– Ты что, тупой? – Трёстюр успокоился, к нему вернулась привычная бравада. – Думаете, продавцу обязательно любить своих клиентов? Я связался с ним, потому что знал: он будет покупать. Вот и всё. Вам, свиньям, что, заняться больше нечем, кроме как копаться в засохшем дерьме?
Фрейя внимательно наблюдала за Хюльдаром, ожидая его реакции, но детектив как будто пропустил оскорбления мимо ушей. Возможно, для полицейских такое было делом привычным. Когда он заговорил снова, голос его звучал спокойно и естественно.
– Полегче, мальчик.
– Я не мальчик.
– Нет? Тогда и веди себя соответственно.
Секунду-другую все молчали. Как несправедливо, подумала Фрейя. Трёстюр не родился каким-то злодеем, и если был связан с этими преступлениями, то из-за того, что с ним случилось. Проживи он нормальное детство, не сидел бы сейчас здесь. Ей не терпелось выбраться из этой тесной, давящей комнаты, вернуться домой, хлопнуться на продавленную софу и посмотреть фильм с большой чашкой попкорна в руках. Предпочтительнее, такой фильм, в котором плохие парни понесут заслуженное наказание, а их жертвы выйдут из всех передряг без единой царапины.
– Вернемся к письму, которое вы положили во временную капсулу. У вас было достаточно времени вспомнить все сопутствовавшие этому обстоятельства. Мне хотелось бы услышать, что подтолкнуло вас написать то письмо, и кого вы обозначили перечисленными в нем инициалами.
Трёстюр сидел неподвижно, как статуя, стиснув зубы, как недавно Хюльдар.
– Я уже говорил, что не помню.
– Не помните? Ну конечно нет. Тогда послушайте, что мы об этом думаем. Мы считаем, что БТ означает Бенедикта Тофта, К – Кольбейна Рагнарссона, а ЙЙ – Йоуна Йоунссона. Бенедикт убит, Кольбейн пропал без вести, ваш отец, Йоун, – тоже. Ситуация изменилась, и теперь дело выглядит гораздо серьезнее, чем при нашей последней встрече. Так что прошу вас прекратить дурачиться и сказать, кто стоит за инициалами ПВ, С и Э. Нам необходимо найти этих людей.
Срочно.
Трёстюр упрямо молчал, и Фрейя, глядя на него, пыталась представить, что происходит в его голове. Ни на секунду она не могла поверить, что он не помнил содержания письма, а его реакция выдавала тот факт, что он скрывал что-то. Но что? Глядя на этого болезненно худощавого молодого человека в панковских джинсах, трудно было поверить, что он физически способен убить нескольких человек, хотя, конечно, размеры и физическая форма решают не всё.
Было бы, конечно, легче, если б все склонные к насилию люди были в чем-то похожи. Размышления вернули ее к исходной мысли: дети не рождаются плохими – ни Трёстюр, ни кто-либо еще.
– Отвечайте на вопрос.
– Я не помню, о чем тогда думал. С тех пор прошло десять лет. Вы помните свои школьные работы десятилетней давности? И вообще, какого черта я здесь делаю?
– Вы приглашены для интервью в рамках уголовного расследования. Вы и ваша семья связаны с этим делом множеством нитей. Вы влипли по-крупному и так легко не отделаетесь. Слышите, что я говорю?
– Мы всё, закончили? Я могу идти? – Трёстюр обратился к Фрейе.
– Нет, не можете. И мы еще не закончили. Смотрите на меня, когда я с вами разговариваю.
Сердитый тон и строгие указания Хюльдара не произвели на парня ни малейшего впечатления. Он смотрел на Фрейю, а ей ничего не оставалось, как изображать безразличие в ответ на злобную ухмылку Трёстюра.
Хюльдар предпринял еще один заход.
– Ладно. Пусть будет по-вашему. Надеюсь, когда мы встретимся в следующий раз, вы будете под арестом. Прямо сейчас эксперты работают с арендованным «Универсалом». И если обнаружится, что в машине побывали вы, Бенедикт, Кольбейн или даже только гроб, ни один судья не откажется подписать ордер на арест. И не только для вас, но и для вашей матери. А может быть, и сестры.
Судя по тому, как дернулась у Трёстюра щека, слова полицейского достигли цели.
– Дело нешуточное, и если вы продолжите упорствовать и запираться, нам придется сделать вывод, что вам есть что скрывать. – Хюльдар взял паузу, чтобы припугнуть сердитым взглядом молодого человека, который из последних сил притворялся, что речь идет не о нем. – Объясните мне, что означают татуировки у вас на руках?
– Ничего. И вас это никак не касается.
– Ultio dulcis. Разве это не переводится как «Месть сладка»?
Трёстюр пожал плечами.
– Не помню.
– Помните. Конечно, помните. Она же у вас каждый день перед глазами. Какую месть вы имели в виду, когда делали себе это пожизненное клеймо? Оно имеет какое-то отношение к тем людям, инициалы которых указаны в вашем письме?
– Не ваше дело.
В дверь постучали, и Гвюдлёйгюр, просунув голову, попросил Хюльдара на минутку. Фрейя осталась наедине с Трёстюром. Если они задумали сыграть в злого и доброго полицейского, то забыли предупредить ее. Между тем татуированный молодчик нагло смотрел Фрейе в глаза, явно рассчитывая вывести ее из себя. В какой-то мере ему это удалось. Из коридора доносились голоса. Звучали они серьезно, но, возможно, ей это только казалось. Фрейя уже начала подумывать, что, когда Хюльдар вернется, интервью будет свернуто. Либо они нашли в машине какую-то улику и Трёстюра отведут сейчас в камеру, либо на парня ничего нет и его придется отпустить. Если так, то сейчас у нее последний шанс задать вопрос, который давно не дает ей покоя.
– Раз уж мы одни, скажите мне кое-что. Ваш отец обижал вас или вашу сестру, когда вы были детьми? До нападения на Ваку? Если да, то защищать его нет никакого смысла. И если вы сделали что-то, то отношение к вам может измениться в лучшую сторону в зависимости от серьезности правонарушения. Я работаю в Доме ребенка и знакома с такого рода делами. Знаю, как трудно их обсуждать.
Трёстюр засопел от злости.
– Ты – тупая сука…
Схватившись за край стола, он поднялся и навис над Фрейей. Его искаженное ненавистью лицо оказалось в опасной близости. Хоть бы Хюльдар поскорее вернулся, подумала она. Комната как будто сжалась, а дверь отъехала. И что делать, если он набросится на нее? Вскинуть руки, чтобы защититься от ударов? Фрейя перевела дух. Нет. Она собралась с силами. Нет, ему ее не запугать. Пусть только попробует напасть – она даст отпор. Они примерно одного веса, но он в гораздо худшей физической форме.
– Так, значит, вы считаете меня тупой сукой… А теперь, пожалуйста, ответьте на мой вопрос.
– Я отвечу. И мой ответ – нет. Ни со мной, ни с Сигрун ничего не случилось. Нас никто не тронул. Так что засуньте это все себе в задницу.
Фрейя едва не рассмеялась. В последний раз это выражение она слышала, наверное, в школе. Продолжать разговор в таком стиле было бесполезно.
– Что случилось с Сигрун? Как ваша сестра лишилась пальцев? Нам сказали, что виноваты вы. Это так?
– Господи. Да вы здесь все тупые. И ничего не знаете. Ни хрена. Тупьё драное…
Дверь открылась, и в комнату вошел Хюльдар. Трёстюру было приказано убираться, но оставаться в городе, поскольку в ближайшее время его вызовут еще раз. Парень вскочил и ринулся к двери, по пути нарочно толкнув в плечо Хюльдара, который нахмурился, но отвечать не стал. Фрейя поймала себя на том, что сыта всем происходящим по горло. Слишком много криков и обвинений для одного дня.
– Кое-что случилось. Меня срочно вызывают. С его матерью поговорим завтра, а сейчас можешь идти.
Фрейя вышла в коридор – и мгновенно ожила, вдохнув свежего воздуха. Пробормотав под нос «до свидания», она направилась к лифту, но сделала лишь несколько шагов, когда услышала голос Хюльдара:
– Извини за сегодняшнее утро. Все пошло наперекосяк.
Она подняла руку, помахала, но не оглянулась. Похоже, сдаваться он не собирался. Но что касается ее, то между ними все закончилось, так толком и не начавшись.
В ожидании такси возле полицейского участка Фрейя снова задумалась о Трёстюре и Сигрун. Похоже, она все же ошибалась в своих предположениях. Оба категорически отрицали какое-либо насилие со стороны отца, и даже сам вопрос воспринимали как оскорбительный и возмутительный. Возможно, Йоунссон и впрямь не трогал их даже пальцем, и нападение на Ваку было единственным эпизодом такого рода. Возможно, все ее представление об этом деле основывалось на неверных посылках. И – что еще хуже, – возможно, вместе с ней ошибался Хюльдар и вся следственная группа; и тогда они шли в совершенно неверном направлении…
Подъехало такси. Фрейя села. Впервые за долгое время она пребывала в полном смятении.
Глава 29
Хюльдар чувствовал себя совершенно разбитым; казалось, стоит только моргнуть, и он отключится, как электричество. План – лечь пораньше спать, встать на рассвете и позаниматься в спортзале – пошел насмарку.
Печально. Хюльдар собирался надеть боксерские перчатки и задать перцу «груше» в подвале, выпустить пар, избавиться от раздражения и разочарования, накопившихся за последние дни и недели. От недовольства самим собой. Но при том, как все складывалось, он мог бы считать себя счастливчиком, вернувшись домой хотя бы до полуночи. А еще большей удачей было бы найти время на спортзал до окончания расследования.
Впереди не маячило ничего, кроме бесконечной работы, недосыпания и гложущего чувства вины. Если ему и повезло в чем-то, так это в том, что желудок более или менее пришел в норму к тому моменту, когда он прибыл на место и увидел тело Кольбейна Рагнарссона.
– Хочу заказать пиццу. Вам какую? – Слышать, что говорит Гвюдлёйгюр, мешал противогаз. Как на младшего в группе, поручения такого рода неизменно возлагались на него, но до сих пор он не подавал и виду, что воспринимает их чем-то унижающим его достоинство. Все понимали, что однажды Гвюдлёйгюр взбунтуется, но к тому времени его роль, скорее всего, будет готов принять новобранец помоложе.
– Любую, лишь бы побольше мяса с кровью и сыра. Да, и пиво. – Хюльдар застегнул парку и приготовился выйти на свежий воздух. Пришла его очередь нести караул. Служба эта в большинстве случаев не считается почетной, но в данных обстоятельствах желающих исполнять ее нашлось бы немало. Работать в непосредственной близости от трупа – занятие не из приятных, тем более что труп являл собой жуткое зрелище. Каждый раз, заглядывая в кухню, где Кольбейн встретил