— Кто там был еще кроме вас двоих?
— Все мужчины нашей группы, абсолютно все, женщин не было. Профессор, Браун, швед… Мы дошли до того, что хотели пойти на улицу за девушками, но Бруннер заявил, что у него уже девушка есть. Только сейчас мне пришло в голову, где я мог слышать название этого населенного пункта — «Баронов». Бруннер сказал, что его девушка живет в Баронове и что в среду он хочет к ней поехать. Для этой цели он и попросил у меня машину. Вот как тогда было.
— Это правда? Ведь вы же говорили, что Бруннер поехал туда к своей тете. Так к кому же все-таки он поехал?
— Простите, это я сказал просто так, ну… со злости. Ему нужна была машина, чтобы найти какую-нибудь девушку легкого поведения. Это можно понять, ведь он ездит сюда довольно часто.
— Откуда вы это знаете?
— Он сам мне говорил.
Голос Мюллера звучал так равнодушно, что майору это показалось странным. Мюллер общается с Бруннером, дает ему машину, едет вместе с ним на трехдневную экскурсию и вдруг такое неестественное равнодушие.
— Где вы познакомились с Бруннером?
— Здесь, у вас. Он должен был ехать с нашей группой, но прибыл сюда на несколько дней раньше и поселился в другой гостинице, не знаю почему. Потом охотно отправился вместе с нами на экскурсию… Он знает ваш язык, что нас, естественно, устраивало.
— Вы вместе ехали в Татры, а потом обратно… времени вполне достаточно, чтобы познакомиться поближе, не так ли?
— Поверьте мне, я действительно больше о нем ничего не знаю, — сказал Мюллер, и это прозвучало правдоподобно. — Туда мы ехали вместе, а назад — нет. Он сказал мне, что вернется самолетом. С того времени, собственно со вчерашнего дня, я его не видел. Впрочем, я даже не знаю, где находится гостиница, в которой он живет.
— Вы могли бы предъявить нам ваши железнодорожные билеты, если бы это потребовалось, господин Мюллер?
— Разумеется. Мы купили их при помощи вашего бюро путешествий в гостинице. Одну минуту, они у меня где-то здесь, в кошельке.
— Спасибо, не стоит. Я спросил о них просто так, на всякий случай.
Дуда взглянул на часы и заторопился. Все это время его не переставала волновать мысль о Бруннере. Беседа окончена, и делать ему здесь больше нечего. У него еще есть время, чтобы к десяти поспеть в отдел и побеседовать со вторым.
— Господин Мюллер, мой коллега, — он кивнул в сторону Илчика, который все подробно записывал, — оформит протокол, после чего вы его подпишете. Здесь же вам выпишут и подтверждение на материальную компенсацию. Больше у меня вопросов к вам нет. Желаю хорошо провести остаток времени у нас в стране и счастливо возвратиться домой.
Петр Урбан чувствовал себя как в доме отдыха. Рана заживала, никаких осложнений не было. Тишина в домике за высоким забором действовала на него благотворно.
Время! Наверное, он никогда не имел его столько, как теперь. Каждый день, лежа на кровати с закрытыми глазами, он как бы прокручивал в голове интереснейший фильм: воспоминания о прошлом. А воспоминаний было много.
В этом фильме не было ничего такого, чего бы он мог стыдиться. Кроме проклятой эмиграции!.. После возвращения он с воодушевлением брался за любую порученную работу; этим самым он хотел как-то заглушить мучившее его чувство стыда и вины за ошибочный шаг. Рабочие завода, его коллеги по работе стремились сойтись с ним поближе, подружиться, оказывали ему все большее доверие. А потом он даже занял свое прежнее место.
Однако не все, что Петр делал, получалось у него так, как он того желал. Когда-то он утешал себя надеждой, что работа и время загладят тревоги, все неприглядные факты прошлого исчезнут, вытесненные из памяти новыми добрыми делами. Но результат оказался прямо противоположным: угрызения совести не только не исчезали со временем, но становились все сильнее. Чем большее доверие ему оказывали, тем больше он мучился, тем безжалостнее в душе карал себя. И только здесь, в тишине больницы, он понял, почему это происходило.
Вероятно, этому способствовало какое-то предчувствие, которому Урбан сначала не уделял достаточного внимания. Дело в том, что он постоянно ощущал какую-то опасность, связанную с эмиграцией, хотя с того времени прошло уже несколько лет. Он постоянно чего-то ожидал, и это что-то должно было обязательно произойти, но что именно это могло быть, он не знал. И только шестов чувство подсказывало ему, что это будет что-то неприятное. Это было беспокойство человека, который уже однажды совершил ошибку и теперь не был уверен, не совершит ли он ее во второй раз под сильным давлением определенных обстоятельств.
Сейчас, с той самой роковой минуты, он обрел уверенность. Пришло то, что должно было прийти, и он выдержал это испытание. Выдержал! С этой минуты он мог без всякого страха заглянуть даже на самое дно своей души.
Он ждал случая, чтобы поблагодарить товарищей, которые помогли ему избавиться от этого пятна. Когда же он сможет покинуть больницу, когда «воскреснет из мертвых»?
Петр Урбан выглянул в открытое окно и увидел подходившего к домику подполковника Глушичку. По его походке и улыбке он понял, что что-то произошло.
— Пан подполковник, вид у вас усталый, но довольный. Вы его уже схватили? — спросил он Глушичку, едва тот вошел.
— Знаете ли, пан Урбан, мы всегда кого-нибудь ищем и, разумеется, находим. Но стоит нам найти одного, как возникает необходимость искать другого. Так что удачи у нас всегда чередуются с неудачами и разочарованиями.
— Всегда вы скрытничаете, не говорите так, как есть на самом деле. Это что, влияние профессии?
— Мы никогда много не рассказываем о каком-то деле, тем более о вашем, ведь оно еще не закрыто.
— А я думал, что вы уже идете освободить меня из этой тюрьмы. Правда, жена навещает меня здесь каждый день, я вам очень благодарен.
— Я пришел сюда, чтобы договориться с вами об определенной форме сотрудничества. Короче, нам нужна ваша помощь.
— Я с радостью сделаю для вас все, что в моих силах. Я еще никогда никого не подводил… То есть почти никогда, разве не так?
— Не надо упрекать себя. Каждый человек защищается от неприятных внешних явлений. Вы в этом плане не исключение. А теперь ближе, к делу. Вы нам потребуетесь для опознания стрелявшего в вас человека. И сделать это нельзя никаким иным способом, кроме как поставить вас буквально лицом к лицу. Поймите, это не будет простым делом ни для вас, ни для того человека, ни тем более для нас. У нас есть определенная уверенность, но может получиться так, что мы поставим вас перед человеком, на которого подозрение пало случайно.
Внимательно слушавший его Урбан кивнул:
— Понимаю, задание это ответственное.
— Да, вы правы, задание действительно ответственное, но кроме ответственности оно предполагает еще и определенный такт.
— Заверяю вас, товарищ подполковник, что буду вести себя спокойно, без эмоций. Я здесь, в этом доме отдыха, привел в порядок свои нервы и уяснил для себя многие вещи. А в отношении эмоций у меня иммунитет… Не знаю, может, вы мне и не поверите, но я только сейчас снова начинаю жить… Что, конечно, учитывая мои годы, звучит немного смешно.
Хороший человек, подумал Глушичка, глядя на Урбана. Он прямо как будто переменился. Кто знает, какому суду совести он подверг себя здесь, изолированный от внешнего мира? Дуда не ошибся, считая его порядочным человеком.
— Я рад, что вы облегчили мне задачу, — сказал он на прощание, дружески пожимая Урбану руку. — Будьте готовы. Сказать точно, когда мы за вами придем, не могу. Может быть, в самое ближайшее время, и тогда вы наконец воскреснете из мертвых.
Несмотря на то что было только чуть больше шести утра, в гостинице «Моравия» уже кипела жизнь. Когда Стругар с Тимравой подходили к гостинице, от нее отъехала хлебная машина. Немного дальше рабочие ссыпали уголь с грузовой машины на конвейер, который переправлял его через люк в подвал котельной. Пожилая женщина-почтальон с большой сумкой на двух колесиках вошла в холл со свежими газетами и вскоре вышла оттуда.
Когда Стругар с Тимравой вошли в гостиницу, все службы уже были на своих местах. В коридоре сильно пахло кофе, ветчиной и луком. Через застекленные двери они видели зал ресторана, где младшие официанты и официантки расставляли на столах приборы, фужеры, плетеные тарелки с рогаликами, графины, тарелки, бутылки с минеральной водой, кетчуп и всевозможные холодные закуски. Криминалисты уселись в кресла как люди, имеющие точный план действий: Стругар так, чтобы хорошо видеть помещение администратора и вход, Тимрава — чтобы наблюдать за лестницей, ведущей к номерам гостиницы, и одновременно за входом в ресторан. Они погрузились в газеты и, казалось, ничем больше не интересовались.
В ресторане и расположенном рядом с ним кафе постепенно становилось все оживленнее. Раньше всех в ресторан спустились пожилые мужчины в изысканных костюмах, с лицами, выбритыми тщательно, до синевы.
Через некоторое время следом за ними степенно прошествовали пожилые дамы: женщинам утром требуется больше времени для того, чтобы привести себя в надлежащий, по их мнению, вид, ну а мужья должны позаботиться о том, чтобы занять удобные места.
Стругар посмотрел на часы, которые показывали уже без одной минуты семь, и тут заметил, как швейцар, сидевший у двери, поднялся и направился к ним. Он сразу понял, о чем тот будет их спрашивать, но не думал, что старик будет таким суровым в эти ранние часы.
— Вам что-нибудь нужно, панове? — спросил швейцар, остановившись перед Стругаром.
Стругар посмотрел на его ноги в старых растоптанных ботинках, затем скользнул взглядом вверх по штанинам с темно-красными лампасами. В брюках угадывались тонкие кривые ноги. Живот, туго натягивавший темно-голубую рубашку, почти касался газеты Стругара. У швейцара были толстые губы, над которыми красовались седые закрученные усы.
Тимрава сделал ошибку, оторвавшись от газеты и посмотрев прямо на швейцара. Естественно, он не смог выдержать его инквизиторского взгляда и вынужден был заговорить: