Вечером он подождал с час, пока Марго крепко заснула, и вышел из гостиницы. Некоторое время он искал на карте село Спишске-Кметевце и изучал ведущую к нему дорогу. Езда туда заняла у него больше часа. Приехав в село, он никак не мог узнать, где находится дом номер семнадцать, в котором проживает Ян Гашпарик. Никто не мог ему подсказать. Пришлось искать самому. Наконец этот злосчастный семнадцатый номер был найден. Собаки во дворе не было. Пока Браун не убедился в этом, он даже не пытался открыть калитку. Войдя во двор, он мысленно уже видел себя у цели далекого пути. Но напрасно он стучал в дверь — в доме никто не отзывался. У Брауна сдали нервы: он бил в дверь кулаками и ногами, как бешеный, надеясь, что в доме все-таки кто-нибудь есть. Все было напрасно, дом оставался таким же темным и безжизненным. Взяв себя в руки, Браун пригнулся и зорко осмотрелся. Ничего подозрительного он не заметил. Несмотря на это, уходил он с неприятным ощущением, что из-за каждого угла за ним наблюдают и ждут только удобного случая, чтобы его схватить. На обратной стороне калитки он увидел почтовый ящик. Открыть ящик было делом одной минуты. В углу в нем лежала едва заметная заклеенная телеграмма. Когда Браун трясущимися руками расклеил ее и повернул к свету стоящего неподалеку уличного фонаря, он увидел те самые слова, которые написал вчера утром на бланке телеграммы в Братиславе: «Ожидайте во вторник ночью визит друга. Оскар». Он облегченно вздохнул, хотя это облегчение было недолгим. Гашпарика просто не было дома, и телеграмму он вообще не читал.
Со скомканной телеграммой в кармане, раздосадованный неудачей, он вернулся в Ломнице, когда до рассвета оставалось не больше двух часов. И как тут было не злиться!..
— Дорогой мой, — раздалось рядом с ним.
— Вот видишь, ты уже не сердишься, — с трудом улыбнулся он своей соседке. — Не бойся, ты получишь хорошую компенсацию за все свои переживания и неудобства.
— Я в этом не сомневаюсь! Лучше посмотри назад. Видишь ту коричневую машину? Я наблюдаю за ней уже больше часа. Похоже, что она нас преследует.
Браун окончательно отогнал воспоминания о прошлой ночи и внимательно посмотрел в зеркало заднего вида:
— Не болтай ерунды, ведь это «шкода». Такую скорость она бы не выдержала и полчаса.
Он постарался сказать это уверенным тоном. Тем не менее он все-таки прибавил газу, хотя и видел, что по обеим сторонам шоссе появились дома. Они въехали в какое-то большое село.
— Смотри, как мы сейчас от нее оторвемся, — процедил Браун сквозь зубы и сам стал следить в зеркало заднего вида, как увеличивается расстояние между ними и коричневой «шкодой».
— Осторожно!
Выкрик Келли, однако, прозвучал слишком поздно.
Они не почувствовали почти никакого удара. За ними, рядом с дорожным указателем с надписью «Лиескове», лежала старая женщина.
— Остановись! — приказала Марго.
Браун остановился, включил заднюю скорость. Сбитая женщина лежала на асфальте и стонала. Они вышли из машины и склонились над ней, не зная, что делать. Чуть в стороне на краю шоссе лежала белая палка.
— Она слепая, — прошептала с жалостью Келли. — Ведь я же просила тебя ехать медленнее, сумасшедший!
— Я помигал фарами, но она шла себе через дорогу как ни в чем не бывало, — солгал он. — Надо было нажать на клаксон…
Возле них остановилась голубая «Волга» с белой полоской, из нее вышел прапорщик Гутира. Браун только и смог прошептать: «Полиция». К горлу его подступил комок, по спине пробежал озноб. Гутира послал шофера с «Волги» вызвать «скорую помощь», а сам подошел к старушке. Она лежала, маленькая, сухонькая, держа костлявой рукой одну ручку авоськи с четвертушкой хлеба, несколькими пакетиками и кошельком. По асфальту раскатились дешевые конфеты. Прапорщик спросил ее, не болит ли у нее что.
— Помоги мне встать, сынок, — пролепетала старушка сморщенными губами. — Я страшно испугалась. Где моя палка?
— Что у вас болит? — спросил Гутира, собирая конфеты в бумажный пакет.
— Когда человеку восемьдесят два года, у него болит все.
Прапорщик помог ей встать. На помощь ему пришли и пассажиры белой машины. Но вдруг у старушки задрожали колени, и она чуть было не упала. Хорошо, что Гутира стоял рядом и успел подхватить ее. Он укоризненно посмотрел на Брауна, на лице которого было написано сожаление о случившемся. Приехала «скорая помощь», и старушку увезли. У Гутиры в руке осталась ее авоська с покупками.
Он повернулся к виновнику несчастного случая:
— Где же это вы научились так ездить по населенному пункту? Ну, конечно, конечно, вы меня не понимаете, но мы измерили скорость вашего автомобиля. Она превышала 90 километров в час… Быстрая езда, слишком быстрая. Поехали! — добавил он на ломаном немецком языке.
Скорее по его жестикуляции, нежели по словам, они поняли, что им надо следовать за голубой «Волгой». Из группы собравшихся на обочине шоссе местных жителей им грозили кулаками. На Келли это подействовало угнетающе.
— Из-за этой ерунды они продержат нас здесь не меньше часа, — сказала она с пренебрежением. — И надо же было тебе испугаться этой «шкоды».
— Что я, по-твоему, виноват, что она слепая? И хватит об этом! — раздраженно бросил он ей. — Для меня это большая неприятность. Я и так опаздывал, а теперь план вообще летит ко всем чертям!
Гутира был озабочен. Ни в местном районном отделении ВБ, ни в ближайшей округе не нашлось ни одного человека, хорошо владеющего немецким языком. Пришлось ему объясняться без переводчика.
— О, да вы не немцы, а американцы! — проговорил он, просматривая их паспорта, и указательным пальцем подвинул фуражку на затылок. — Мирек, пиши: Дэн Браун… На, спиши отсюда. — Он передал паспорт своему коллеге.
— Мой контроль, — сказал он по-немецки и положил перед Брауном фотозапись из контрольного аппарата. А вот как объяснить американцу, что скорость его автомобиля достигала без малого ста километров в час в границах населенного пункта, он не знал. Тогда Гутира взял кусок бумаги и написал на нем: «98 км/час».
— Ну что, понял? — обратился он к Брауну без всяких церемоний. — Альте фрау кранк, ферштейн? Мирек, дай мне баллончик. На алкоголь, понимаешь? — Он подал его Брауну и показал, что с ним надо делать.
Увидев, что контрольная трубка не изменила своего цвета, он проговорил вполголоса: «Повезло же тебе, мерзавец!»
Он продиктовал Миреку протокол. Но Браун отказался его подписывать: он требовал переводчика. Это вывело Гутиру из себя.
— У нас нет переводчика! — путал он немецкие и словацкие слова. — Я тебе покажу переводчика, подлец! Чуть было не убил старую женщину и будет еще здесь требовать писать ему по-немецки или по-английски! Может быть, ты хочешь, чтобы мы написали протокол на розовой бумаге с золотыми звездочками, хулиган? Переводчик есть в районном центре. Поезжай туда, но ты не будешь у меня больше так спешить, это я тебе обещаю!..
Гутира был разгневан. Он продолжал бы и дальше метать громы и молнии, если бы его не вызвал начальник.
После его ухода Марго Келли проговорила со злорадством в голосе:
— Ну и зол он на тебя! Я не понимаю у него ни слова, но мне кажется, что они посадят тебя за решетку прямо здесь, хи-хи-хи.
— Ну вот еще. Заплачу штраф, и баста. Что он нас задерживает? Ну подожди, сяду за руль… я быстро от него избавлюсь.
— Опять хочешь рисковать! Они все равно нас где-нибудь заблокируют, это точно. Не хочешь же ты снова попасть в полицию? И без документов? Непохоже, чтобы этот парень тебе их вернул.
— Посмотрим. Вид у него прямо дьявольский. Все станет на свои места, как только они найдут переводчика.
Их разговор прервал возвратившийся Гутира. Глаза его выражали гнев и возмущение, но он не сказал ничего. Он молча собрал в одну стопку паспорта Брауна и Келли, водительские права и документы от машины, обжег взглядом Брауна, который сидел напротив него, и потом небрежно подтолкнул документы в его сторону.
— Вы свободны, поезжайте домой. Я сообщил об этом своему начальству, — сказал он на своем ломаном немецком языке. — Вот так. Ну что смотришь на меня, как баран на новые ворота? — набросился он на Мирека. — Пусть идут ко всем чертям! Я доложу об этом в Центр. Проваливайте отсюда! — крикнул он иностранцам и характерными жестами объяснил значение своих слов. Так обычно выгоняют незваных гостей. Он даже сам открыл им двери.
Двери спальни открылись тихо, совсем беззвучно; хозяин квартиры не любил скрипа и всегда смазывал дверные петли и замки. Несмотря на то что сейчас он сидел за столом со склоненной головой и был всецело занят подсчетом денег, он все же почувствовал, что дверь открылась. Может быть, в этом ему помог подувший из двери ветер, а может, он заметил, что в комнате стало немного больше света. Он оглянулся на дверь:
— Этка! Ты уже встала?
Карас молниеносно прикрыл деньги небольшим портфельчиком, лежавшим у него под рукой.
Одетая в просвечивающую ночную рубашку, она молча стала в открытых дверях. Он влюбленно посмотрел на нее прищуренными глазами. Этка всегда нравилась ему больше других. Сейчас она была просто божественна.
Божественное создание зевнуло, широко открыв рот, и спросило:
— Что ты вылупил так на меня глаза? Идет мне эта рубашка?
Она двинулась к нему. Карас, придавив портфель локтями, торопливо ответил:
— Идет, видит бог, что идет.
Этка подошла к нему вплотную, оперлась одним коленом на стул, на котором он сидел, и прижалась грудью, просвечивающей сквозь рубашку, к его плечу.
— Подсчитываешь наши кровные денежки? Ну-ка покажи, сколько мы их тебе насыпали? — сказала она далеко не божественным голосом и грубо сдвинула его локти с портфеля. — Ого, да у тебя здесь даже и доллары?! Кто же это из нас подцепил большую рыбину?
— Отстань! — отстранил он ее от себя. — Как же, получишь от вас когда-нибудь доллары! Все таскаете мне какую-то мелочь.
Она разозлилась и ударила его по костлявой руке:
— А ты ведь ничем не гнушаешься! Скажешь, другие дают тебе меньше, чем я? От каждой берешь по три сотни с каждого клиента, ненасытная твоя утроба! Не зли меня, а то плюну да уйду отсюда. Не думай, что в другом месте не найду себе крышу над головой. И давай вытряхивайся отсюда, мне надо хоть немного убрать этот твой свинарник и хорошо проветрить, в двенадцать у меня будет здесь встреча.