— Ты все записывал, верно?
— Ну да, конечно.
— И как долго хранились пленки?
— Может, пару месяцев. Этим занималась Ольга.
— Где хранились кассеты?
— Не знаю. Меня это не касалось.
— Тони.
Он тупо смотрит в свою пустую миску; усы у него перепачканы соусом. Я знаю, что он лжет. Мне просто нужно выяснить почему.
— Офис был такой маленький, что если бы она испортила воздух, ты бы это почувствовал, верно? Ты сам говорил. И как может такое быть, что ты не знаешь, где она хранила пленки?
Он снова пожимает плечами, не поднимая глаз.
— Разве тебе никогда не приходилось слушать записи?
— Что это за дурацкие вопросы? — возмущается Понго, срывает с себя салфетку и швыряет ее на стол. — Откуда мне знать, где эта толстозадая корова, на которую и смотреть противно, хранила свои сраные кассеты? Дерьмо все это.
— Нет, Тони, — возражаю я, крепко сжимая ему запястье, когда он встает со стула. — Это ты мне дерьмо на уши вешаешь. Ты что, совсем за идиота меня держишь? Теннис сказал тебе, что я надежный парень, и то же самое он сказал мне о тебе. Я не хочу, чтобы из-за меня его считали лжецом, а вот ты, похоже, хочешь, а?
Он таращится на меня с видом человека, которого сильно били в детстве.
— Послушай, — говорю я, ослабляя хватку и стараясь, чтобы мои слова прозвучали как добрый совет. — Андрей мой друг. Мы с его сестрой очень из-за него переживаем. Мне просто нужно, чтобы ты сказал мне, что там происходило. Больше никому ничего не надо об этом знать.
— Черт, — говорит Тони с несчастным видом. Он поворачивается ко мне спиной и, громко топая, идет в туалет, оставляя на столе номерок из гардероба. По крайней мере, я не сомневаюсь, что Понго вернется. Синатра поет «My way»,[6] а я сижу и жду. Шансы на то, что Тони расколется, и на то, что он пошлет меня, примерно равны.
Когда Тони возвращается, у него влажное лицо и от него сильно пахнет одеколоном.
— О’кей, — вздыхает он, тяжело опускаясь на стул. — У меня есть свои причины на то, чтобы говорить с тобой, но ты должен дать мне слово: все, что я тебе расскажу, останется между нами.
— Идет, — соглашаюсь я, снова пожимая ему руку.
Тони делает большой глоток граппы и наклоняется ко мне. Он говорит хриплым шепотом, как будто опасаясь, что в ресторане могут быть шпионы Терндейла:
— Я так и не переехал в Москву.
— Что?!
— Я не переехал в Москву. Я поехал туда осмотреться и прожил там недели две. Все, что я рассказал раньше, — абсолютная правда. Это дерьмовое место. Я жил в грязной дыре и чуть не отморозил себе яйца. Я не мог ничего есть, потому что еда была merda.[7] Я взял и пошел к Андрею и сказал, что я не буду работать, просто уволюсь, и все тут. Мы поговорили. И он сказал, что может все уладить.
Тони приглаживает остатки волос на своем черепе. Вот этого я уж точно никак не ожидал.
— Он спросил, не хочу ли я пожить какое-то время в Италии. А моя мама живет в Салерно, это примерно в часе езды от Неаполя. Он и говорит мне: «Езжай, поживи в Салерно. Мы дадим тебе компьютер, и ты сможешь работать там. Здесь мы тебя прикроем. Мне не трудно», — говорит.
Тони широко улыбается, чувствуя себя лучше теперь, когда его тайна открыта. Несмотря на недобрые предчувствия, мне удается выдавить из себя улыбку и подбодрить его; это серьезное доказательство того, что Андрей делал что-то не то.
— Все было просто. Ольга принимала звонки и переадресовывала их на мою голосовую почту. Если кому-то очень нужно было со мной поговорить — она переводила их на мой мобильный. В том районе мобильные очень хорошо работают. Никто ничего не узнал. Да вообще-то и звонков не было. Документы всегда были в порядке, так что меня все оставили в покое.
— Как же ты делал всю работу?
— Пфф. — Тони просто отмахивается от моего вопроса. — Да без проблем. Я научил Ольгу, как работать с местными звонками, давать подтверждения и все такое. Да и в любом случае, чаще всего они по-английски и не говорили. Она отправляла мне по факсу билеты и отчеты и все такое. Я набирал код Москвы на компьютере и вводил все в систему. Мне пришлось съездить туда всего два или три раза. Ольга каждый день присылала мне информацию о погоде, так что я мог ныть и жаловаться ребятам в Лондоне.
— Терндейлу об этом известно?
— Не-а. Не думаю. Тогда мне бы это сказали, когда увольняли.
— И ты ни о чем не догадывался?
— Послушай, если Андрей хочет отправить меня в Италию и сделать счастливее, то я только «за». Я не лезу в бутылку. Все сходится, цифры правильные, так что никаких проблем. Как я уже говорил, может, он и связался с мафией, чтобы нормально дела делать. Может, он переписал часть бизнеса на чью-то девушку, а может, слишком много тратил на канцелярские товары. Да кто его знает. Он делал деньги для Терндейла и заботился обо мне, а на остальное мне было наплевать.
Бруклинские ребята старой закалки известны своим прагматизмом, но все равно меня неприятно поражает очевидная невозмутимость Тони. И мне становится интересно — он намного умнее, чем я считал, или намного глупее?
— Расскажи, чем все закончилось.
— Значит, мне звонит Ольга и говорит, чтобы я быстро тащил свою задницу в Москву. Я появляюсь там на следующее утро и узнаю, что в кабинете Андрея сидит сам Уильям чертов Терндейл. Он вызывает меня в кабинет и заявляет, что мне пора на пенсию. У Ольги уже есть для меня билет на самолет до Нью-Йорка. Как только я прилечу, мне надо сходить в отдел кадров, и они меня рассчитают. До свидания и пошел ты. Вот и все, что было.
— Ты не спросил его, что случилось?
— Еще одна штука, которой учат в армии, — говорит Тони, качая в ответ головой, — не задавай вопросов. Все, чего я хотел, — сохранить голову и получить пенсию.
Даже если бы Тони и задал вопрос, Уильям все равно вряд ли на него ответил бы.
— А у него к тебе были вопросы? — уточняю я, надеясь хотя бы примерно понять ход мыслей Уильяма.
— Только один. Он сказал, что кто-то слямзил ноутбук Андрея, и спросил, не знаю ли я, кто бы это мог быть. Его, похоже, очень интересовал этот компьютер, и Терндейл спрашивал о нем много раз, и все по-разному. Я ответил, что не в курсе, и не соврал, между прочим.
Тони улыбается мне открытой улыбкой, глядя на меня честными карими глазами. Я не могу себе даже представить, во что же впутался Андрей.
— Ты сказал, у тебя есть причина, чтобы говорить со мной.
— Ага.
Понго делает еще один большой глоток граппы, затем ставит стакан на стол и закрывает ладонями лицо, как будто читая молитву. Когда он снова смотрит на меня, его глаза влажны от слез.
— Через неделю после моего возвращения ко мне на Стейтен-Айленд приходил один тип, чтобы поговорить со мной. У него была куча вопросов об Андрее. Он спрашивал, не знаю ли я, где Андрей, или как с ним можно связаться, все в таком роде. Очень крутой парень.
— Когда точно это было? — резко спрашиваю я.
Тони задумывается, прежде чем ответить.
— Я как раз одевался, чтобы пойти в спорткомплекс «Мэдоулэндз», когда этот парень появился у меня на пороге, — вспоминает он. — У моего бывшего шурина были билеты на игру «Гигантов» против «Далласа» в понедельник вечером.
От выброса адреналина у меня перехватывает дух. Я смотрел эту игру в своем номере в Гарвардском клубе — вечером накануне того дня, когда Дженну убили.
— Как выглядел этот парень? — требовательно спрашиваю я.
— Козел, похожий на Кларка Кента.[8] Короткие волосы, дурацкие очки, наручные часы повернуты внутрь запястья, как у военного. На запястье татуировка, ты не поверишь — кот Феликс.[9] Говорил так вежливо, что лучше б послал. И у него был акцент.
— Какой акцент?
— Не итальянский и не русский. Где-то посредине.
— Где-то посредине находится пол-Европы, Тони. Ты никак не можешь сузить эту географию?
Он обиженно вскидывает руки.
— Ладно, забудь, — быстро говорю я, утешительно хлопая его по плечу. Если я задену чувства Понго, мне это не поможет. — Расскажи, что случилось.
— Я говорю этому типу, чтобы он убирался, а он предупреждает, что с ним лучше не связываться — как будто хочет запугать, чтоб я разговорился. Он пытался дать мне свою визитку с номером телефона, говорил, чтоб я позвонил ему, если Андрей со мной свяжется, и что он меня отблагодарит за беспокойство. — Тони пару секунд тяжело дышит. — У меня был щенок добермана, — прерывисто продолжает он, — всего пару месяцев от роду. Песик занервничал и начал лаять на этого типа. Он всего лишь щенок, но уже пытался защитить меня.
Тони прикрывает лицо салфеткой: слезы льются градом из его глаз.
— А дальше?
— А дальше этот тип схватил моего щенка за ошейник и сломал ему шею.
12
Гарвардский клуб заказал мне машину в аэропорт. Водитель — тихий ямаец в костюме в стиле «Блюз бразерс»[10] и с целым дипломатом записей регги. Он представился как Кертис. Мы едем на восток к вокзалу Гранд-централ, солнце только что село, грязь забрызгивает лобовое стекло, а Питер Тош распевает «Johnny B. Goode». Я закрыл глаза, пытаясь расслабиться, но я слишком взвинчен. Рассказ Понго все меняет. Каким бы невероятным это ни казалось, но Тиллинг, может статься, все же права. Возможно, Дженну убили какие-то парни, искавшие Андрея, парни, которые выяснили, что он отправил мне пакет, и хотели знать, что в пакете или откуда его послали. Мне нужно добраться до самой сути того, во что ввязался Андрей, и поездка в Москву больше не кажется такой уж большой ценой. Мой телефон звонит, и Кертис услужливо приглушает музыку.
— Питер Тайлер, — говорю я.
— Грейс Тиллинг.
— Нет ли получше способа связаться с вами? — сердито спрашиваю я. — За последние три часа я звонил вам четырежды.