— Но я звонил туда, правда. Другое дело, что там никто не ответил, тогда я позвонил в…
— Ну, ну?!
— …в комнату номер триста восемьдесят два.
— Как же мне теперь вам верить? Ведь вы лжец, каких свет не видывал! Говорите в последний раз, но правду!
— Во всем виновата моя старая забывчивая голова, панове, — проговорил Карас, всем своим видом пытаясь выразить раскаяние. — Вчера я действительно забыл этот номер и позвонил сначала в комнату номер триста восемьдесят три. Ну а когда там никто не взял трубку, я позвонил в комнату номером меньше и на этот раз не ошибся…
— Ну ладно, я завожу на вас дело по соучастию в попытке убийства чехословацкого гражданина… и так далее. Получите письменное уведомление с согласием прокурора о вашем задержании. Сейчас сделаем перерыв, чтобы подготовить нужные документы, а потом расскажете нам все подробно. И о кафе «Цембало» тоже. Что смотрите на меня такими глазами? Это также относится к делу. Положите на стол все, что у вас в карманах. Портфель пусть лежит. И никаких глупостей, вы же не новичок и знаете, чем это пахнет. А пока что я оставляю вас на попечение этого молодого человека, — кивнул он на своего молчаливого коллегу и вышел.
Даже такое большое горе не смогло погасить красоту Тяпушиковой, хотя беспрерывный плач и наложил свой отпечаток на ее красивое лицо. Дуде было жаль Тяпушикову, которая прошла с мужем бок о бок весь тяжелый период эмиграции, вместе с ним испытала невзгоды и лишения. И вот теперь, когда они оба возвратились домой, получили хорошую и спокойную работу и снова устроили свою жизнь, приходит какой-то негодяй и убивает его.
Ее допрос не продвинул расследование ни на шаг вперед. Возвратившись домой из больницы с ночной смены — это было после полуночи, — она обнаружила там мертвого мужа. Никаких подозрений у нее не было. Томаш все это время был спокойный, уравновешенный, об эмиграции вспоминал с сожалением, стыдясь совершенного когда-то необдуманного шага.
На столе перед Тяпушиковой стоял магнитофон с вложенной кассетой. Дело в том, что утром при осмотре квартиры Тяпушиковых был обнаружен хорошо замаскированный стационарный магнитофон. Он был включен на запись, свободный конец ленты тихо шелестел при вращении кассеты.
На ленте не было записано ничего, кроме примерно получасового разговора двух мужчин. Поручик Туги переписал часть разговора на другую пленку. Криминалисты предположили, что это разговор Тяпушика с его убийцей. Запись кончалась выстрелом, остаток ленты был чистый. Ничего определенного по этому вопросу никто сказать не мог. Положение немного прояснилось, когда Тяпушикова вскользь упомянула о невинных проделках своего покойника мужа. Когда у них собирались гости, он незаметно для них записывал разговор за столом, а потом, когда эти люди вновь у них собирались, он веселил их, прокручивая записанную пленку. Ну а все остальное объяснил напечатанный на машинке текст на узкой полоске бумаги, информировавший Тяпушика о визите.
Дуда подождал, пока Тяпушикова немного успокоится, и спросил:
— Можем продолжать, пани Тяпушикова?
Она молча кивнула. Поручик Туги включил магнитофон на воспроизведение.
— …Разумеется, я могу вам помочь. Сколько вам надо? — зазвучало в комнате.
— Это сейчас не играет никакой роли. Вы неправильно меня поняли. Деньги вам хотим предложить мы.
— Что вы, собственно, хотите?
У внимательно слушавшей Тяпушиковой вдруг задрожали руки; она узнала голос своего мужа. Глаза ее вновь наполнились слезами. Но Дуда вынужден был продолжать, хотя ему было очень жаль эту женщину.
— …Кое-какую информацию с вашего завода, касающуюся современного состояния и перспектив развития звуковой техники, — звучал чужой голос.
— Все, о чем вы мне здесь говорите, называется шпионажем, — ответил Тяпушик.
— Как это называется — неважно. Вы получили от нас поддержку в эмиграции, а теперь будьте добры расплатиться, и мы будем квиты.
Дуда энергично взмахнул рукой; и Туги нажал на «стоп», хотя они не до конца прокрутили приготовленный кусок. Они молча ждали, пока Тяпушикова будет в состоянии говорить.
— Вы узнали кого-нибудь? — спросил майор и попросил Туги сходить в соседний кабинет за Чамбаловой.
— Да. Один мой муж… Другого голоса я никогда в жизни не слышала.
Она открыла сумку и стала искать носовой платок. Она делала это машинально, забыв, что мокрый платок ее лежит на столе. Чамбалова молча подошла к ней и своим платком вытерла ей слезы.
— Ну не надо, не надо так плакать, ведь этим уже ничего не поправишь, — успокаивала она ее ласково. — Теперь главная задача состоит в том, чтобы поймать этого негодяя. Пойдемте, я приготовлю вам кофе, пойдемте…
Дуда никогда не жаловался на нервы, но тут даже он расстроился так, что в кабинет к Глушичке пришел с покрасневшими глазами.
— Она узнала голос мужа, — произнес ой сухо.
— А мы поймали Караса![3] — сообщил ему Йонак.
— Не иначе как плавал в мутной воде. Но мне кажется, что нам пора браться за щуку, не так ли?
— Ты не знаешь, о чем идет речь. По описанию, взятому в больнице, наши ребята вышли на некоего Караса. Кто-то его помнил еще с пятидесятых годов, представь себе! Уже тогда он якшался с иностранцами и участвовал в их грязных делах. Отсидел за это три года согласно статье двести тридцать первой. Ну вот теперь его нашли, и он во всем признался!
— Какое совпадение! Номер статьи такой же, как и название их контрреволюционной организации, — заметил Дуда.
— Да, кстати, в шестьдесят восьмом году он будто бы был весьма активным членом «К-231», — вспомнил Йонак.
— А я жду сведений об этом Брауне, но еще больше его самого. Этот клубок надо скорее распутать, пока не появились следующие жертвы, — размышлял вслух майор, глядя через плечо Йонака на телетайпный аппарат, который в это время выдавал сообщение о дорожном происшествии, приключившемся с Брауном.
Йонак набил трубку и, раскуривая ее, продолжил разговор, начатый Дудой.
— Надо, надо… Это я и сам знаю. Не думай, что меня не мучает наша промашка с этим… Тяпушиком. — Раскурив трубку, он продолжил свою мысль: — Но кто мне даст гарантию, что этот Браун — тот самый агент? Может быть, ты? Я не могу просто так арестовывать иностранца. Для этого у меня должны быть веские основания. Это ведь не какой-то там уголовный элемент, а хорошо обученный, умеющий вести себя в любой обстановке агент… Понимаешь меня?
— У тебя пепел сыплется из трубки, — сказал вместо ответа Дуда. — Я тебя очень хорошо понимаю, но, прости, я об этом думаю совсем иначе. Бруннера я загнал в ловушку. Посмотрим, что он будет делать теперь, когда у него уже начинают пошаливать нервишки. То же самое надо проделать и с Брауном, я так понимаю.
— Не кипятись, Франта, — вмешался в разговор молчавший до этого Глушичка. — У нас же все готово, зачем нам эти дискуссии? Посмотри: графологи между тем подтвердили наши догадки.
Он подошел к столу, отодвинул в сторону лежащие на нем документы, чтобы расчистить место для двух полосок бумаги. Одну они нашли в квартире у Тяпушика, а от другой безуспешно пытался избавиться Бруннер.
— Оба текста написаны на одной и той же машинке, бумага тоже одинаковая. Больше того, им даже кажется, что печатала одна и та же рука.
Дуда стоял сзади, смотря ему через плечо.
— Проклятие, что ты набиваешь в свою трубку, воняет так, что трудно выдержать! — проворчал он с усмешкой, повернувшись к Йонаку.
— «Тараса Бульбу». Научись курить, тогда этот запах будет тебе казаться уже другим.
— Лучше я открою окно, если, конечно, позволит твой радикулит.
— Он позволит, но лучше загляни-ка в «Лотос», по дороге проветришься. Согласен? Вот возьми, — подал он ему конверт, — здесь согласие прокурора на обыск в номере триста восемьдесят два. Техник и Стругар уже пошли вниз, — добавил Глушичка.
— Искать отпечатки пальцев, наверное, не имеет смысла? — уточнил Дуда, явно обрадовавшись этому заданию. — Пока у нас нет его отпечатков пальцев, взятых официально, с другими, я думаю, нам нечего возиться. Ну кто там еще?
Последние слова относились к тому, кто в это время постучал в дверь.
— Вижу, что весь штаб в сборе, — влетел в комнату Вртек, юркий, как стриж. — Выдала вас ваша верная сторожиха Чамбалова, моя давняя любовь. Так вот, Франта, я выполнил твою просьбу.
На маленьком худеньком человеке был одет просторный серый рабочий халат с множеством черных пятен, будто бы им вытирали грязные руки. Он помахивал конвертом.
Лицо Дуды расплылось в широкой улыбке. Он быстро пошел навстречу вошедшему, протягивая ему руку:
— Поручик, я готов заключить любое пари, что ты несешь мне положительный результат.
— Ну уж прямо любое пари! Не жалко будет денег? — пытался немного охладить своего высокорослого коллегу маленький Вртек.
— Ставлю тысячу крон, что ты подготовил для меня хорошее известие!
— Что это за театр вы здесь устроили? — выпрямился у стола Глушичка. — А может, вы собираетесь открыть здесь игорный дом?
Они не замечали его. Впрочем, Виктор был деликатным человеком и умел ценить шутку. Они смотрели друг на друга — маленький Вртек и большой Дуда, и потом оба разом рассмеялись.
— Как же это ты узнал, дьявол? — спросил Вртек. — Ведь ты не знаешь, что в этом конверте. Передать тебе тоже никто не мог…
— Послушай! — захохотал майор. — И ты еще называешь себя криминалистом? Неужели бы ты пришел лично — повторяю: лично! — сообщить мне, что ты ничего не нашел? Черта лысого! Ты бы ограничился звонком. Вот так-то, брат.
— Ты прав, Франта. Они идентичны. Ну, я побежал, привет!
Вртек исчез так же быстро, как и появился. Но ушел он недалеко. Еще с полчаса он просидел у Марии Чамбаловой за чашкой кофе. Проходя мимо них, Дуда махнул им рукой. Ему было очень приятно оттого, что эти двое любят друг друга.
Спускаясь вниз, Дуда вспомнил удивленное лицо Глушички, когда тот после ухода поручика услышал от свое