– Лучше ты мне объясни, в конце-то концов: в каком виде и состоянии я сейчас пребываю?
– О! Твоё состояние превосходно, – обрадовался этот самоделкин возможности меня подбодрить. – Все физические параметры в норме. Выход из материнского клона прошёл успешно.
– Какого клона? – вновь поплохело мне.
– В котором развивался зародыш твоего тела, – со своим нескончаемым терпением пояснил этот садист. – Я же тебе объяснил, что особь, в которую я поместил твоё сознание…
– Тармени, я что?.. Я у тебя только что откуда-то родилась? Я у тебя сейчас младенец?
В башке промелькнула мысль о насущности создания нового распорядка новой агонии.
– Что я и пытаюсь тебе объяснить. А ты ничего не желаешь дослушать до конца.
– И давно это со мной? – согласилась я сначала доузнавать всё до конца, а уже потом отгоревать за всё оптом.
– Ты… э-э, родилась четверо местных суток назад. И, честно говоря, уже должна нормально владеть своим телом. А ты ленишься. Вместо того чтобы осваивать простейшие двигательные навыки тела, ты тратишь время на истерики. Детёныши этого вида через день уже самостоятельно передвигаются. А через месяц уже вовсю носятся и везде суют свой нос.
– Я суну. Не волнуйся. И носиться начну. Последний вопрос: сколько времени прошло после моего самосожжения?
– Четыре местных года, – неподражаемо спокойно оповестил бог, у которого за плечами несколько тысячелетий.
– Четыре года… Четыре…, – пыталась я сформулировать хотя бы самую простейшую фразу с числительным, которое невозможно было исчислить.
– А как ты хотела? Клон или не клон, но любое живое создание должно подрасти. Сначала должен вырасти носитель твоего сознания. А также вырасти и достигнуть половозрелого возраста материнский клон, в котором ты развивалась. Это тебе ещё повезло. Носитель твоего сознания получился с первого раза. И развивался нормально. А то ведь знаешь, у нас полно всяких генетических заболеваний, что развиваются ещё в процессе формирования организма новой особи. У меня тут достаточно генетического материала моих соплеменников. Но, никто не гарантирует, что он чист. Тебе, кстати и с генетическим материалом тела тоже…
– Тармени, можно тебя попросить? – вдруг почувствовала я, что ещё немного, и просто умру.
– Я бы порекомендовал тебе подумать, прежде чем просить, – насторожился он, уловив, наконец-то, мое настроение.
– Это простая просьба.
– И ещё я не рекомендовал бы со мной хитрить. У вас, конечно, это получается. Но, теперь мы будем жить с тобой, что называется, под одной крышей. И кроме нас с тобой здесь лишь несколько живых существ из моего мира. Но, они не слишком разумны. Это биороботы. Тебе будет слишком скучно общаться с ними. А люди являются животными социальными. Так что без общения тебе не обойтись.
– Ты чудовищно нудное создание, – окончательно вымоталась я после первого серьёзного знакомства с новой жизнью. – Но, я обещаю, что это не хитрость. Мне просто нужно отдохнуть. В конце концов, я у тебя ещё ребёнок. В моем возрасте нужно много спать.
На том мы и расстались. Я вознамерилась, как следует всё обдумать, но мигом уснула – ведь я у нас и вправду ещё ребёнок.
А проснувшись, вдруг передумала обдумывать. У женщин это в порядке вещей. Мы очень разумные создания. И склонны раздумывать лишь с пользой для дела и проведённого времени. Думать без той или иной пользы не представляется нам занятием практичным: мы, к тому же, постоянно вынуждены говорить. А когда твой язык вкалывает с утра до вечера, посторонние размышления ему мешают. Словом, думать и делать нужно отдельно друг от дружки в отведённое для этого время.
Сейчас же было насущно необходимо заняться обкаткой нового младенческого тела. А любые раздумья могли привести к членовредительству. Поэтому я целенаправленно занялась двумя комплектами век, после чего смогла увидеть потолок. Обычный белый. Я немножко повалялась, попялилась на него, и обнаружила в голове первый научный вывод: раз этот симбиоз отработан, значит, я могу ткнуть пальцем в потолок. Захотела и ткнула.
Не знаю, как отреагировал потолок: всё моё внимание привлёк палец. Верней, вся рука целиком. В голове образовался второй научный вывод: если на словах всё понятно, не верь, что ты поняла. Подожди, пока не увидишь и не поймёшь на самом деле. Потому, что на самом деле короткая серебристая шерсть на твоих руках, увешанных плотно намотанными гирляндами тонких игл, не поддаётся осмыслению. Даже после вступительной лекции.
Лекция – это чужие слова. А вот это безобразие – твоя личная рука. И ты переживаешь все её неудачи. А шерсть с иглами на месте прекрасной гладкой белой кожи в разряд удач попасть не может. И эта тёмная ладошка с шестью пальцами тоже – недовольно подумала я и почесала нос.
Третья научная мысль посоветовала не тянуть резину и сразу же проверить, как обстоят дела с прямохождением. Для человека, чьё прямохождение более сорока лет испытывалось в попойках, осторожность становится основным инстинктом. Он не станет занимать вертикальное положение с бухты-барахты. Так что перекат со спины на живот был своевременным и виртуозным. А подтягивание коленок к животу и поднятие задницы – стремительными и чёткими, как гимнастические упражнения на брусьях.
Приподняв переднюю часть тела, я отметила сразу два плюса: в серебре я везде, а слегка более тёмные крупные пятна его нисколько не портят – слава Богу, что не рыжая. Правда, эти сволочные иглы навешаны по всему телу, кроме груди. Оценив ширину ложа, на котором покоилось моё новое тело, я весьма ловко доползла на карачках до его края. Сползла на пол, и ещё чуть-чуть побегала, не испытывая дискомфорта в ладошках. Это был знаменательный плюс, если учесть, что мои перчатки сгорели в огне.
В минусы я вписала хвост, на который уселась отдохнуть. Едва подумала, что неплохо было бы его разглядеть, как он услужливо лёг поперёк коленей. Не знаю, какая мода у этих иновселенцев, но прижатые к меховому хвосту иглы навели на мысль о неизбежной скудости одежды. Представить приличный костюм, что смотрелся бы на такой игольнице, не получалось.
Зато получалось чесаться и хватать какие-то сладко пахнущие фрукты, наваленные горкой у кровати. Справилась я и с кожурой пупырчатого оранжевого баклажана, когда горечь во рту подсказала, что это кожура. Зато мякоть возбудила такую жадность, какой я не помнила с раннего детства в битком набитой дефицитом стране. Этот восхитительный вкус не вязался ни с чем знакомым и записал в минус ностальгию.
Впрочем, та продержалась недолго – меня отвлекла некая странность в собственном поведении. Никогда бы не подумала, что стану вылизывать лапы, да ещё так ловко. И уж точно не смогла бы себе представить, что получу от этого первобытного занятия истинное удовольствие. Закусив напоследок верхушкой красной морковки размером с «поллитру», я высосала из неё нежный кисло-сладкий сок и повалилась завязывать жирок.
Попутно разглядывала просторное помещение с белыми гладкими стенами под стать потолку. Если бы я рассказала землянам, что рай более всего походит на камеру психушки, меня сочли бы кладезем жутких кощунств. В голове промелькнули воспоминания о горах, которые – как поведал Тармени – торчат прямо над моей головой. Через секунду я лежала на заснеженной лужайке с развесистыми кустами. Всё пространство напротив перегородила серая скала, а в небе кувыркались три нартии. Зимнее солнце плавило ледяное небо и намекало, что вот-вот притащит в этот неприветливый край весну.
Четвертая научная мысль подсказала, что взаправду я так и лежу на мягком белом полу среди собственноручно организованного свинства. А всё остальное телевизор – возможно, даже в режиме онлайн. Дико захотелось увидеть сына, но это желание не нашло отклика у телестен. Они просто побелели, решив подождать более реальных задач. Я вздохнула и вернула горы.
Так вот и лежала, вздыхая и косясь на играющих с ветром нартий. Настроение было, как у скорпиона, которому внезапно втюхали интеллект, и тот осознал своё низменное членистоногое положение. Желания в том же духе: убить автора подарка.
Глава 26
В которой выясняется, что на самом деле бог…
Это диагноз
«Мне без трудностей как-то невесело» - то ли грустила, то ли хвасталась Римма Хафизова. Не весело! Мне без трудностей вообще не живётся, не можется. Видать, оттого мы с ними так хорошо понимаем друг друга – не предъявляем друг к дружке нереальных требований. Я вот никогда не забываю, что трудности не приучить к лотку подобно кошке. И потому их природное стремление гадить, где попало, лучше сразу причислить к разряду атмосферных явлений. А трудности, в свою очередь, усвоили, что давить на меня чересчур сильно не рекомендуется: я от этого дурею и норовлю сдохнуть.
Мои шарики с роликами весьма консервативны и не физкультурны. Они терпеть не могут таких потрясений, после которых нужно вновь складываться в привычную мозаику. Их и без того таскают с места на место, пристраивая в очередную неподходящую голову с невыносимой средой обитания. Хорошо, конечно, что я вновь возвращаюсь к жизни. Плохо только, что не к своей.
– Какое бы тело не заняло твоё сознание, твои привычки переберутся в него вместе с тобой.
Я покосилась в сторону голоса. И произвела на свет какой-то рык со свистом – а внутри хихикнула. Передо мною стояла на задних лапах чистопородная обезьяна в прилизанных иголках и металлических обручах. Те были повсюду: на запястьях, над локтями, у плеч, на шее, на груди, на поясе, на каждом бедре и на каждой голени. Последние сверкали у самых ступней. На голове тоже красовался обруч, за которым торчала дикобразовая причёска из таких игл, что невольно возникали подозрения в миролюбии этакого монстра.
Ну, а морда… Обезьяна – она обезьяна и есть. Где-то около бабуина с вытянутым железным шнобелем. Веки так вообще чистые забрала на рыцарском шлеме. А такой рот я и вовсе носить отказываюсь – паскудство, а не рот. При виде этих челюстей не поднимется даже солнце над горизонтом. Да уж, такое страхолюдство только под землей и прятать.