– Не гуди, старый, легче от того не сделается.
– Из зависти, не иначе. Поперек горла мы им со своим коммунизмом, вот и хотят извести нас, – жаловался пожилой мужчина.
– Кончай ныть под руку! С работы сбиваешь.
– Чего ты, Николай? Крайнего нашел, что ль? Тебя собьешь. Ты и так лопату земли кинешь – и смолишь по пять минут.
– А ты мои перекуры не считай. Надо мной и так счетоводов хватает: и взводный, и ротный, и комбат.
– Комиссара забыл, – вставил чей-то угрюмый голос.
– Вот-вот, комиссар. Дирижеров над нами невпроворотно, еще ты на голову сесть удумал.
– Фу-ух… дирижеров над нами только двое: Сталин и Гитлер-крысеныш, – подключился четвертый участник.
– Один над нами дирижер, – философски молвил пожилой солдат, с бормотания которого и разгорелся спор.
Когда окружающие оторвались от рытья и посмотрели на него, солдат ткнул большим пальцем в небо, будто в протекавшей бочке дыру заткнул:
– Он для того нас и завел, что скучно Ему, а так хоть кино про войну посмотрит.
Кто-то молча переваривал услышанную мысль, кто-то даже глянул в поднебесье, словно ожидал увидеть там плакат с надписью: «Да, старик прав, только для этого я вас и породил». Потом сосед пожилого солдата с презрением плюнул на землю:
– Вот не разберу я тебя, старый. Вроде и сознательный ты, даже орден трудовой имеешь, а как ляпнешь иной раз… Ну к чему ты «его» сейчас помянул?!
Пожилой боец, махнув рукой, продолжил молча копать.
Студенты-филологи, растревоженные услышанным стихом, тихо переговаривались на своем конце траншеи:
– Если б у тебя возможность была одно чудо сотворить, ты бы чего заказал? Подожди! Варианты «победы» и «мира» не считаются – банально, мы все сейчас этого ждем.
Напарник задумался. Было видно, что желание его созрело задолго до этого вопроса, но оно сокровенное. Он помолчал, наконец решился:
– Булгакова воскресить. Усадил бы его за стол и велел: «Заканчивай «Белую гвардию», бездельник. Я хочу увидеть трилогию».
– Близко, но не то! Хотя я в тебе не ошибся, – торжествовал его товарищ по мечтам. – А я бы хотел найти неизданную рукопись Гоголя, что-нибудь украинское, в духе «Вия» или «Бульбы». На худой конец, продолжение «Диканьских вечеров». Я бы не понес их тут же куда следует, я бы первым их изучил, до самой до последней запятой, написал бы с десяток научных работ и только потом показал миру.
К студентам незаметно подобрался чтец Володя:
– А я бы мечтал беспрепятственно путешествовать во времени и возвращаться в наши дни. Уговорил бы Булгакова и Гоголя дописать то, о чем вы тут напридумали. Имел бы счастье увидеть Толстого и Пушкина, нашел бы способ, как с ними познакомиться. Потом вернулся бы и составил лучшие биографические сборники.
– Ну, коллега, ты нас всех уделал, – протянул руку первый студент.
– Володька, так ты тоже филолог? – спросил второй, ухватив свободную левую ладонь своими черными от земли руками.
– Да нет, я просто литературой увлекаюсь… люблю ее.
– А стих-то твой все-таки?
Было заметно, как Володя ведет внутреннюю борьбу: ему хотелось взобраться на невидимый пьедестал, хотя бы перед этими двумя, единственными ценителями из всей его роты, но природная честность не давала солгать.
– Не совсем, – выдавил он неуверенный компромисс вместо правды.
Поблизости загудели моторы полуторок, солдаты отвлеклись, Володя облегченно выдохнул. Мимо катила зенитная батарея. В пропыленных кузовах под брезентовыми чехлами угадывались очертания пулеметов, торчали головы в касках, скромные косички прыгали на тщедушных плечах. Новобранцы провожали их взглядами, кое-кто сальными, но в основном сострадающими. Грузовики отъехали настолько, что рев моторов не мешал различить человеческую речь. Рожок обратился к сержанту, который был кадровым, имел медаль за Зимнюю войну и неколебимый авторитет:
– Сержант, рассказал бы про Финскую.
– Верно, расскажи, сержант.
– За что медаль получил?
– Поделись опытом, в бой скоро, авось что нужное подскажешь, – посыпались со всех сторон просьбы.
Они знали: сержант не из болтливых, пару раз уже просили его, он каждый раз отмалчивался или говорил: «То была другая война, с этой не сравнимая». Сегодня что-то изменилось. Сержант воткнул пехотную лопатку в бруствер, полез за кисетом, без угрозы напомнил:
– Работу не прекращать, и так услышите. Про медаль хотите знать?.. В феврале, перед самым перемирием, как раз Линию прорвали, наш батальон далеко вперед ушел, к ним вглубь. Почти от своих мы оторвались, финны нас отрезать могли даже. Наш взвод пулеметный в воронку от пятисотки усадили – правый фланг прикрывать. Три пулемета, пятнадцать человек. Мы по радиусу «максимки» выставили, круговую оборону заняли. К двум часам окопались, а в три ночи финны полезли. Командира сразу ранило…
– Шухер, сержант, старлей какой-то идет!
Сержант неторопливо выбросил окурок, выдернул лопату из земли. Незнакомый командир приближался, по сторонам и в лица бойцов не смотрел, тщательно изучал земляной выброс. Иногда он останавливался, ковырял землю сапогом, нагибался, разминал комья в пальцах, что-то находил, протирал тряпочкой и складывал себе в планшетку. Бойцы останавливали работу, кивали на чудака, толкались локтями, шептали:
– Хворый, наверное? Война заела…
– Контуженый.
– Не похоже. Гляди, с понятием: сержанта увидел – в ответ козырнул.
– Не шпион ли?
– Я его знаю, он из разведотдела.
– У этого чудовины больше, чем у того, что только что стишки читал.
В голове у старшего лейтенанта бегали мысли: «Так-так-так, вот еще один, посмотрим, точно – бронзовый век. Керамика характерная, ни с чем другим не спутаешь, такая же, как и на соседнем участке. Поселение, однозначно. Пойма реки, терраса удобная. На правом высоком берегу вполне может быть курганный могильник. Не сегодня завтра туда идти в бой. Артиллерией все перепашем, да и немцы окопов понароют».
За плечами у начальника разведотдела лежал крупный археологический опыт: пять лет мелитопольского института, год ленинградской Академии наук, два года исследовательской азово-черноморской экспедиции на Каменную могилу и открытие трех десятков новых уникальных плит с петроглифами. По большому счету молодой ученый В. Н. Даниленко и был первооткрывателем этого природно-исторического памятника – советского Стоунхенджа. Да и само увлечение археологией началось со знакомства с выросшим посреди степи каменным островом. С малых лет в сознании будущего ученого появился живой интерес к археологии. Каменная могила, возвышавшаяся за околицей родного хутора Даниленко, указала ему путь в науку. Для того он и тратил свои молодые годы, корпел над книгами, ходил по кабинетам, выбивая научную экспедицию к родным, тревожившим его местам.
Работы продолжались до лета сорок первого года. Потом одежду археолога пришлось сменить на военный китель. С ноября прошлого года бывший археолог Даниленко – ленинградский ополченец. В апреле года нынешнего угодивший в ногу осколок отправил его на госпитальную койку. Теперь новый фронт. Знание языков и исследовательские навыки привели бывшего археолога в разведку.
– Как ваша фамилия, сержант? – спросил Даниленко, оторвав взгляд от керамики.
Ковалев назвался и приложил руку к пилотке.
– Мне нужно попросить вас. Необходимо, чтобы солдаты копали траншею по строгой схеме: снимали не более половины штыка и вычищали дно ямы. Я должен проследить стратиграфию. Если будут попадаться крупные осколки гончарной посуды, вот как этот, или кости животных, складывайте их в одно место, я приду и заберу. Особое внимание бронзовым вещам: украшения, обломки ножей и прочих инструментов. Вот поглядите, что я нашел у ваших соседей.
Даниленко достал из планшетки окисленную черно-зеленую пряжку от ремня.
– Следите, чтобы солдаты не прикарманивали такие вещи, материальной ценности они все равно не несут, а для науки могут быть полезны.
Подняв на сержанта озабоченный взгляд, Даниленко прочел в его глазах недоумение. Ничуть не смутившись, продолжил:
– Война не продлится вечно. Все это, – ученый обвел рукой траншеи, – преходящее. Человеком надо оставаться даже теперь.
Потом он похлопал какого-то солдата по плечу, попросил его освободить окоп, сам влез на его место, выбросил разрыхленную землю и, достав чистый лист из планшета, принялся рисовать одному ему понятную схему, часто поглядывая на стенку окопа, сверяясь с напластованием ушедших эпох. Сержант аккуратно заглянул на дно окопа, вверху листа удалось прочитать: «Поселение эпохи бронзы Отрожка-1».
17
Бой за Подгорное, длившийся, не стихая, шестьдесят часов, закончился…
На бордовых углях догорающей избы мы с Ревичем и Шаповаловым варили картошку, выкопанную в огороде.
Не затихал бой на левом берегу, в районе Придачи. Вчерашний день Вилли безвылазно провел на башне, откуда видел подрыв Среднего моста и бой на окраине рабочего поселка. Из-под кровли со шпилем наблюдать за боем было безопасно, но неинтересно. Лучше оказаться в тех домах, где ребята из противотанковой батареи втащили на верхние этажи бараков свои пушки. Атака русских через голый пустырь захлебнулась, к паре дымивших машин прибавились еще три свирепых на вид чудовища. Малыш снова проклинал себя за то, что напросился пулеметчиком на эту осточертевшую башню. Хотелось туда, где стреляют. Вилли подремывал, откупоривал коробки с сардинами, мочился со смотровой площадки на жестяную крышу.
Под вечер пришло известие о скором выводе из Города подразделения. Ходили слухи, что их перебросят на юг, к Волге. Вилли прогуливался на пятачке смотровой площадки и довольно потирал руки, предчувствуя новые горизонты.
Гораздо оживленнее проходил бой на правом берегу. От Среднего моста еще в сумерках поднялась пальба, полезла вверх по склону, с рассветом вышла на ровный участок Города и покатилась к его сердцу, опасно подползая к тылам, к тому месту, где дамба от ВОГРЭС сливалась с широкой улицей 20-летия Октября.