Никто не отозвался, не прозвучало ни слова утешения, сомнения или согласия. Йонак и Глушичка смотрели куда-то отсутствующим взглядом, и от этого у майора стало тягостно на душе. Если бы они обрушились на него с возражениями, упреками, он мог бы, по крайней мере, защищаться. Но они молчали. Тогда он снова заговорил:
— Так значит, вы считаете, что курьер должен быть еще у нас, потому что ему нужно окончательно удостовериться в том, что Урбан ликвидирован? Но что, если этот Бартонь не имеет к нему никакого отношения? Что, если это курьера уже и не интересует? Не ошиблись ли мы также, полагая, что у него есть еще какие-то задания, кроме уже упомянутого — посетить Урбана, а?
Йонак отверг его сомнения:
— Сотрудники госбезопасности на прошлой неделе просмотрели массу протоколов и составили список граждан, которые вернулись из эмиграции приблизительно в то же время, что и Урбан. На основе специального метода из них выбрали двенадцать человек, которым, вероятнее всего, может угрожать агент. С этой минуты все эти двенадцать товарищей находятся под неусыпным вниманием сотрудников госбезопасности. Но пока что агент ни с кем из них не пытался установить контакт. И этот Бартонь, очевидно, основательно проинструктирован насчет того, до которого времени его донесения будут ожидать, после чего они станут бесполезными.
— Мы полагаем, что нити, по всей вероятности, ведут к группе туристов, проживающей в «Лотосе», — оживленно произнес Дуда. — Так что и этот фальшивый Бартонь должен рано или поздно направить свои стопы туда. Надо взять «Лотос» под контроль. Если он придет туда с каким-то сообщением, мы будем знать, что акция агента еще продолжается. Я сейчас же иду туда. — Он вскочил со стула, видя, что Йонак и Глушичка с ним согласны. Напоследок Дуда решил сказать, из какого источника он почерпнул информацию:
— Тебя, Виктор, это заинтересует. Ты помнишь о деле Багаровой? Ну, о том памятничке! Это ее подружка с «Теслы». Она закончила школу официанток и теперь работает в «Лотосе».
— Ну, считай, что можешь есть в ресторане за полцены, — усмехнулся Глушичка.
— Не завидуйте. Стоит заказать в «Лотосе» несколько раз кофе, как от сэкономленных денег ничего не останется.
Администрация кафе «Цембало», устроенного в бывшем монастыре, могла гордиться тем, что его постоянными посетителями были, как правило, люди искусства. В основном это были литераторы. В свое время они устраивали здесь вечера поэзии, спорили, попивая вино. Все это способствовало росту популярности «Цембало». Со временем стихи в этом кафе стали звучать все реже и реже, на смену им пришли жаркие политические дискуссии. С 1970 года «Цембало» стало местом воспоминаний о бывших литераторах, когда-то здесь выступавших.
Одним из постоянных его посетителей был и Радуз Кон. Сегодня он сидел за своим столиком у двери, немного нервничая. Обо всем уже заранее было договорено, текст отпечатан и подписан… Главное — подписан, Ночью он его еще подправил в соответствии с последними указаниями. И теперь ждал того момента, когда наконец-то сможет отдать его в нужные руки.
Данный манифест был продолжением предыдущего, в сущности, это был такой же памфлет. Основная цель, которую преследовал автор, — чтобы о нем узнали и заговорили. Не больше и не меньше. Об этом он договорился с издателем из Нюрнберга. Тот пообещал издать последнее произведение Кона тиражом не меньше десяти тысяч экземпляров при условии, что вещь будет актуальной.
Задумавшись, Кон не заметил, как к его столу подошел пожилой господин в темно-сером, в полоску, костюме. И только когда подошедший вторично и погромче спросил, можно ли ему сесть рядом, Радуз очнулся от своих размышлений и машинально проговорил: «Да, да, пожалуйста».
Пожилой господин удобно уселся слева от него. Хотя Кон смотрел в другую сторону, но все равно почувствовал на себе его изучающий взгляд. Ему пришло в голову, что этот забулдыга с морщинистым лицом и ячменем под глазом своим присутствием может испортить ему запланированную встречу.
Время было послеобеденное: в кафе сидели всего лишь несколько человек. Казалось, здесь царили неторопливость и какая-то сонливость. Этому в немалой степени способствовала и официантка: прошла целая вечность, прежде чем она появилась перед новым посетителем и спросила, что он желает. Ждать заказанного кофе пришлось тоже целую вечность. Пока официантка выполняла заказ, человек, сидевший рядом с Коном, рассеянно взглянул на немногих посетителей: кроме Кона, его здесь, очевидно, никто не интересовал. Потом пальцами левой руки, лежавшей на столе, стал крутить хрустальную вазочку с двумя искусственными гвоздиками.
Когда наконец на столе появился кофе, он с удовольствием закурил сигарету и выпустил дым к потолку. Затем осторожно опустил два кусочка сахара в металлический кофейник, из которого распространялся приятный аромат. Он долго и основательно мешал в кофейнике ложкой, пока сахар не растворился полностью. Половину кофе он шумно перелил в чашку и с видом сибарита отхлебнул первый глоток.
Повернувшись к своему соседу, он произнес спокойным, уверенным голосом:
— Прекрасная осень! Сейчас теплее, чем весной.
Радуз Кон мысленно послал его ко всем чертям и уже хотел пересесть за другой стол, но тут до его сознания дошел смысл сказанных соседом слов. Ведь это же…
Он смерил неизвестного оценивающим взглядом — отнюдь не дружеским, но сосед выдержал этот взгляд и даже улыбнулся. Наконец Кон отозвался:
— Весна действительно была прохладной, но… не последняя же она.
Оба улыбнулись: начиналось все хорошо…
Радуз взял бумажную салфетку, лежавшую на столе, и перевернул ее на другую сторону, на которой вместо обычного знака Raj красовался венский Шенбрунн. Там была еще какая-то надпись, но прочесть ее было нельзя: как раз в этом месте из салфетки был вырван кусочек. На одном краю стояли буквы «Ра», а на другом — «Лер».
Пожилой господин снова отхлебнул кофе, затянулся сигаретой и выпустил дым прямо в своего соседа. Со стороны он наверняка выглядел невоспитанным человеком. На первый взгляд казалось, что этих двух мужчин привела к одному столику чистая случайность. Но более внимательное наблюдение показало бы, что это не так. Пожилой господин пристально смотрел на салфетку, будто собираясь провести опыт из парапсихологии. Потом он допил кофе в чашке и вылил в нее остатки из кофейника. Затем вытащил из кармана белый платок и вытер рот.
В следующую минуту сосед Кона развернул на столике носовой платок, взял из него кусок салфетки в форме треугольника и положил на стол, а платок убрал. После этого он аккуратно вложил треугольник в вырванное место салфетки. С первого раза сделать это правильно ему не удалось. Он посмотрел на Кона, дружески улыбнулся и, немного поправив треугольник, удовлетворенно посмотрел на свою работу.
Радуз Кон с интересом наблюдал за его действиями, не забывая, однако, время от времени осматривать помещение кафе. Он видел руку, на которой блестело гладкое золотое кольцо, изуродованный ноготь на пожелтевшем указательном пальце. Точно таким же желтым был средний палец. Это говорило о том, что сосед — заядлый курильщик. И правда: за эти неполные полчаса он курил уже третью сигарету. Потом рука исчезла из его поля зрения. Коп поднял глаза и увидел обращенное к нему улыбающееся лицо своего соседа. Он тоже улыбнулся и посмотрел на салфетку. Вложенный треугольник точно вошел в вырванное место и дополнил недостающие голубые буквы. «Раткеллер» — стояло в прекрасном ободочке под надписью«Шенбрунн».
Кон облегченно вздохнул, с улыбкой сложил свою салфетку и спрятал ее в карман. Пожилой господин подал ему руку:
— Простите меня, пожалуйста, за одно упущение: меня зовут Бартонь.
Кон пожал протянутую руку и невнятно пробормотал свое имя. Пожилой господин допил свой кофе, снова полез в карман и вытащил оттуда аккуратно сложенную бумажку в десять крон.
— Будьте любезны, — обратился он к Кону, — заплатите за меня. Я тороплюсь, а наших официантов, как вы знаете, дождаться очень нелегко.
— Да, да, конечно, — сказал Кон. — Но что делать со сдачей?
— Пусть они это себе оставят за быстрое обслуживание, — усмехнувшись, сказал Бартонь.
Потом он встал, поклонился Кону и потянулся к своему маленькому «дипломату», который лежал на свободном стуле. На полпути его рука изменила направление и продолжила свое движение… к другому стулу, где лежал точно такой же «дипломат».
— До свидания, — сказали они оба почти одновременно.
— Слушай, я только что подумал о том, что человеку хотя бы изредка должно везти, — и вдруг фортуна посылает мне навстречу именно тебя. Вот так удача! — обрушил Дуда поток слов на маленького человечка, которого повстречал на тротуаре недалеко от управления уголовного розыска.
Человек, державший в руке алюминиевую петлю, немедленно отреагировал на иронический тон майора: он остановился, выпятил вперед живот и отсалютовал ему несуществующей саблей.
— Ну, Франта, если уж ты так заговорил, значит, тебе от меня что-то нужно позарез, — сказал он. — Мне надо укоротить эту петлю. Я полагаю, ты бы мог это сделать.
— Вот освобожусь немного, брат, так я укорочу тебе хоть подштанники. Сейчас я преследую похитителя маленьких детей, так что ты меня понапрасну не задерживай.
— Вот всегда у тебя так. Когда надо помочь товарищу, у тебя нет времени! Постой, но ведь не я же тебя останавливал?
Поручик Вртек из дактилоскопии, признанный специалист своего дела и большой знаток криминалистики, уступил Дуде дорогу. Майор положил руку ему на плечо и, наклонившись, прошептал в самое ухо:
— Слушай, я прослеживаю некоторую аналогию между нераскрытым преступлением, совершенным примерно четыре года назад, и преступлением, которое мы расследуем теперь. Что, если бы ты в воскресенье вместо игры в кегли взял бы да посмотрел оба дела?
— Ладно, пусть мне все это принесет ваша Мария. Завтра у меня будет время, а сейчас, как видишь, меня обременяют мирские заботы. — Вртек показал на двойную алюминиевую полоску