[329], что подразумевало: решать участь пленника будет лично Шемяка.
Василия II привезли в Москву. В пути плененного государя сопровождали монахи, скорее всего, иноки Троицкого монастыря. Возможно, сопровождали для духовного утешения. Но А. М. Сахаров предположил, что они великого князя «неотступно» конвоировали[330]. Видимо, историк был прав, учитывая настроение братии и то, что двое монахов прямо указали, где великий князь скрывался. Возможно, именно они и приглядывали за пленником.
В Москве Василия Васильевича заточили на Шемякином дворе и на третий день ослепили. Во Львовской летописи существует красочное, но вряд ли достоверное описание произошедшего: «послаша ковер и яша великого князя; он же крепко борящеся с ними, едва повергоша его; и вложиша децьку на пупе его, а сами на нем падоша и изломиша грудь его, яко и переем троскотати. Конюх же Берестень взем нож, хоте вывертети око, и грешися – пореза лице. И том часе повергоша яко мертва, едва по многих временех оздраве»[331]. Сомневаться вынуждает незнание автором этого рассказа точных дат – по его утверждению, ослепленного князя сослали в Углич 3 февраля, хотя пленили его 1 3 февраля, привезли в Москву 14-го (в понедельник), а ослепили 16-го (в среду)[332]. Впрочем, еще более фантастически о произошедшем рассказано в одной из новгородских летописей. Составитель ее указал, что Василия Васильевича ослепили сразу после захвата в Троицком монастыре. Сходится только одна деталь – «положиш(а) доску на персех его среди монастыря, и ослепиша его…»[333].
После расправы Василий Васильевич получил известное прозвище «Тёмный», которое обычно связывают с его слепотой («темный» = «слепой»). С этой трактовкой решительно не согласился Николай Сергеевич Борисов, указавший, что «подлинный смысл уникального прозвища Василия II – своего рода историческая загадка. На языке того времени слова “темный” и “слепой” не были абсолютно тождественны». В доказательство исследователь привел тот факт, что ни одного ослепленного князя или боярина в то время «темным» не называли[334]. Однако в наше время такое прозвище Василия II связывают именно с утратой зрения.
Ослепленного Василия Васильевича, теперь уже «Темного», 20 февраля вместе с женой сослали в Углич. В тот же день состоялось напрестолование (вокняжение) нового московского государя – Дмитрия Юрьевича (Шемяки). Никакого сопротивления новый властитель не встретил. Более того, его власть сразу же признал Великий Новгород[335].
Глава 6Московское княжение Дмитрия Шемяки. Его просчеты и ошибки, ставшие фатальными
«Шемяка хотел добра, мирился искренно – увидим это из последствий, и из дел узнаем характер этого князя, храброго, доброго, пылкого, готового на зло только в минуту гнева, но всегда способного загладить потом свое преступление раскаянием, охотно прощавшего обиду и доверчивого до легкомысленности».
Быстрая и убедительная победа над соперником не могла не вскружить голову победителю. Политической «непотопляемости» Василия Васильевича, казалось, настал конец.
Как было сказано до этого, низвергнутого государя заточили в Угличе, пожалуй, самом надежном оплоте Шемяки. Туда же были доставлены сыновья пленного государя – Иван и Юрий. Автор Львовской летописи не сомневался, что Дмитрий Юрьевич собирался устранить врагов, утопив их в реке Волге, «в мехи ошивши»[336]. И только протест рязанского епископа Ионы помешал свершиться злодеянию. Сомнительное и вряд ли достоверное утверждение.
Никакой необходимости посвящать священнослужителя в планы по ликвидации опасных родичей не было. И никто бы на месте Дмитрия Юрьевича так делать не стал. Вряд ли, планируя уничтожение Василия Васильевича и его наследников, князь обратился за советом к духовным лицам, всегда отзывчивым на нарушение Божьих заповедей. Реши Шемяка избавиться от досадливого и опасного брата – избавился бы, и несомненно, тайно. В решительности ему было не отказать. Впрочем, многие исследователи в злодейском замысле Шемяки не сомневались. Например, Николай Сергеевич Борисов, биограф Василия II[337].
Губительным для нового государя стало другое обстоятельство. Добившийся великого княжения Дмитрий Юрьевич (Шемяка) не проявил себя на московском престоле дальновидным политиком и оказался не очень успешным руководителем. Его курс на продолжение сбора денег для выплат татарам, восстановление независимости Нижегородского княжества, подчиненного еще Василием I, – все это крайне негативно воспринималось московской служилой средой, а в особенности родовитым боярством. Более того, обещание защитить независимость Новгорода Великого и заключение союза с властями Государства Святой Софии не могли не встревожить его былого союзника, тверского князя Бориса Александровича. Московскому купечеству вряд ли понравилась монетная реформа Шемяки – начатый им выпуск новых, более легких денег, подобных чеканившимся в Галиче (около 0,5 г серебра). Сторонников низвергнутого Василия Васильевича не могли не раздражать и надписи, дополнившие изображения всадника с копьем: «Д.О» (означавшая «Дмитрий-осподарь»)[338] либо даже «Осподарь всея земли Русской», помимо обычного титула «великий князь». Иногда вместо всадника-копейщика на монеты помещалась фигура Шемяки, восседавшего на великокняжеском троне. (Примечательно, что Юрий Дмитриевич, став московским государем, монеты не портил, а, наоборот, повысил вес денег, выпущенных при нем.[339])
Размышляя над провальной внешней и экономической политикой Дмитрия Юрьевича, Н. С Борисов считает главной его ошибкой то, что новый государь «не сумел найти общий язык с московскими боярскими кланами, не сумел сохранить ту сложную систему прав и обязанностей, почестей и привилегий, мест за столом и в княжеском совете, которая складывалась десятилетиями и обеспечивала правителю лояльность всего московского правящего класса»[340]. Безусловно, такие просчеты имели место. Но они были все же вторичными. Василию II умение ладить с боярскими кланами не очень-то помогло при перевороте и приходе к власти Шемяки. Захватившему московский престол князю просто не хватило времени на подчинение столичных бояр и дворян. Возможно, не доверяя им, тот стремился заместить ненадежных советников и слуг своими людьми.
В Москве вновь начался «отъезд» всех недовольных Дмитрием Юрьевичем ко двору Василия Темного, на этот раз либо в Литву, к бежавшему туда Василию Серпуховскому, либо в Вологду, после передачи ее в удел ослепленному свергнутому государю. К тому же теперь на стороне Василия II выступил и Борис Александрович Тверской (их союз был спешно закреплен обручением шестилетнего сына Василия Ивана с четырехлетней дочерью тверского князя и обещанием передать тому Ржеву[341]) и большинство духовенства.
Церковные иерархи первыми почувствовали непрочность власти Шемяки и сделали выбор в пользу его соперника[342].
Рис. 24. Присяга москвичей Дмитрию Шемяке и бегство сторонников Василия II в Литву.
Миниатюра Лицевого летописного свода XVI в.
Рис. 25. В. В. Муйжелъ. Свидание Дмитрия Шемяки с князем Василием II Темным
Поддержка церкви имела для опального князя особую роль. Возможно, сыграла роль его позиция противника унии с католическим Западом. Ведь именно Василий Васильевич изгнал в 1439 году митрополита-грека Исидора. Тот был поставлен по обычаю на Русскую митрополию в Константинополе и подписал в этом сане Флорентийскую унию православных и католических иерархов. После этого собор русских епископов в 1441 году уже без согласия Константинопольского патриарха избрал митрополитом епископа Иону, что стало важным шагом на пути становления самостоятельности русской церкви.
Не склонившись под ударами судьбы, Василий Васильевич искал выхода и возможности взять реванш за произошедшее. Выручить в столь трудной ситуации его могла только поддержка Русской церкви. И князь-затворник ей воспользовался. Объявив о богомолье, он с семьей и близкими отправился в Кирилло-Белозерский монастырь. Там игумен Трифон и «ин старец свят, именем Симан Карлсмазов, и со всею братьею»[343], выслушав обстоятельства пленения, сняли с князя грех нарушения крестоцеловальной клятвы, данной Шемяке прилюдно в том, что впредь больше не будет стремиться к великому княжению. Трифон же сказал: «тот грех на мне и на моей братии головах, что еси целовал (крест. – В. В.) и крепость давал князь Дмитрею; и поиди, государь, с Богом и с своею правдою на великое княжение, на свою отчину на Москву, а мы Господа Бога молим и благословляем» [344].
Получив освобождение от клятв, Василий Васильевич в Вологду не вернулся, отправившись в Тверь. С ним были жена, дети и небольшое число слуг.
Не ведая об освобождении узника, некоторые сторонники Василия Темного устроили заговор. Это предприятие возглавили весьма влиятельные в Москве люди – Иван Васильевич Стрига Оболенский и князья Ряполовские. Они решили собрать войско и на Петров день идти к Угличу – вызволять государя. Но кто-то из недоброжелателей донес Шемяке об этом замысле. Стриге Оболенскому и его единомышленникам пришлось бежать за Волгу и дальше – на Белоозеро. В погоню з