ал туда специально. Второе, он мог, например, спугнуть у себя на даче кого-то чужого — вора, бродягу. Этого не было, поскольку, по словам свидетеля, он находился на даче с утра, а стреляли вечером. Поэтому элемент неожиданности я исключил. Третье — у него ни с кем не было никаких личных разногласий, которые могли бы привести к покушению на его жизнь. Исключая, конечно, его взаимоотношения с кем-либо на Западе. Понимаете?
Подполковники, заинтересованные ходом его мыслей, кивнули.
— Поэтому мне и пришла в голову мысль: не связано ли это дело с заграницей? Нам сейчас нужно решить, как дальше вести расследование, чтобы, не дай бог, ничего не испортить.
Дуда взволнованно ходил по кабинету. Пытаясь успокоиться, он открыл и снова закрыл шкаф, отодвинул оконную штору, переставил чернильницу на столе, поправил чехол на пишущей машинке. Он ждал помощи. Нет, ответственности он не боялся. Он боялся сделать неверный шаг в расследовании, так как хорошо знал, как трудно его потом исправить.
После долгого молчания первым отозвался Глушичка:
— Твои рассуждения логичны, хотя мне, откровенно говоря, кажется, что ты немного забегаешь вперед. Ты думаешь о вражеской разведке, агент которой прибыл устранить Урбана, поскольку он, как возвращенец, стал почему-то опасным. Я правильно тебя понял?
— Да, да, — вместо Дуды ответил Йонак.
— А поскольку ты, по счастливой случайности, вел дело Урбана после его возвращения из эмиграции, — продолжал Глушичка, — то не выяснилось ли что-либо подобное в ходе его допросов?
— Но, товарищи, вы это тоже знаете. Урбан не скрывал, что его в эмиграции поддерживали незнакомые ему люди и различные общества.
— Мне нравится ход твоих мыслей, — заявил Йонак. — Это с виду простое дело о попытке убийства ты связываешь со всем тем, с чем познакомился уже раньше. Я понимаю твое чувство ответственности. Но ты уже заходишь в область, где ваш отдел не компетентен. Я не говорю, что это плохо, наоборот. Но в области госбезопасности мы должны быть как можно более точными. Пока это все предложения, не так ли? Мы не можем строить теории на песке…
— Я представил факты.
— Я вот что скажу. Вполне возможно, что человек, возвратившийся на родину из эмиграции, вынужден был за границей с кем-то сотрудничать, брать деньги в долг, Я повторю: возможно. Но только из-за этого не будут убивать! Скорее всего, следует ожидать шантажа и попытки склонить к разведывательной деятельности за хорошее вознаграждение. Пистолет — последнее средство. Вначале этому человеку пообещают хорошее вознаграждение за небольшие услуги. Потом будут пугать компрометирующими материалами. Могу познакомить вас с десятком тех, кто за границей для вида обязались сотрудничать, потому что их вынудили к этому обстоятельства, но здесь, дома, они информируют наши органы о попытках склонить их к разведывательной деятельности. В одиночку они не вступают в героический бой с иностранными агентами. Тех же, кто серьезно включились в борьбу против социализма, немного, и о них нам хорошо известно.
Дуда покачал головой:
— Ты говоришь, что их немного и что мы о них знаем…
— Наверное, я не должен тебе объяснять, что наша контрразведка не сидит сложа руки. К ней идет поток информации отовсюду. В том числе и сведения об организации, деятельности, планах враждебных эмигрантских обществ. А также об их связях, источниках материальной поддержки. Обо всем этом мы знаем даже больше, чем сами члены этих обществ.
Дуда ждал, когда Йонак закончит. Потом резко повернулся к нему и с жаром заговорил:
— Ну вот мы и у цели! Вражеской агентуре не удается вербовать у нас себе помощников, как бы ей хотелось. Социализм и его достижения сильнее демагогии его врагов. Люди больше верят в социализм. Что остается делать агентуре? Не сидеть же спокойно в стороне! Она должна искать! Искать и искать. Найти слабых. Оставим явных наших врагов, возьмем обыкновенных граждан. Где нужно искать, если известно, что наши явные враги уже несколько раз себя скомпрометировали и что мы знаем о каждом их шаге? Конечно, прежде всего среди тех, кто в той или иной степени проявил свое недоверие к социализму. И если агентура в безвыходном положении, так она в первую очередь займется теми, кто проявил такое недоверие. А мы сошлись во мнении, что она в безвыходном положении. Все люди разные, они по-разному реагируют на подобные требования и предложения. Конечно, риск здесь для вражеских агентов большой. Я еще ни разу не общался с агентами, мое дело — уголовный розыск. Но как поступит агент, если человек, с которым он вступил в контакт, отвергнет его предложения? Пожмет ему руку и извинится за ошибку? Черта с два! Он прежде всего захочет замести следы, отвести грозящую ему опасность. Вот откуда эта стрельба! Так я думаю.
Дуда уже не один ходил по кабинету. По небольшому помещению возбужденно двигались все трое, мешая друг другу, жестикулируя и оживленно дискутируя.
Наконец Йонак и Глушичка согласились, что в теории Дуды что-то есть. Она смела. И хоть построена на предположениях, однако это не означает, что ее нужно отвергнуть. Если на практике она поможет спасти хотя бы одного человека, то ее стоит принять во внимание и изучить.
Первым подвел итог Йонак:
— Давайте примем все это во внимание и посмотрим, что покажет расследование. Разумеется, будем поддерживать тесный контакт, памятуя о высказанной здесь смелой гипотезе. — Он улыбнулся, посмотрев на Дуду. Майор, довольный, потер руки и тоже улыбнулся.
Йонак распрощался. По пути он размышлял о том, что необходимо принять соответствующие меры на тот случай, если попытка убийства Урбана действительно связана с деятельностью разведывательных служб Запада. Иначе можно будет оказаться застигнутым врасплох перед лицом дальнейших событий. А для этого нужно немедленно проверить ряд данных, подумать о тех объектах, которые могли бы заинтересовать вражескую агентуру, заняться некоторыми людьми… Посмотреть дела, имеющиеся в их распоряжении.
В небольшом кабинете с белыми стенами, обставленном мебелью, выкрашенной в белый цвет, слабо светила настольная лампа. В полумраке были едва заметны контуры дивана, на котором лежал доктор Гал. Он отдыхал, закрыв глаза.
Час назад он был у пациента. Раненый спал, дыхание и пульс были ровными. Майор своей просьбой поставил врача в неудобное положение перед старшей медсестрой, которая во что бы то ни стало хотела сама наблюдать за пострадавшим. Как нарочно, она тоже дежурила этой ночью. Поэтому Гал был вынужден закрыть дверь палаты пациента на ключ, объяснив это своей личной заинтересованностью в наблюдении за ним. Раз обещал, нужно выполнять.
До чего же разные у людей характеры! Конечно, сестра обиделась, потому что по доброте душевной хотела ему помочь. А раненый… кто знает, почему в него стреляли? Кто он такой, жертва или преступник?
Ход мыслей доктора прервал телефонный звонок. Он поднялся с дивана и, сняв трубку, услышал майора Дуду. Гал сразу понял, что интересует майора. Он сообщил, что пациент чувствует себя хорошо и что приказ майора выполняется. Дальнейший разговор испортил ему настроение. У майора была очередная просьба. Он хотел узнать, возможно ли теоретически перевезти больного после тяжелой операции в другое место. «Теоретически можно все, — с раздражением подумал доктор, — но ведь ты думаешь осуществить это на практике!»
Он объяснил, что в общем это возможно, но все зависит от обстоятельств. Майор без обиняков признался, что имеет в виду Урбана. Доктор оценил откровенность майора и успокоил его:
— Если вам это необходимо, можете его перевезти. Оперировали его пять часов назад… Конечно, определенный риск есть, но дело есть дело. Он будет подготовлен к перевозке.
После разговора доктор Гал уже не ложился. Он приготовил шприц с успокоительным средством и сделал Урбану укол. В три часа утра ему позвонили из проходной и сообщили, что к нему идет посетитель. Это был майор. Он опять начал объяснять, что дело тут не в доверии, просто необходимо перевезти пациента в другое место, тем более что его состояние не внушает опасений. Доктор Гал с пониманием отнесся к его доводам:
— Не волнуйтесь, на нашей фабрике по ремонту людей исчезновения одного пациента никто и не заметит. Ночью к нему, кроме меня, никто не подходил, а утренняя смена о нем и знать не будет.
Приехавшие с Дудой санитары забрали спящего Урбана в машину.
Эмилию Урбанову разбудил звон будильника. Полусонная, она привычным жестом нажала кнопку и несколько секунд лежала, постепенно просыпаясь.
Потом левой рукой похлопала по одеялу мужа:
— Петя, проспишь. Автобус уйдет.
«Что же это такое, я все еще сплю? — тут же мелькнула мысль, и Эмилия соскочила с постели. — Петя же на даче. И уже семь часов!»
Она дернула за шнур занавески и выглянула в окно: какая погода ждет ее сегодня? По асфальту стелился редкий туман. На улице уже было шумно. Сегодня она встала на час позже, чем обычно. В среду муж вдруг надумал поехать на дачу и попросил ее сегодня после работы заехать за ним.
Она включила радио и сбросила с себя ночную рубашку. Остановилась перед зеркалом, разглядывая свое гибкое, молодое тело. Не удержавшись, подошла поближе и начала рассматривать лицо. С некоторым неудовольствием отметила, что стоматолог не совсем удачно сделал ей зуб. Потом повернулась боком к зеркалу и подумала, что начинает полнеть. С этой мыслью она под звуки музыки принялась делать зарядку.
Десять минут она энергично занималась зарядкой, не щадя ни одной мышцы. В заключение сделала приседания.
Порозовевшая, она побежала под душ и с удовольствием направила на себя сильные струи воды. Завернувшись в махровую простыню, поставила чайник и, пока он закипал, успела покраситься. Все так же, как и всегда, Эмилия даже чай хотела налить в две чашки, будто Петр был дома.
Ее скромный завтрак состоял из чашки чая и кусочка черного хлеба с двумя ломтиками колбасы. Потом она принялась за прическу. Было уже без пятнадцати восемь, когда она наконец стала одеваться — немного быстрее, чем обычно, чтобы не опоздать на работу. В восемь Эмилия уже была готова.