Звонок в дверь несколько удивил ее. Когда она открыла, на пороге стояли двое незнакомых ей людей.
— Вы пани Урбанова? — спросил Дуда.
— Да, что вам угодно? Я спешу на работу.
Перед ее глазами появилось удостоверение с гербом и фотографией. Эмилия собралась пригласить их войти, но они уже входили и без приглашения. Оба показались ей довольно симпатичными: один, лет пятидесяти, с приятным лицом и голубыми глазами, был одет в элегантный светлый костюм и бежевый плащ; второй, повыше и помоложе, плотный, с черными как смоль волосами, выглядел усталым, под глазами залегли темные круги. Проходя в комнату, он сказал ей:
— Мы можем дать вам справку, что вы опоздали на работу по уважительной причине.
— Хорошо, но объясните, пожалуйста, в чем дело.
— Ваш муж на даче в Баронове? — спросил Дуда.
— Что с ним?
— Не волнуйтесь, пани Урбанова. С ним произошла неприятность.
— Господи! — прошептала Эмилия и испуганно посмотрела на Дуду.
— Он жив, все в порядке. В него кто-то стрелял…
Эмилия, сидевшая в кресле, вдруг как-то сразу обмякла, голова и руки ее безвольно повисли.
Дуда подскочил к ней, взял ее на руки и осторожно перенес на диван. Глушичка поспешил в ванную и вернулся с пузырьком. Когда он его с трудом открыл, в нос ударил запах ацетона.
— Лучше принеси воды, — не сдержал улыбку Дуда, — это не подойдет.
Глушичка снова сбегал в ванную и принес мокрое полотенце и крем после бритья «Янтарь». Дуда положил полотенце Урбановой на лоб, а «Янтарем» натер ей виски. Вскоре Эмилия очнулась. Открыла глаза и еле слышно проговорила:
— Он не умер?
— Да нет же, говорю вам, он жив! Что вы так перепугались? Сколько в войну было раненых, а ведь ничего, живут и до сих пор. А сообщать вам об этом так или иначе все равно пришлось бы, — сказал Дуда. — Поднимитесь, у вас немного сдали нервы, но уже все прошло. Мы хотим задать вам несколько вопросов, чтобы облегчить себе поиск стрелявшего в вашего мужа человека. Ваш муж ничего не может вспомнить. Вы должны нам помочь. Нам… и ему тоже.
Молодая женщина постепенно успокаивалась. «Бедный Петр, что ты натворил, почему в тебя стреляли? Господи, ведь он же и словом-то никого не обидит! Что же это такое? Несчастный случай?.. О чем спрашивает этот черноволосый? Могут ли быть у Петра враги? — Это предположение удивило ее. — У Петра только приятели, он никогда ни с кем не враждовал. Как он вел себя в последнее время и с кем встречался? Ни с кем, многие ее знакомые завидуют, что у нее такой муж, он всегда дома, они всегда вместе, с работы он сразу идет домой, а не как другие — выпить пива или еще куда. Почему поехал на дачу?.. Показать ее покупателю…»
Она видела, как они нетерпеливо ждут ее ответа. «Главное, что Петру ничто серьезное не грозит, а все остальное будет в порядке, — думала она и одновременно искала слова, чтобы ответить на их вопросы. — Не смеешь говорить все, не смеешь! — кричала она мысленно сама себе. — Это не имеет ничего общего с происшедшим, Петр бы мне все рассказал».
— У Петра, то есть у мужа, по-моему, не было врагов, — медленно начала она. — Я не могу вспомнить, кто был бы настроен против него. Он никогда не сердился, не выходил из себя. Но в последнее время мне казалось, что он нервничает.
Она замолчала, почувствовав, что допустила ошибку. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы сосредоточиться и попытаться как-то сгладить впечатление от сказанного.
— Точнее, со вторника. Он вернулся тогда с работы и сказал, что должен поехать на дачу, чтобы встретиться там с покупателем. Возможно, мне показалось, что он был взволнован. Мы уже давно хотим продать половину участка, дача требует много работы, да и детей у нас нет… На вырученные деньги хотим купить подержанную машину. Конечно, я без особого удовольствия восприняла то, что ехать надо в среду, а не в субботу или воскресенье. Но Петр утверждал, что покупатель может приехать только в среду и ему необходимо там быть. Он взял три дня отпуска, а я должна была сегодня приехать за ним после работы. Я смирилась с этим и даже радовалась случаю нарвать плодов шиповника. Хотя уже осень, но его там много и он хорошо сохранился. Я очень люблю чай из шиповника…
Эмилия говорила и говорила, перебирая ухоженными пальцами край вышитой скатерти. Голос ее журчал, как поток горного ручья. Им никак не удавалось увидеть ее глаза; ее взгляд ускользал от них. Они переглянулись, и Дуда понял, что Глушичка думает то же, что и он: потоком слов Урбанова стремится отвлечь их внимание отчего-то.
— Пани Урбанова, — прервал этот поток Дуда, — мы забыли предупредить вас об ответственности за дачу ложных показаний. В данном случае мы можем посчитать ваш рассказ умышленным стремлением усложнить расследование преступления. Имейте это в виду, пожалуйста, когда станете продолжать. Я не знаю, что вы от нас скрываете и почему, но этим самым вы усложняете и свое положение, и наше.
Впервые за все это время она посмотрела им прямо в лицо — и они заметили в ее взгляде страх. Красивые голубые глаза начали заполняться слезами, она была готова расплакаться.
— По недомыслию часто допускаются ошибки, в которых потом приходится раскаиваться, — заговорил Глушичка.
— Вы можете быть уверенной, что мы желаем вашему мужу и вам только добра. Сейчас мы хотим ему помочь. Спасти его. Возможно, вас тоже.
Эмилия достала из сумки маленький носовой платочек и осторожно, но тщательно вытерла глаза. Они заметили, как дрожат у нее руки.
— Муж никогда бы этого мне не простил, — тихо проговорила она. Они предпочли промолчать, потому что это уже был первый шаг к откровенности.
— Поверьте, он честный человек. Я хорошо его знаю.
— Вы больше ничего не хотите добавить к своим ответам?
Она молчала. В ее глазах снова появились слезы, лицо исказила гримаса отчаяния. Она закрылась платочком, судорожно всхлипывая.
Дуда и Глушичка пожали плечами и направились к выходу.
— Пожалуйста, подождите…
Эмилия минуту боролась с собой и наконец решилась:
— Я не знаю, кто это был. Он пришел к Петру на работу, поэтому он и стал таким нервным. Я знаю, что предаю его, но, пожалуйста, помогите! Он взял с меня клятву, чтобы я молчала. Говорил, что это его дела и он сам с ними управится. Только просил, чтобы я сегодня приехала. Это не был покупатель… Когда я стала настаивать, он признался, что это человек оттуда. Ну… из эмиграции. Но он сам не знал, кто это и что ему нужно. Мы только догадывались, что он будет чего-то требовать. Больше я ничего не знаю!
— А может быть, знаете, пани Урбанова? Попытайтесь что-нибудь вспомнить. Кстати, вы могли бы сообщить нам об этом раньше.
— Нет, больше мне действительно ничего не известно. Вы хорошие люди, я вам верю, но я и вправду больше ничего не знаю. Боже, как расстроится Петр, узнав, что я вам об этом рассказала!
У Дуды блестели глаза, он был рад, что его версия подтвердилась. Глушичка прочитал это по его лицу и еле заметным кивком головы с ним согласился. Ободренный этим жестом, майор быстро перешел к выполнению своего плана, чем совершенно перепугал молодую женщину. Он попросил ее не ходить на работу, одеться во все черное и вести себя как вдова, ожидающая похорон.
— Но зачем? — воскликнула Урбанова испуганно.
— Так надо. Это в интересах вашего мужа, — сказал Дуда, а про себя подумал, что, возможно, это напрасный труд.
После короткого объяснения Урбанова все быстро поняла и успокоилась, думая уже о своей новой роли.
— Бодритесь! — улыбнулся, прощаясь, Дуда, глядя на ее красивое лицо. — Через несколько дней спасибо нам скажете. И с мужем вас помирим. Но помните, что теперь вы молодая вдова, переживающая тяжелую утрату!
Мощное трехэтажное здание, окруженное ветвистыми деревьями, величественно возвышалось над оградой. Красивые, художественно отлитые решетки больших ворот и маленьких калиток придавали ему солидность. Возле ворот была прикреплена доска, сообщающая о том, что здесь находится психиатрическая больница. На территории больницы был парк, между деревьями прятались небольшие корпуса специального назначения. Недалеко от задних ворот стоял маленький домик с красной крышей и четырьмя окнами. Когда-то здесь жил сторож. Потом домик изменил свое назначение, стены внутри выкрасили белой краской, обставили простой мебелью, прикрепленной к полу, окна застеклили матовыми стеклами и поставили на них решетки.
Сейчас в этом домике находился Петр Урбан. На крылечке стоял человек в белом халате с сигаретой в руке. Завидев приближающихся Дуду и Глушичку, которых сопровождал незнакомый врач, он отдал им честь и пропустил в помещение.
От Дуды не ускользнуло, с каким интересом взглянул на них Урбан, как только они вошли в комнату. Однако, едва они подошли к его кровати, глаза его потухли и на лице появились признаки уныния.
Поэтому Дуда вначале начал разговаривать с ним о ране, болях и уходе за пострадавшим.
— А что, собственно, произошло у вас на даче? — спросил он потом осторожно.
— Пан доктор, пить! — голосом умирающего проговорил Урбан, хотя на тумбочке стоял полный графин и стакан с водой.
— Я работал в саду, — начал Урбан, — до самой темноты, потом вошел в дом. И вдруг в меня кто-то выстрелил.
— Вы знаете этого человека?
— Нет.
— Может быть, он пришел к вам днем? Или прятался в саду?
— Откуда мне знать… Все возможно.
Дуда внимательно смотрел на его изможденное лицо. Урбан производил впечатление очень страдающего человека. Конечно, он многое пережил, за эти сутки, однако вряд ли эти страдания происходят от физической боли. Наверное, нет смысла сейчас давить на него, лучше подождать еще день, дать ему время на размышление.
— Вы правы, — спокойно сказал Дуда, — все возможно, пан Урбан. Только не то, что вы с этим человеком не говорили. Ну кто вам поверит, что можно просто так прийти и застрелить человека? По какой причине? Вы можете это объяснить? Не можете. Мы же не дураки, пан Урбан… Вероятно, вы с кем-то договорились там встретиться? Поймите, произошло тяжкое преступление. Вы могли уже