Майор не торопил его. Он наблюдал за своим гостем, подмечая все нюансы его поведения, чтобы составить о нем полное представление. Затем встал, подошел к окну и посмотрел на улицу с высоты пяти этажей. Когда Дуда вернулся на свое место, Бруннер еще молчал. Майор пристально посмотрел на него, немец поднял голову, их взгляды встретились.
— Господин инспектор, — заговорил Бруннер глубоким голосом, — я не заинтересован что-либо скрывать от ваших органов. У меня с вашей страной самые дружеские отношения, как, впрочем, с недавнего времени и у моей родины. Я езжу в Чехословакию довольно часто и хорошо знаю ее людей. Но ближе к делу: я одолжил у господина Мюллера машину, чтобы навестить свою тетю Амалию Киршнер, живущую в Баронове. Когда я бываю в Чехословакии, я всегда к ней приезжаю.
— Кто знает о том, что у вас в Баронове живет тетя?
— Из нашей группы никто. Я об этом предпочитал не говорить.
— Вы из Гамбурга… Кто там знает о вашей тете?
— Это другое дело, там об этом знает множество людей, например, мой шеф. Именно поэтому он и предложил мне такую работу.
— А господин Мюллер?
— Тот об этом не знает.
— Однако же странные у вас с ним отношения. Он дает вам машину, а вы не говорите ему о том, что едете к тете?
— Ему я сказал, что еду к девушке.
— И машину украли у вас, господин Бруннер. Мы кое-что знаем и без вас, мы просто хотим, чтобы вы об этом рассказали сами.
— От тети я вернулся к пивной, где оставил машину, но ее там уже не было. Хорошо еще, что мимо проезжало такси. В «Лотосе» я рассказал Мюллеру о случившемся, и он решил заявить об этом вашим властям, причем указать, что машина была похищена со стоянки гостиницы.
«Попробуем подойти с другой стороны, — подумал Дуда. — Это все нам уже известно».
— Почему вы поселились в гостинице «Моравия»?
Немец удивленно взглянул на него, но тут же сориентировался:
— Я всегда там останавливаюсь, когда приезжаю сюда. Не люблю селиться где попало, а там всегда охотно резервируют для меня мой номер, сто девятнадцатый. Не понимаю, какое имеет значение, где я проживаю?
— Мне просто пришло в голову, что вам бы лучше жить в «Лотосе», ведь вы там часто бываете.
— Это верно, но, знаете ли, привычка оказалась сильнее. Я остался верен «Моравии».
«Он сейчас находится в выгодном положении. Даже в более выгодном, чем я был, когда имел дело с Мюллером, — подумал Дуда. — Этот понимает наш язык, как свой родной. И все же ждет, когда ему переведут каждую фразу. Хитрая лиса, выигрывает время на обдумывание».
— Товарищ капитан, принесите нам, пожалуйста, кофе, для господина Бруннера тоже, — неожиданно попросил Дуда переводчика.
Когда капитан с понимающей улыбкой вышел, майор опять обратился к немцу:
— Вы были с Мюллером на экскурсии… Я знаю, что она была отличной. Меня интересует, где вы были и что делали вчера с семи до восьми часов вечера, господин Бруннер! Отвечайте точнее, это в ваших интересах.
Взгляд немца скользнул по собственным рукам, потом по пустому стулу, на котором только что сидел переводчик. Поняв его взгляд, Дуда махнул рукой, предлагая отвечать без переводчика. Бруннер выдавил из себя тихим голосом:
— Я был в городе… в гостинице меня не было. Но какое это имеет отношение к машине Мюллера?
— Об этом позвольте, пожалуйста, судить нам. Самолет из Попрада приземлился в шесть часов девять минут, оттуда полчаса езды до города, около семи вы могли уже быть в гостинице. Там вы, как говорите, не были.
— Не был, но деликатность заставляет меня…
— Деликатность, господин Бруннер, пока оставьте в стороне. Может, этой деликатностью вы сейчас вредите сами себе. Я вам немного помогу. Какая опасность вам грозила после возвращения с Высоких Татр? Даже, возможно, еще в Татрах, потому что вы бросили Мюллера и возвратились назад более быстрым транспортом — самолетом. Что это была за опасность, которая грозила вам и кому-то еще?
Пришел переводчик, и немец поспешил воспользоваться этим, подождав, когда тот еще раз задаст ему вопрос уже по-немецки. И только потом он ответил по-немецки:
— Вы мне, господин инспектор, не стройте ловушек, я гражданин Федеративной Республики Германии, и если мне будет грозить какая-то опасность, то меня защитят наши органы, а не ваши…
— Я не строю ловушек, я только вас спрашиваю, какая это была опасность и каким деликатным вопросом вы были заняты вчера вечером с семи до восьми часов. Ничего больше меня не интересует.
— Не знаю ни о какой опасности… И я не обязан давать вам отчет, где я был и что делал.
— Я уже говорил вам, что это в ваших интересах. Поступайте, как считаете нужным. У меня есть очень веские основания для того, чтобы категорически потребовать от вас объяснения следующего: по какой причине перед тем, как выйти из гостиницы, вы хотели избавиться от конверта вот с этим листочком? — Майор показал белый конверт и узкую полоску бумаги, на которой было написано: «Немедленно найди меня, большая опасность». — Так что, господин Бруннер, не надо выкручиваться.
Бруннер заметно побледнел: вопросы окончательно выбили его из колеи. Во время перевода он, очевидно, лихорадочно размышлял, что ответить.
— Не пытайтесь навязать мне что-либо. Этот конверт, эту бумагу и все остальное.
— Не отказывайтесь от всего так сразу. Конверт с листком в хорошем состоянии, и на них есть отпечатки ваших пальцев. Конверт вы выбросили сегодня утром в туалете гостиницы «Моравия», направляясь сюда к нам. У нас есть свидетели.
— Я протестую! Я не имею с этим ничего общего.
— Этого недостаточно, господин Бруннер. Я вынужден попросить вас не покидать своего номера в гостинице до особого разрешения. — Майор решил закончить допрос. — Если же вы попытаетесь это сделать, я отдам приказ арестовать вас.
— Но позвольте! За что?
— Причину мы вам объясним потом, когда придет время. А сейчас наши люди отвезут вас в гостиницу. До свидания.
Белый «альфа-ромео» стремительно несся по шоссе. Дэн Браун сидел за удобным рулем, как в кабине самолета. Нажимая на педаль акселератора, он пытался развить еще большую скорость и с сожалением думал о том, что здешние дороги не позволяют развить скорость больше сотни, а на хорошей автостраде можно было бы ехать со скоростью и больше ста миль в час.
— Не разовьешь приличной скорости, — бросил он своей спутнице, сидящей рядом с ним. — Все какие-то повороты, деревни, встречные машины, от которых надо то и дело увертываться…
— Не знаю, куда ты так гонишь… У нас масса времени. Мне не хотелось бы врезаться в кого-нибудь или переворачиваться.
— Что с тобой, дорогая? Ты боишься перевернуться при скорости девяносто миль?
У человека, увидевшего эту машину, непременно возник бы вопрос, куда она так летит. И, конечно, гадая, какой марки эта машина, он наверняка не успел бы прочитать западногерманский номер МНК 56-969.
Радиоприемник «альфа-ромео» был настроен на какую-то немецкую или австрийскую станцию, которая свою немногословность с лихвой компенсировала музыкой. В кабине звучал приятный голос Карела Готта. Марго Келли с удовольствием затягивалась сигаретой и слегка притопывала стройной ногой в такт музыке. Но ее хорошее настроение сразу же испортилось, как только Браун рискованным маневром обогнал польский «фиат» и едва успел уклониться от встречной «Татры-138». Шины так и завизжали по асфальту.
— Говорю тебе, что мы перевернемся! — крикнула Марго, отброшенная вбок, к дверце, и судорожно вцепившаяся в приборную доску. — Если ты хочешь покончить жизнь самоубийством, то направь лучше машину о моста в воду, но только без меня.
— Чего это ты вдруг испугалась? Ты же у меня опытный боец! — с усмешкой проговорил Браун.
Его нервы были натянуты как струна, но он не хотел, чтобы Марго заметила это. Ей вовсе не надо знать обо всем, по крайней мере хоть не будет донимать расспросами.
— Пошел ты к черту! Вчера буквально летели в Татры только за тем, чтобы там переночевать. Потом на рассвете ты поднимаешь сладко спящего человека с постели для того, чтобы снова гнать туда, откуда мы только что приехали.
— Ты своей маленькой головкой все равно не сможешь понять, почему мы ехали сначала сюда, а потом снова обратно. Но пойми хотя бы то, что гостиница в Ломнице со своим администратором, швейцаром и прочим персоналом является нашей крепостью. Администрация гостиницы в любой момент может подтвердить наши слова, хотя бы о том, что мы там были и спокойно спали.
— Только и всего! Заночевать мы могли бы и в другой крепости, милый мой, где-нибудь на полпути, а не тащиться в такую даль, тебе не кажется? Швейцары и официанты есть во всех гостиницах.
— Ну вот видишь, я же говорю, что это недоступно для твоей головки! Лучше подумай о том, где и что мы будем есть, а то после этих яиц я начинаю испытывать голод.
— Вот-вот, о желудке ты никогда не забудешь, не то что о любви. Ты не задумывался над тем, что начинаешь жить только ради своего желудка? В твоем возрасте от этого начинают выпадать волосы, — ворковала Марго, перебирая рукой его короткие темные волосы.
— Ну и идеи приходят тебе в голову, моя кисонька. На четверть часа мы могли бы остановиться, но природа сейчас никак не способствует любви. К тому же ты не выспалась и тебя все раздражает. Кстати, я спал меньше тебя, однако не ворчу на тебя по пустякам, как ты. Где же тут справедливость?
— Ты мечтал о чем-нибудь, глядя на луну? Или тебя мучили заботы?
— Где там! Просто никак не мог заснуть. И вообще все это ерунда… Найди там какой-нибудь шлягер. Эти арии действуют мне на нервы.
«Зачем мне все это надо? — думала Келли, крутя ручку приемника. — Вот уже неделю он злой как черт, и злость свою всегда срывает на мне, как будто я в чем-то виновата. Не надо его дразнить, а то еще наделает бед — врежется в кого-нибудь или перевернет машину. Так недолго и калекой остаться…»
Браун действительно едва сдерживал злость. Он на самом деле не спал ночь, но об этом это ограниченное создание ничего не должно знать. И откуда только ее выкопали? Да, ночь он прободрствовал напрасно, что и было причиной его дурного настроения.