огда они прошлись по ним.
И наряду со всей этой роскошью — приметы варварского убийства, а в холодном воздухе ощущался запах крови и распада. Первой бросалась в глаза кровать с заскорузлым от крови сбившимся бельем и единственной прорехой — красноречивое свидетельство того, как умерла эта женщина. Натянув резиновые перчатки, вошедшие с почтением приблизились к кровати: Линли — окинув быстрым взглядом комнату, Макаскин — пряча в карман запасной ключ Франчески Джеррард, а Сент-Джеймс — пристально вглядываясь в каждый дюйм этого ужасающего катафалка, словно это могло раскрыть личность виновного.
Пока Линли и Макаскин молча смотрели, Сент-Джеймс вынул из кармана маленькую рулетку и, наклонившись над кроватью, тщательно обмерил уродливый разрез. Матрас был необычным, набитым шерстью на манер подушек. Такая набивка очень удобна, потому что чуть-чуть проминается под вашей тяжестью, повторяя контуры тела. Было у этого материала и еще одно замечательное свойство — он плотно обхватил вонзившееся в него орудие убийства, безошибочно воспроизводя направление удара.
— Один удар, — бросил через плечо Сент-Джеймс. — Правой рукой, нанесен с левой стороны кровати.
— Это могла сделать женщина? — коротко спросил инспектор Макаскин.
— Если кинжал был достаточно острым, — ответил Сент-Джеймс, — то да: чтобы проткнуть женскую шею, большой силы не потребовалось бы. — Вид у него был задумчивым. — Но почему-то невозможно представить, чтобы такое преступление совершила женщина… Интересно, почему?
Взгляд Макаскина остановился на огромном пятне на матрасе, которое еще не высохло.
— Острый, да. Чертовски острый, — мрачно проговорил он. — Убийца был забрызган кровью?
— Не обязательно. У него могла остаться кровь на правой руке, но если он действовал быстро и прикрывался простыней, то мог отделаться всего пятнышком-двумя. А их, если он действовал хладнокровно, можно было легко стереть одной из простыней, и следы крови на простыне все равно затем скрыла бы кровь, вытекшая из раны.
— А его одежда?
Сент-Джеймс осмотрел две подушки, положил их на стул и снял с матраса нижнюю простыню, сворачивая ее дюйм за дюймом.
— Не факт, что на убийце вообще была одежда, — заметил он. — Гораздо легче управиться со всем этим нагишом. Затем он, или она, мог вернуться в свою свою комнату — Макаскин кивнул, соглашаясь, — и смыть кровь водой с мылом. Если она вообще на нем была.
— Это же очень рискованно? — спросил Макаскин. — Не говоря уже о жутком холоде.
Сент-Джеймс молчал, сравнивая дыру в простыне с дырой в матрасе.
— Само преступление было очень рискованным. Джой Синклер могла в любой момент проснуться и закричать, как баньши[13].
— Если она вообще спала, — заметил Линли. Он подошел к туалетному столику у окна. Его поверхность была завалена разными женскими штучками: тушь, помада, щетки для волос, фен, бумажные салфетки, пять серебряных браслетов и две низки цветных бус. Золотая серьга-кольцо лежала на полу. — Сент-Джеймс, — спросил Линли, не сводя глаз со стола, — когда вы с Деборой приезжаете в гостиницу, вы запираете дверь?
— Сразу, — с улыбкой ответил он. — Но полагаю, это оттого, что мы живем в одном доме с тестем. Поэтому, оказавшись на несколько дней вдали от него, мы превращаемся в безнадежных распутников, каюсь, каюсь. А что?
— Где ты оставляешь ключ?
Сент-Джеймс перевел взгляд с Линли на дверь.
— Обычно в двери.
— Да. — Линли взял с туалетного столика ключ, держа его за металлическое кольцо, на котором имелась пластмассовая карточка с номером комнаты. — Как все или почти все люди. Тогда почему, по-твоему, Джой Синклер, заперев дверь, положила ключ на туалетный столик?
— Но ведь вчера вечером произошла ссора, верно? Не без ее участия. Возможно, она пребывала в рассеянности или в расстроенных чувствах, когда вошла сюда. Может, она заперла дверь и в порыве раздражения бросила ключ туда.
— Возможно. Но не исключено, что вовсе не она заперла дверь. Возможно, она пришла сюда не одна, а с кем-то, кто и закрыл дверь, пока она ждала в постели. — Линли заметил, что инспектор Макаскин непроизвольно потянул себя за губу. Он обратился к нему: — Вы не согласны?
Макаскин пожевал кончик большого пальца, но, опомнившись, с отвращением опустил руку, словно она подобралась ко рту помимо его воли.
— Насчет того, что с ней кто-то был, — сказал он, — нет, едва ли.
Линли бросил ключ назад на туалетный столик и, подойдя к шкафу, открыл дверцы. Там царил беспорядок; туфли были заброшены к стенке; на дне шкафа лежали скомканные синие джинсы; чемодан зиял полураскрытым нутром, демонстрируя чулки и бюстгальтеры.
Линли просмотрел все до мелочей и повернулся к Макаскину.
— Почему едва ли? — спросил он, между тем как Сент-Джеймс принялся за комод.
— Судя по тому, что было на ней надето, — объяснил Макаскин. — На фотографиях видно не так много, но куртка от мужской пижамы вышла четко.
— Вот именно, от мужской.
— Вы думаете, что на ней куртка от пижамы того, кто пришел вместе с ней? Я не согласен.
— Почему? — Линли закрыл дверцу шкафа и прислонился к ней, глядя на Макаскина.
— Будем реалистами, — начал Макаскин с уверенностью докладчика, который хорошенько обдумал свое выступление загодя, — разве мужчина, задумавший соблазнить женщину, явится к ней в своей самой старой пижаме? Куртка совсем ветхая, много раз стиранная, выношенная на локтях до дыр. Да ей по меньшей мере лет шесть. Если не больше. Ну кто такую напялит, и уж тем более оставит ее на память женщине, так сказать, после ночи любви.
— В вашем описании, — задумчиво произнес Линли, — она больше смахивает на дорогой сердцу талисман, а?
— И в самом деле. — Согласие Линли подвигло Макаскина на дальнейшие рассуждения по поводу пижамы. Он заметался по комнате, для пущей убедительности размахивая руками. — Возможно, это ее собственная пижама, а не какого-то мужчины. Неужто она стала бы принимать любовника в таком виде? Навряд ли.
— Согласен, — сказал Сент-Джеймс от комода. — И, учитывая, что у нас нет ни одного существенного доказательства сопротивления жертвы, приходится заключить, что, даже если она и не спала, когда вошел убийца — если это был кто-то, кого она сама впустила, чтобы поболтать, — она наверняка спала, когда он проткнул ей горло кинжалом.
— Не наверняка, — медленно проговорил Линли. — Ее могли застигнуть врасплох — кто-то, кому она целиком доверяла. Но в этом случае заперла бы она дверь сама?
— Необязательно, — сказал Макаскин. — Убийца мог запереть ее, убить и…
— Вернуться в комнату Хелен, — холодно закончил Линли, мотнув головой в сторону Сент-Джеймса. — Черт возьми…
— Пока не надо, — отозвался Сент-Джеймс.
Они уселись за маленький, заваленный журналами стол у окна и стали скрупулезно изучать каждый предмет. Линли просмотрел россыпь периодических изданий, Сент-Джеймс поднял крышку чайника на позабытом утреннем подносе и поразмыслил над прозрачной пленкой, образовавшейся на поверхности жидкости, а Макаскин отбивал карандашом стаккато по своему ботинку.
— У нас два провала во времени, — сказал Сент-Джеймс. — Двадцать минут, или чуть больше, между обнаружением тела и звонком в полицию. Затем, насколько я понимаю, почти два часа между звонком в полицию и ее прибытием сюда. — Он обратился к Макаскину: — Значит, ваши криминалисты не успели как следует осмотреть комнату — до того, как позвонил ваш главный констебль, приказавший вам вернуться в управление?
— Совершенно верно.
— Так пусть действуют сейчас. Можете им позвонить, если хотите. Хотя я не жду от этого особых результатов. За то время сюда могли подложить сколько угодно фальшивых улик.
— Или удалить, — уныло заметил Макаскин. — у нас есть только слово лорда Стинхерста, что будто бы он запер все двери и ждал нас и ничего больше не предпринимал.
Это замечание задело Линли. Он встал и, не говоря ни слова, подошел сначала к комоду, затем к шкафу и туалетному столику. Макаскин и Сент-Джеймс смотрели, как он открывает дверцы, выдвигает ящики и заглядывает под кровать.
— Сценарий, — сказал он. — Ведь они приехали сюда, чтобы поработать над сценарием. Джой Синклер была автором. Так где же он? Почему нет никаких листков или блокнотов? Где все копии?
Макаскин вскочил.
— Я сейчас узнаю, — выпалил он и в то же мгновение исчез.
Не успела за ним закрыться одна дверь, как открылась другая.
— Мы готовы, — сказала сержант Хейверс из комнаты леди Хелен.
Линли посмотрел на Сент-Джеймса. Тот стянул перчатки.
— Честно говоря, в бой я не рвусь, — признался он.
Леди Хелен никогда по-настоящему не задумывалась над тем, насколько ее уверенность в себе связана с ежедневной ванной. Когда же ее лишили этой немудреной роскоши, ее до смешного одолела жажда искупаться, но и в этой малости ей было отказано сержантом Хейверс по очень простой причине:
— Простите. Я должна находиться с вами и полагаю, что вы вряд ли захотите, чтобы я терла вам спину.
В результате она чувствовала себя очень подавленной, словно ее заставили носить чужую кожу.
По крайней мере, они достигли компромисса по поводу макияжа, хотя, приводя в порядок лицо под неусыпным наблюдением детектива-сержанта, леди Хелен ощущала себя каким-то манекеном на витрине. Это чувство все возрастало, пока она одевалась, натягивая первые попавшиеся под руку вещи, даже не задумываясь, что это и как это будет на ней смотреться. Только ощущала прохладную скользкость шелка или шершавое прикосновение шерсти. Но что это были за вещи, сочетались ли они между собой по стилю и по цвету или безнадежно губили ее внешний вид, она сказать не могла.
Все это время она слышала в соседней комнате голоса Сент-Джеймса, Линли и инспектора Макаскина. Они говорили, не повышая голоса, однако она явственно их слышала. И поэтому отчаянно пыталась придумать объяснение тому (а они обязательно ее спросят — это уж как пить дать), что ночью ей не удалось услышать ни одного звука из комнаты Джой Синклер. Она все еще изобретала достойный ответ, когда сержант Хейверс открыла вторую дверь, чтобы впустить в комнату Сент-Джеймса и Линли.