«Ничего не было. Просто вру сам себе», – подумал Финтан, оглядывая собственные ладони.
Когда Рыжий Лис поднял глаза, под факелом стоял черноокий Диего. Они обменялись короткими кивками, и, не сказав друг другу ни слова, разошлись.
Наступило утро. Для всех восход был очевиден, но не для Финтана. С тех пор как черное пламя коснулось или, что намного вероятнее сейчас, при дневном свете, просто показалось, что оно его коснулось, Рыжий Лис был сам не свой. Утро резало глаза, тело ломило от боли. Хотелось увидеть себя со стороны на фоне огромного столба пламени. Тяжелая вода плескалась у причала, за бортом, она, тяжелая и тяготеющая вниз, все не давала забыть огонь, тяготеющий к небу. Просвети всего Финтана, что обнажил бы огонь? Кости – это же малая крупица. Просто продолговатое черное пятнышко, не может быть, что за ним ничего не крылось. Перед костями какое-то время отступает даже Время. Эта прожорливая тварь быстро выпивает кровь, довольно скоро приступает к глазам, мясу и потрохам. Но, как бы ни страдала эта гиена, могут пройти годы, прежде чем она посмеет медленно посасывать косточки сухим зубастым клювом, перетирая в пыль. Что же такого есть в костях, что пугает даже Время? Огонь знает ответ, он видит это, потому-то кости на просвете и выглядят иначе, нежели кровь и плоть. Солнечный свет ни разу не дарил откровений. Сейчас утомленный разум жаждал ответов, оттого утро и весь наступивший день казались какими-то пустыми и бесполезными. Если купец приходит на рыночную площадь за желтой лентой, ему не подойдет ни шелк, ни королевский бархат, ни золотая нить, ни полотно кольчуги, будь она выкована хоть невидимыми эльфами. Так Финтан не нашел той ленты, которую искал. Невысказанное скоблящее чувство терзало настолько, что заглушало чутье и предвестие чего-то поистине важного.
Два корабля отчалили, и прошло целых два дня, чтобы Рыжий Лис смог в полной мере внять чутью, которое так долго спасало его шкуру. Озарение, наитие – слова не подобрать, что именно поселилось, окуклилось и раскрылось в рассудке, но то, что ни «Пеликан», ни «Мэриголд» не дойдут до конца, стало очевидно, как ясный день.
– Что говорит капитан Брайт? – эти слова заставили Рыжего Лиса все же вернуться в реальность.
– По большей части за него говорит врач, – ответил Финтан.
– Настолько плох? – не столько спросил, сколько устало констатировал капитан.
– Его помощник передал, что флот готов к переходу, – доложил Финтан.
– Если Эд лежит с горячкой, ни черта мы не готовы, – пробормотал Френсис.
Взгляд капитана резко метался по полу, точно стараясь следить за крысами, бегающими под ногами. Финтан был готов поверить, что и впрямь мелкие отродья сточных канав и подземелий носятся там, внизу. Опустив взгляд, Рыжий Лис вглядывался в ту же бездну, в которую глядел капитан.
– Чутье вам что-то подсказывает, кэп? – спросил Финтан наконец, подняв взгляд.
Френсис прикрыл веки и перевел дыхание.
– Чутье говорит, что мы превзойдем Магеллана, – изрек капитан Дрейк.
Наступила ночь, и никакое чувство не могло предсказать, что за рубеж чернел там, вдалеке, в непроглядном мраке. Капитан стоял у руля, а подле него черноокий Диего, близнецы Норрейс и Рыжий Лис. Все устремили взор туда, куда много лет назад глядел Фернан Магеллан. Даже слепой Джонни устремил пустой взор. До чего же было странно его выражение лица – не мог же он взаправду видеть то же, что и зрячие?
– Terra Australis Incognita [2], – завороженно произнес капитан.
Сквозь кромешную тьму продирались огни. Как следы от укуса зубастого крокодила, пятна ярко горели на черной веренице длинного архипелага. Эти же огни когда-то приветствовали, а скорее, предостерегали Магеллана.
– Отсюда они похожи на цветочную гирлянду, – сказала Рейчел, зачарованно вглядываясь в тлеющие ряды огней. Диего перевел взгляд на капитана. Дрейк согласно кивнул.
– Flor de Muerto [3], – протянул капитан, оглядываясь через плечо на «Мэриголд».
Шестнадцать дней Финтан ждал, когда его пророчество сбудется. Флот вошел в Магелланов пролив. Гиблое место для любого морехода, оно разделяло архипелаг с адскими огнями и континентальную часть Нового Света. Ветра тут непокорные и непредсказуемые, особенно летом. Пролив то и дело сужался, нагруженные щедрой добычей корабли рисковали встать на мелкой воде или сойти с курса из-за сильных течений. Шторм обрушился на флот уже на четвертый день. На пятый день Финтан укрепился еще больше: им не суждено перейти пролив. На десятый день остальная команда, не обладая никаким звериным чутьем, мало-помалу сталкивалась с чудовищным осознанием: они оказались в Аду, и Ад, как выяснилось, не пытает огнем. Стоял такой холод, что в короткие передышки между штормами мало кто рисковал доставать руки из-под одежды, даже чтобы поесть. На тринадцатый день «Пеликан» едва не встал на мель. «Мэриголд» с трудом оставался на плаву. На пятнадцатый день пробоину залатали. На шестнадцатый день и «Пеликан», и «Мэриголд» прошли пролив.
Конечно, холод не исчез в тот самый миг, когда рубеж был преодолен. Но что-то в сердце пылает, когда восходишь на гору и видишь, что остался последний перевал. Всплеск сил, взявшихся из ниоткуда, чистая вера, опасный советник, внушающий, что все хорошо. Отмерзшие посиневшие пальцы все еще не шевелятся, и ветра беспощадно долбятся в парусину, сбивая с них наледь, но что-то изменилось. Когда пролив остался позади, команда верила: теперь все хорошо.
Меньше всех чествовал победу Финтан.
«Этого не должно было случиться», – хмурился он, ища подвох.
Редко чутье с ним говорило столь разборчиво и ясно. Пророчество о том, что ни один из кораблей не пройдет переход, должно было сбыться. Но вот оба судна, побитые ветрами, совершали первую остановку.
Помощник капитана Брайта не успел сойти на землю, как его уже требовал к себе Френсис.
– Как Брайт? – спрашивал Дрейк.
– В такую холодрыгу кто угодно сляжет… – тихо и стыдливо ответил помощник.
– Громила Эд – не кто угодно! Ему нипочем ни жара, ни холод, и слег он до перехода! Прямо говори, как он? – требовал капитан.
– Неважно, капитан… – честно признался тот в ответ.
Честность, как зачастую и бывает, не возымела никакого эффекта. Френсис рыкнул и сплюнул наземь.
– Корабль? – сквозь зубы спросил Френсис.
– Что? – переспросил помощник.
– Корабль. – Дрейк махнул рукой за спину, на «Мэриголд». – Что делать с кораблем?
Помощник растерянно оглянулся.
– Капитан Брайт ничего не сказал? – спросил Дрейк.
– Ничего, – поник помощник. – Он вообще ничего не говорит уже которую неделю кряду.
– Позволите, капитан? – Финтан, что стоял подле них все это время, наконец подал голос.
Дрейк и помощник разом обернулись на Рыжего Лиса.
– Я поговорю с ним, – просил Финтан.
– В прошлый раз ты не справился, – грозно напомнил Френсис.
– Так дайте же мне оправдаться, кэп! – Макдонелл ударил себя кулаком в грудь.
– Валяй, – отмахнулся капитан.
Финтан поклонился и поднялся на сходню. Корабль был на последнем дыхании. Чьи-то незримые путы поддерживали «Мэриголд» в целостности, но чары вот-вот спадут. Корабль умирал. Не надо быть ни плотником, ни ремесленником, чтобы заметить это. Минуя противоток команды, Рыжий Лис пробрался к капитанской каюте. Офицеры пропустили, видя, как на берегу они толковали с Дрейком.
В каюте стоял сырой горький холодный воздух. Не то уксус, не то еще какая-то едкая дрянь нещадно щипала нос. Сразу выступили слезы. Финтан потер глаза, чтобы хоть что-то видеть. Он не столько разглядел, сколько угадал, что огромное темное пятно – Эдвард Брайт. Угадать было сложно, ведь чем дольше он вглядывался в сумрак, тем больше проступало жуткое сходство. Точно кто-то стоял за спиной, и это холодное призрачное дыхание мимолетно коснулось затылка и спины. Сомнения медленно таяли. Финтан сглотнул и сел подле больного на его ложе. Рыжий Лис был уверен, что никто его тут не прогонит. В глазах Эдварда угадывался черноокий угрюмый Диего. Понять, что за сущность лежит в полумраке, было невозможно. Как будто два мира слишком близко подступились друг к другу, грань между ними стерлась, и сквозь эту брешь проступали черные влажные глаза.
Финтан затаил дыхание и доверился единственно верному союзнику – чутью. Он выжидал. Вглядывался. Вычитывал оттиск того, что было написано на вырванной странице. Лицо изменилось. Не просто похудело и подурнело. Это было истощение, пережив которое навеки сохранишь в облике след. Финтан умел видеть этот след. Его не испугало, когда рука, по-прежнему тяжелая, хоть и не такая уж и крепкая, шевельнулась. Как будто она сама не шибко верила в свои силы и была поражена тем, что в ней достаточно сил, чтобы передвигаться по собственной воле. Рука легла на плечо Финтана, подползла к затылку и вцепилась в волосы.
– Не оборачивайся, – хоть губы Эдварда и шевелились, очевидно, говорил не он.
Здоровяк Брайт был выпотрошенной оболочкой. Финтан вспомнил, как ребенком наблюдал за муравьями. В длинной веренице адски красных муравьев вдруг плыла большая черная точка. Что жук забыл здесь? Ничего. Он был здесь не по своей воле. Вернее, его здесь и не было – лишь оболочка, которую несли муравьи. Только после того нелепого воспоминания о пустом жуке рассудок принялся вникать в слова, в их суть. Финтан поверил.
– Он тут, за тобой, – хрипло рвалось что-то изнутри Эдварда.
Финтан молчал. Чутье подсказывало ему, что слова, сказанные тому неведомому существу, которому почему-то понадобилась оболочка, стоят слишком много.
– С него все началось, – раздался голос. – Из-за него все.
«Томас», – хотел было выпалить Финтан, но хватка вдруг окрепла. Что бы ни лежало сейчас перед ним, оно уберегло от ошибки. Сглотнув, Рыжий Лис понял, что едва не осекся и второго шанса не будет. Черные глаза смотрели не мигая, влажные и глубокие. Неживые. Из стекла. Из холодного стекла, которое не согреется, даже будучи погруженное в теплое человеческое тело, омываемое горячей кровью и соками. Две черные сферы скорее умертвят плоть, окружающую их, нежели примут свет и передадут его рассудку. И это бездушное стекло ждало ответа.