нктивно протянула руку, не смея к нему прикоснуться, но надеясь хотя бы жестом восстановить близость в ситуации, в которой она, в сущности, была непозволительна. Но Линли проигнорировал этот умоляющий жест, и леди Хелен вынуждена была прибегнуть к помощи слов.
— Ты чем-то страшно разозлен, Томми. Прошу тебя… В чем дело?
Правый кулак Линли сжался и разжался движением столь быстрым, что оно показалось рефлекторным.
— Когда ты начала курить?
Тут леди Хелен услышала, как сержант Хейверс внезапно перестала водить ручкой по бумаге. Она увидела, как позади Линли неловко шевельнулся в своем кресле Сент-Джеймс. И поняла вдруг, что своим обращением к Линли позволила ему переступить границы официальности, коснуться той сферы, где действовали уже не служебные правила, кодексы и судебное производство, а нечто иное.
— Ты знаешь, что я не курю. — Она опустила руку.
— Что ты слышала прошлой ночью? — спросил Линли. — Джой Синклер была убита между двумя и шестью часами.
— Боюсь, ничего. Было ужасно ветрено, даже стекла дрожали. Должно быть, это заглушило шум в ее комнате. Если он вообще был.
— И разумеется, дело не только в ветре… ты ведь была не одна? Тебя кто-то… отвлекал, я полагаю.
— Ты прав. Я была не одна. — Она увидела, как у Линли вздулись желваки. И только. Он не выдал себя ни единым жестом.
— Когда Дэвис-Джонс пришел в твою комнату?
— В час.
— А ушел?
— Вскоре после пяти.
— Ты смотрела на часы?
— Он разбудил меня. Он был одет. Я спросила, сколько времени. Он сказал мне.
— А между часом и пятью, Хелен?
Леди Хелен решила, что ослышалась…
— Что точно ты хочешь знать?
— Я хочу знать, что происходило в этой комнате между часом и пятью. И как ты сказала — точно. — Его тон был ледяным.
Несмотря на отвращение, которое вызвало у нее столь грубое вторжение в ее жизнь, подразумевающее, что она будет только рада ответить на такой бестактный вопрос, леди Хелен успела отметить, что сержант Хейверс даже открыла рот. Правда, тут же его захлопнула, когда по ней скользнул ледяной взгляд Линли.
— Почему ты меня об этом спрашиваешь?
— Если хочешь, адвокат объяснит тебе, о чем я имею право спрашивать, расследуя убийство… Мы можем позвонить ему. Так что? Звонить?
Нет, это не ее друг, печально подумала леди Хелен. Не славный приятель, с которым они более десяти лет шутили и смеялись. Это был совсем незнакомый человек, которому она не могла дать рассудительного ответа. Он вызывал у нее бурю эмоций: злость, боль, безысходность. И она не знала, чего тут больше всего. Эти чувства навалились на нее все разом, с неодолимой силой, и ей стоило невероятных трудов делать вид, что она спокойна.
— Рис принес мне коньяк. — Она указала на бутылку на столе. — Мы разговаривали.
— Ты пила?
— Нет. Я выпила раньше. И больше не хотела.
— А он выпил?
— Нет. Он… не может пить.
Линли посмотрел на Хейверс.
— Попросите людей Макаскина проверить бутылку.
Леди Хелен поняла, что кроется за приказом.
— Она запечатана!
— Нет. Боюсь, что нет.
Линли взял у Хейверс карандаш и поддел им фольгу, покрывавшую горлышко бутылки. Она слетела легко, словно ее уже сняли, а затем закрепили снова, чтобы создать видимость.
Леди Хелен стало нехорошо.
— Что ты хочешь сказать? Что Рис привез с собой что-то на эти выходные, чтобы опоить меня? Чтобы убийство Джой Синклер — боже мой, его двоюродной сестры — благополучно сошло ему с рук, а я бы послужила ему алиби? Ты это думаешь?
— Ты сказала, что вы разговаривали, Хелен. Должен ли я понимать это так, что после твоего отказа на его предложение выпить — что бы там ни было в этой бутылке — вы провели остаток ночи в приятной беседе?
Его нежелание ответить на ее вопрос и подчеркнуто строгое следование правилам полицейского допроса (когда это нужно было ему!), его готовность повесить вину на человека, а затем подогнать под это факты, разъярили ее. Тщательно все обдумав и взвесив на весах каждое его слово, предающее их дружбу, она ответила:
— Нет. Разумеется, было и кое-что еще, Томми. Он занимался со мной любовью. Мы поспали. А затем, гораздо позже, я занималась с ним любовью.
На что бы она ни надеялась, Линли абсолютно никак не отреагировал на ее слова. Внезапно запах окурков из пепельницы стал нестерпимым. Ей захотелось скинуть ее со стола. А еще лучше — запустить ею в Томми.
— Это все? — спросил он. — Он никуда не уходил в течение ночи? Не вылезал из постели?
Он действовал слишком уж напористо. Она не успела изобразить оскорбленное недоумение, и он произнес:
— А. Да. Естественно, вылезал. Сколько было времени, Хелен?
Она посмотрела на свои руки.
— Не знаю.
— Ты спала?
— Да.
— Что тебя разбудило?
— Какой-то шум. Думаю, это было чирканье спички. Он курил, стоя у стола.
— Одетый?
— Нет.
— Просто курил?
Она на секунду заколебалась.
— Да. Курил. Да.
— Но ты заметила что-то еще, не так ли?
— Нет. Просто… — Он вытягивал из нее слова. Он вытягивал из нее то, что огласке не подлежит.
— Что «просто»? Ты что-то заметила в нем, что-то было не так?
— Нет. Нет. — И тут глаза Линли — карие, умные, настойчивые — встретились с ее глазами. — Я… я подошла к нему, и его кожа была влажной.
— Влажной? Он искупался?
— Нет. Соленой. Он был… его плечи… вспотели. А здесь было так холодно.
Линли автоматически глянул в сторону комнаты Джой Синклер.
— Неужели ты не понимаешь, Томми? — продолжала леди Хелен. — Это из-за коньяка. Он хотел его. Отчаянно. Это как болезнь. Это не имеет к Джой никакого отношения.
Она могла бы и не говорить, потому что у Линли на этот счет были свои собственные соображения.
— Сколько у него было сигарет, Хелен?
— Пять. Или шесть. Сколько вы здесь видите.
Он выстроил схему. Леди Хелен поняла какую… Рис Дэвис-Джонс выкурил не торопясь шесть сигарет, которые лежали затушенными в пепельнице. Если бы она не проснулась до того, как он выкурил самую последнюю, что еще он мог сделать? Ей то было прекрасно известно, как он провел время, пока она спала: сражаясь с легионом бесов и вампиров, которые влекли его — человека с неутолимой жаждой — к бутылке коньяку. А Линли думает, что он использовал это время, чтобы отпереть дверь, убить свою кузину и вернуться, и его тело было покрыто потом из-за страха.
Леди Хелен прочла все это в тишине — как в вакууме, которая последовала за ее словами.
— Он хотел выпить, — просто сказала она. — Но пить ему нельзя. Поэтому он курил. Вот и все.
— Ясно. Могу я предположить, что он алкоголик?
Она судорожно сглотнула, лишившись на миг дара речи. «Это всего лишь слово, — сказал бы Рис со своей мягкой улыбкой. — Само по себе слово не имеет силы, Хелен».
— Да.
— Значит, он встал с кровати, а ты не проснулась. Он выкурил пять или шесть сигарет, а ты так и не проснулась.
— Ты еще хочешь добавить, что он отпер дверь, убил Джой Синклер, а я так и не проснулась, верно?
— На ключе есть его отпечатки, Хелен.
— Конечно, есть! Я в этом не сомневаюсь! Он запер дверь, прежде чем лечь со мной в постель. Или, по-твоему, это было частью его плана? Чтобы я наверняка увидела, как он запирает дверь, и, соответственно, потом объяснила, откуда они взялись?
— Но ты же сейчас именно это и делаешь, не так ли?
Она прерывисто вздохнула.
— Что за мерзости ты говоришь!
— Ты спала, пока он выбирался из кровати, ты спала, пока он курил одну сигарету за другой. А теперь ты собираешься доказывать, что ты спишь некрепко, что ты бы знала, если бы Дэвис-Джонс вышел из комнаты?
— Я бы знала!
Линли глянул через плечо.
— Сент-Джеймс? — спросил он ровно. И эта равнодушная реплика стала последней каплей… Леди Хелен резко вскочила — ее стул опрокинулся. Ладонь крепко хлестнула по лицу Линли. Удар был молниеносным, что свидетельствовало о силе ее гнева.
— Ты, грязный ублюдок! — крикнула она и направилась к двери.
— Стоять, — приказал Линли.
Она развернулась к нему:
— Арестуйте меня, инспектор.
И вышла из комнаты, хлопнув дверью. Сент-Джеймс тут же последовал за ней.
4
Барбара Хейверс закрыла блокнот. Это намеренное движение давало ей пару секунд на раздумья. Напротив нее Линли нащупывал нагрудный карман пиджака. Хотя красный след от пощечины леди Хелен все еще пылал на его лице, его руки ничуть не дрожали. Он неспешно вынул портсигар и зажигалку, зажег сигарету и передал их через стол. Барбара проделала то же самое, хотя, затянувшись один раз, скривилась и затушила сигарету.
Барбара была не из тех женщин, которые тратят много времени на копание в своих чувствах, но на этот раз она изменила себе, осознав с некоторым смущением, что ей хотелось вмешаться в то, что только что произошло. Все вопросы Линли, разумеется, были совершенно стандартной полицейской процедурой, но сама манера, в которой он их задавал, и эти гнусные намеки, угадывавшиеся в его тоне, вызвали у Барбары желание броситься на защиту леди Хелен. Почему, она и сама не могла понять. После ухода леди Хелен она задумалась над этим и нашла ответ: молодая женщина была так добра к ней в течение многих месяцев — с тех пор, как Барбара была назначена работать вместе с Линли. Леди Хелен умела найти тысячи способов, чтобы проявить эту доброту.
— Мне кажется, инспектор, — Барбара провела большим пальцем по складке на обложке своего блокнота, — что сейчас вы вели себя довольно-таки грубо.
— Сейчас не время обсуждать издержки процедуры, — ответил Линли. Его голос прозвучал достаточно бесстрастно, но Барбара почувствовала, как тяжко дается ему это спокойствие.
— Ну понятно… Это ведь не имеет никакого отношения к процедуре допроса, не так ли? Это всего-навсего такая малость, как вежливость. Вы обращались с Хелен как со шлюхой, инспектор. Вы можете ответить, что она вела себя как шлюха, но вам бы стоило припомнить один-два эпизода из вашего собственного богатого прошлого и спросить себя, так ли уж безгрешны вы сами… чтобы предъявлять ей претензии.