Держась верхней планки разрешенной скорости, Хюльдару удалось вернуться в офис еще до того, как эксперт по дактилоскопической экспертизе ушел домой. Он вздохнул, когда Хюльдар приказал ему снять пальто и принести все необходимое, но противоречить не стал.
Сравнение отпечатков на планшете с теми, что были обнаружены у дома Бенедикта Тофта, не заняло много времени. Увидев результаты, эксперт мгновенно забыл про жалобы.
Из кабинета криминалистической экспертизы они вышли в прекрасном настроении, и Хюльдар, не удержавшись, ворвался в офис Эртлы, чтобы доложить ей последние новости. Личность человека, лишившегося рук, была установлена: им оказался не кто иной, как судья Верховного суда, Ингви Сигюрхьяртарсон.
Теперь никто уже не рискнул бы назвать Хюльдара Спящей Красавицей.
Глава 31
Торвальдюр замерз. Боже, как же он замерз!.. Пол в этой чертовой дыре был мокрым, грубые, шероховатые стены – ледяными и влажными, местами даже скользкими, с потолка капала вода. Раньше он, как правило, с пренебрежением относился к людям, утверждавшим, что они отравлены спорами плесени; теперь же начал спрашивать себя, нет ли в их заявлениях доли правды. Горло воспалилось, и болезненные ощущения распространились до легких. Если он не возьмет себя в руки, воображение поднимет голову, рисуя жутковатые картины того, как зеленые бляшки распространяются по бронхиолам, угрожая годами хронических болезней, которые разрушат его будущие перспективы, и без того весьма мрачные на этот момент. Пока он плохо представлял, как вырваться из нынешнего затруднительного положения целым и невредимым.
Нет, об этом лучше не думать.
И лучше не поглядывать в сторону бесформенного холмика под грязным драным одеялом. Приподнять одеяло, посмотреть, что там, под ним, он пока еще не осмелился – отпугивала жуткая вонь. Что бы там ни лежало, оно определенно не могло помочь ему выбраться отсюда. В бетонных стенах не было окон, а стальная дверь заперта.
Ему никогда не приходилось заниматься физическим трудом, выполнять ручную работу. Он плохо представлял, какие инструменты помогли бы выбраться отсюда. На ум приходило разве что ружье, но и оно не открыло бы дверь. Хотя с ружьем он мог хотя бы одолеть противника, того, кто держал его здесь, в плену.
Еще вчера, отвечая себе самому на вопрос, готов ли он выстрелить в другого человека, он ответил бы отрицательно. Сегодня Торвальдюр не сомневался, что выстрелит – прямо в голову или сердце. Без колебаний.
Но оружия у него не было. Как не было ни малейшего шанса перешагнуть через труп человека, притащившего его сюда, вытереть ноги о мертвое тело и выйти в открытую дверь.
Торвальдюр имел лишь смутное представление о том, как долго находится здесь. Телефон пропал, дорогие часы исчезли с запястья. Обнаружив это, он испытал странное облегчение, хотя чувство это длилось недолго. Первая реакция – его, должно быть, ограбили. Но потом Торвальдюр задумался. Он знал своих соотечественников – и знал, что в Исландии так не грабят.
Хорошо бы, конечно, тешиться мыслью, что это одно из обычных для страны заурядных, непродуманных, спонтанных преступлений. Но он не мог больше увлекаться такого рода фантазиями. Здесь случилось кое-что другое, кое-что похуже.
Торвальдюр сжал дорогую на вид рацию «уоки-токи», которую нашел на относительно сухом участке пола. Сначала он обрадовался, решив, что похититель просто не заметил спасительное устройство, но потом, присмотревшись, обнаружил, что кнопка выбора канала удалена. Его неоднократные призывы о помощи по единственному оставленному каналу ни к чему не привели – эфир отвечал сухим потрескиванием статического электричества. Разумеется, «уоки-токи» оставили не просто так, а с какой-то целью. В отчаянии он ждал сообщения от своего таинственного тюремщика, но по прошествии времени, так ничего и не дождавшись, начал думать, что, может быть, переговорное устройство – обычное старое барахло…
Капля упала с потолка прямо на голову, отчего ему стало, если такое возможно, еще холоднее. Торвальдюр постарался сосредоточиться на позитиве. Не так уж все и плохо; по крайней мере, от жажды он не умрет. Взгляд зацепился за одеяло, прикрывавшее то, что лежало в углу. Если завернуться в него, то можно прислониться к стене, не боясь промокнуть насквозь. Может быть, даже поспать… С другой стороны, проснувшись, он в первую очередь увидит то, что пока скрыто, а вонь станет вдвое сильнее. Нет, пусть все остается как есть.
Каким же он оказался идиотом… Почему не проявил осторожности при выходе из полицейского участка? Можно же было догадаться, что человек, наблюдающий за ним, имел серьезные намерения. Если его подозрения верны, этот человек уже убил двух, а возможно, и трех человек. Торвальдюр прекрасно понимал это, когда возвращался к машине, поздравляя себя с тем, что выстоял и не поддался на призывы полицейских рассказать обо всем.
После удара по голове он не помнил почти ничего. Последнее – как открывал дверцу машины, а дальше только обрывки: он лежал на заднем сиденье, изо всех сил сопротивляясь тошноте, чтобы его не вырвало в собственной машине. Смутно помнилось, как его вытащили и повели по гравийной дорожке, как он стоял потом посреди этой комнаты, борясь с головокружением и продолжающимися рвотными позывами. Как ни удивительно, ему удалось удержаться на ногах.
Свисающая с потолка лампочка мигнула, и Торвальдюр запрокинул голову, чтобы посмотреть на нее. Его страшила мысль, что она может в любую минуту погаснуть, и он останется один в кромешной тьме. С этим… в углу.
«Уоки-токи» затрещал, и Торвальдюр вздрогнул. Он поднес устройство к уху, чтобы ничего не упустить, и тут же отдернул руку.
– Привет, Торвальдюр. Как дела? – раздался громкий голос.
С громкостью все было в порядке – но не с качеством звука. Голос оказался резкий и неразборчивый, и говорящий явно пытался его изменить. Торвальдюр воспринял это как обнадеживающий знак: если намерение похитителя состоит в том, чтобы убить его, какое имеет значение, узнает он голос позже или нет?
– Кто это? Что вам нужно? – Он вспомнил, что забыл нажать кнопку передачи, и повторил свои слова: – Кто вы? Зачем вам это нужно?
– Не беспокойся. Скоро узнаешь.
– Кто вы?
– Заткнись. Еще один вопрос, и я дам отбой. Ясно?
Предполагая, что впереди его ждет еще что-то, Торвальдюр ждал. Рация снова затрещала.
– Отвечай, говнюк, когда я задаю вопрос.
Торвальдюр нажал кнопку.
– Да. Понятно.
– Не понятно. Отвечай либо да, либо нет. Никаких если или но. Просто да или нет. Понял?
– Да. – Торвальдюр едва удержался от того, чтобы не добавить понял.
– Я сделаю тебе предложение. Хочешь услышать?
– Да. – Усталости как не бывало. Вынужденный общаться в такой ограниченной манере, Торвальдюр испытал ярость и разочарование.
– Жди гостей. Я сократил тебе время общения с детьми и предлагаю компенсацию.
Холод как будто усилился. Пальцы почти онемели, и Торвальдюру пришлось приложить усилия, чтобы нажать кнопку и ответить. Этого не могло быть.
– Нет. – Он закусил губу, чтобы не сказать лишнее.
– Это меньшее, что я могу сделать.
– Нет. – Он изо всех сил постарался наполнить это слово значением. Господи, нет. Но передать сообщение Торвальдюр не мог. Его эхо разнеслось в голове, прозвучав так, словно он всего лишь отказался от предложения выпить кофе.
– Но поскольку это не просто обычное семейное воссоединение, я собираюсь пригласить еще одного гостя.
Торвальдюр не знал, сказать ли да или нет, но выбрал да, чтобы приберечь нет. Отказ будет иметь больший вес, если использовать его реже.
– Ты должен его знать.
– Да.
– Что значит да? Ты знаешь, кто это? – Ответ выдал гнев, и на мгновение говорящий забыл замаскировать голос. Торвальдюр внезапно понял, что с ним говорит женщина. Женщина с низким голосом. Или мужчина с женским.
– Нет.
– Я так не думаю. Твоим гостем будет не кто иной, как Йоун Йоунссон. То-то повеселитесь… Рад? Ждешь с нетерпением?
– Нет.
– Ну что ж. Теперь переходим к моему предложению. Слушай внимательно.
Слова эхом разносились по подвалу, резкие и жесткие, и каждое пронзало уши как нож. Когда голос наконец затих, Торвальдюр, потеряв самообладание, нажал кнопку и заорал:
– Ни за что, сука ты гребаная! И даже не думай, тварь, что тебе это сойдет с рук! – Он замолчал, перевел дыхание и уже спокойно, воздерживаясь от крика из страха, что его слова будут искажены и неверно поняты, добавил: – Я убью тебя. Выберусь отсюда и убью.
Он отпустил кнопку и стал ждать.
Наступила пауза – ни потрескивания, ни каких-либо других звуков. Затем снова раздался голос, такой же ровный, как и его собственный к концу:
– Ты нарушил правила. Так что мне придется попрощаться. Но сделай для меня кое-что. Загляни под одеяло – и увидишь, что я шутить не намерен. А потом приведи себя в порядок. Ты ведь ждешь гостей, не забыл?
Рация умолкла, и ничего не произошло, хотя Торвальдюр нажимал и нажимал кнопку, словно сумасшедший, а потом взвыл от бессилия. Когда он наконец сдался, сил уже не осталось.
Торвальдюр посмотрел на холмик в другом конце подвала. Придется заглянуть под одеяло. Сопротивляться бессмысленно. Лучше покончить с этим раз и навсегда.
Оцепенев от холода и усталости, он подошел к неподвижной горке, наклонился и, зажав нос, взялся за край шерстяного одеяла. Осторожно приподнял угол, приподнял ровно настолько, чтобы увидеть. Ужасное, отвратительное зрелище предстало перед его глазами, омерзительное и тошнотворное, как худшее из его страхов, но этого ему было мало; он должен был видеть больше, видеть все. Он поднял одеяло выше. И его вырвало.
Запищал телефон. Пропустить и продолжать смотреть с детьми скучный мультфильм – или проверить, от кого сообщение? Она встала. В любом случае пришло время покормить их чем-нибудь. С тех пор, как их вернули ей, они сидели молча, тихие и вялые, пришибленные и шокированные увиденным.