— Расскажи, Боря, что ты за сегодняшний день сделал.
— За один день можно только избавиться от алкогольной зависимости по методу народного врача Довженко в реабилитационном центре «Доверие», — с иронией проговорил Медников и вздохнул: — Но Паша Таловский умер не от алкоголя. Отравился выхлопными газами.
— Признаков насильственной смерти нет?
— Абсолютно никаких. Только отравление.
— Неужели он сознательно это сделал?.. — спросил следователь.
— Паша вообще-то при вчерашнем разговоре со мной был в депрессии, — ответил Голубев. — Жаловался, что осточертела ему бессмысленная гонка жизни, что деньги утекают, будто вода в песок. Для чего, мол, живу, не понимаю…
— Это похмельный синдром Пашу давил, — сказал Бирюков. — По свидетельству Купчика, вечером настроение Таловского было бодрым.
— Тогда, видимо, заехав в гараж, Паша по пьянке забыл выключить двигатель и уснул в кабине.
Бирюков недолго подумал:
— Заснуть мог, но, чтобы не выключить двигатель в гараже… Нет, Слава, профессиональный шофер, даже пьяный, не забудет повернуть ключ зажигания.
— Я шофер-любитель и то не забываю этого элементарного правила, — вмешался в разговор судмедэксперт. — Как только въеду в гараж, сразу выжимаю сцепление, выключаю зажигание и оставляю машину на скорости. Не думаю, что Таловский — шофер со стажем, въехав в гараж, переключил рычаг скоростей в нейтральное положение и оставил двигатель работающим. Зачем? Чтобы задохнуться от выхлопных газов?.. Бесшабашные люди, как Таловский, опохмелившись, самоубийством не кончают. При белой горячке или алкогольной депрессии — дело другое. Там они могут покончить жизнь в два счета.
— Ну, знаешь, Боря… — начал Голубев.
— Знаю, я врач, — не дал ему договорить Медников. — За время работы судмедэкспертом насмотрелся на разных самоубийц. Таловский и по психическому складу, и по физическому развитию был здоровым человеком. Несмотря на то, что он у Купчика выпил литр смирновской водки, у него нет признаков отравления алкоголем. Кстати, «Смирновка» — водка очищенная и менее ядовита, чем наша отечественная отрава. Тем более, организм у Паши был, в полном смысле слова, богатырский.
— Ключ зажигания рифленый, на нем отпечатки не обнаружишь, — вроде бы рассуждая вслух, заговорил Бирюков и посмотрел на Тимохину. — Лена, а на рукоятке рычага переключения передач чьи-нибудь пальчики отпечатались?
Тимохина отрицательно повела головой:
— Все размазано, Антон Игнатьевич.
В кабинете наступило молчание.
— Давайте, друзья, думать над тем, кто при уснувшем в кабине Паше завел двигатель, — снова заговорил Бирюков. — Сделал это, конечно, человек, заинтересованный в смерти Таловского. Видимо, Паша знал такое, чего мы, к сожалению, еще не знаем.
— Может быть, Мерцалова?.. — осторожно спросил следователь. — Рита Календина отпадает. Она понятия не имеет, как заводится и глушится автомобиль. Я на эту тему ее основательно допросил.
— А мне что-то участковый Кухнин сегодня опять не понравился, — хмуро сказал Голубев. — Какой-то невыспавшийся Анатолий с утра был. Может, караулил ночью Таловского. Двери гаража были приоткрыты, вполне мог зайти туда. По машинам он специалист.
— У каждого свое мнение, — Бирюков иронично прищурился. — Мне остается лишь Настю Веснину подозревать или ушедших в бега Мансура с Денисом Слугиным.
— В шоферском деле Настя только столбы считать умеет, — усмехнулся Голубев.
— Но заводить и глушить двигатель Паша ее научил. Так что, Слава, садись сейчас в прокурорские «Жигули» и привези сюда Настю. Если мы не узнаем у нее правду, грош нам цена.
— Игнатьич, зря время потеряем. Я уверен, результат разговора с Весниной будет отрицательным.
— Отрицательный результат — это тоже результат. Давай, гони по-быстрому за Настей.
Голубев шутливо козырнул и вышел из кабинета. Следом за ним ушла эксперт-криминалист Тимохина, а судмедэксперта Медникова Бирюков попросил остаться.
— Посиди с нами, Боря, — сказал Антон. — Твоя помощь может понадобиться, чтобы быстрее разговорить Настю. Есть у меня оригинальная задумка…
— Скучно у вас тут, — буркнул судмедэксперт.
— А ты расскажи что-нибудь веселенькое, — предложил следователь.
— Как в армии, поговорим о бабах?
Лимакин улыбнулся:
— Можно и о них. Кстати, как ты относишься к женщинам?
— Никак. Я отношусь к мужчинам.
— И женщины тебя не интересуют?
— Меня больше интересует родное Отечество.
— Можешь объяснить, что с ним происходит?
— Ничего страшного пока не вижу. Великая Россия, как сказочная царевна-лягушка, в очередной раз меняет кожу.
— Долго это будет продолжаться?
— Если верить Нострадамусу, до две тысячи двадцать пятого года.
Лимакин зажмурился:
— Ой, Боря, как долго! Куда наши политики смотрят…
— Политики играют в теннис, а крутые парни — в политику и рэкет.
— От аферистов и мошенников проходу не стало.
— Чего ты паникуешь? Всему свое время. При смуте эту нечисть, как дерьмо, всегда наверх выносит. Аферисты рассуждают просто: что могут другие, могу и я. Они не страдают комплексом неполноценности. Вот только, к сожалению, им менее, чем остальным людям, присуще чувство меры.
— Кажется, Антон Игнатьевич, столкнулись мы с уголовным делом, где меры вообще никакой нет, — обращаясь к Бирюкову, сказал следователь.
— Да, такого безразмерного дела у нас еще ни разу не случалось, — согласился Бирюков и посмотрел на судмедэксперта. — Я все о Паше Таловском думаю. Значит, будем окончательно считать, что погиб он от отравления выхлопными газами?
— Только так. Токсическая концентрация карбоксигемоглобина в крови у Паши больше тридцати процентов, а уже десятипроцентная доза считается смертельной.
— Боря, ты присмотрись к Весниной, когда буду с ней беседовать. По-моему, Настя или хитрая симулянтка, или ее умственный инфантилизм граничит со слабоумием.
— Присмотрюсь, но заранее могу тебе сказать, что нынешняя молодежь блещет умом только там, где хорошо платят…
Голубев вернулся быстро. Широко открыв дверь кабинета, он пропустил впереди себя прихрамывающую Веснину и бойко доложил:
— По вашему приказанию, товарищ прокурор, прибыли!
Бирюков показал Весниной на стул:
— Садись, Настя. Пришла пора поговорить нам с тобой откровенно.
Веснина неторопливо уселась. Как и утром, она была в белой мужской сорочке, доходившей чуть не до колен, и в сиреневых лосинах. Черные глаза ее равнодушно скользнули по присутствовавшим в кабинете и уставились на забинтованный палец, торчавший из босоножки на правой ноге.
— Что у тебя с пальчиком? — участливо спросил Антон.
— Ящиком разбила.
— Сильно?
— Не очень, но болит.
— К врачу обращалась?
— Зачем? И без врача заживет.
Бирюков показал на Медникова:
— Это судебно-медицинский эксперт. Сейчас он посмотрит твою болячку.
Глаза Весниной испуганно расширились:
— Еще чего придумали! Не дам я смотреть никакому эксперту.
— Почему?
— Не хочу и все.
— Настенька, — укоризненно сказал Голубев, — ты ведь разговариваешь с прокурором, а не с нянечкой в детском садике. Не капризничай, ласточка. Прокурор прикажет, и мы тебя арестуем за неподчинение.
— Ну, да… У нас теперь не коммунизм, а демократия. Щас все можно.
— Демократия — это не когда все можно, а когда можно то, что не запрещено, — уточнил Бирюков и попросил Медникова: — Посмотри, что у Насти с пальцем.
После недолгой волынки Веснина все-таки сняла босоножку и сама разбинтовала палец. Судмедэксперт, присев на корточки, оглядел его и с упреком сказал:
— Милая барышня, у вас на пальчике нет ни малейшей царапинки.
— Он внутри болит.
Медников осторожно сжал палец.
— Ой-ой, больно! — тотчас вскрикнула Настя.
В ответ Медников улыбнулся:
— Косточка цела, суставчик хороший, опухоли нет. Ничего у тебя, голубушка, не болит. И не надо притворяться.
Лицо Весниной стало таким растерянным, будто она заблудилась в глухом лесу.
— Ну вот, уважаемая Настя, первую твою ложь мы разоблачили, — сухо проговорил Бирюков. — Скажи-ка честно, зачем притворялась?
Веснина, потупившись, долго молчала.
— Работать надоело, захотелось маленько отдохнуть, — наконец ответила она.
— И как раз в то время, когда налетчики ограбили магазин?
— Ну, а я тут при чем?
— Вот это мы и выясняем. За что тебе Мансур подарил перстень?
— Ка-какой Мансур? — вконец растерялась Веснина.
— Роман Мансуров.
— Не знаю ни Романа, ни Мансура.
— Не лги, — пошел в наступление Бирюков. — Кто тебя надоумил на обслуживание любовью заключенных?
Веснина насупилась:
— Откуда вы знаете, что я обслуживала зэков?
— Если спрашиваю, значит, знаю. Помнишь, как Паша Таловский выручил тебя при задержании ОМОНом на месте промысла?
— Это давно было.
— Да, это давний твой грех. Надеюсь, о последнем сама нам расскажешь?..
— Нечего мне рассказывать.
— Неправда. Рассказать тебе есть что. Пойми, рано или поздно следствие выяснит все подробности. Чистосердечное признание уменьшит срок наказания. Будешь изворачиваться и лгать — получишь больше. Так за что Мансур подарил дешевый перстень под видом дорогого?
— За то, что половину заработанных у зэков денег ему отдавала, — неуверенно проговорила Настя после долгого молчания.
Бирюков с облегчением почувствовал, что он на правильном пути, и быстро спросил:
— Разве не за ключ от магазинного сейфа?
— Не передавала я Мансуру ключ.
— Правильно, ты слепок ключа ему сделала, по которому Мансур сам изготовил ключ, — почти наугад сказал Антон.
Веснина натянуто усмехнулась:
— Ну уж… придумали.
— Придумывают преступники, а мы разгадываем их придумки. Неужели думаешь, что такое серьезное преступление останется нераскрытым?
— Ничего я не думаю.
— Вот это плохо. Думать, Настя, надо постоянно. Иначе можешь попасть в такой переплет, из