«остались сидеть на обломках своих вотчин, потеряв всякую самостоятельность[97]. Потомки суздальско-нижегородских князей получат знаменитую в царский период фамилию Шуйские.
Настало время поговорить о семейных делах московского государя. Счастлив ли был Василий Дмитриевич в браке? Наверное, да. Его жена Софья Витовтовна родила мужу 9 детей. У них было четыре дочери. Старшая, Анна, стала первой женой византийского императора Иоанна VIII Палеолога, но умерла, не подарив мужу детей (впрочем, как и две другие его жены, что вызывает сомнение в репродуктивной возможности самого василевса). Вторая дочь Василия и Софьи Анастасия в 1417 году была выдана замуж за киевского князя Олелька (Александра) Владимировича. Третья, Василиса, в 1418 году обвенчалась с суздальским князем Александром Ивановичем[98]. Наконец, Мария, предположительно, была женой князя Юрия Патрикеевича.
Сыновей у великокняжеской четы было пять! Но четверо из них – Юрий, Иван, Данила (Даниил), Семен – отца не пережили. Старший сын Юрий умер в возрасте пяти лет. Его брат Иван прожил 21 год и даже успел жениться, получив в удел Нижний Новгород, но 20 июля 1417 года скончался, не оставив детей. Д. А. Селиверстов высказал предположение, что Витовт, не имевший наследника мужского пола, возможно, собирался (во всяком случае, обещал Василию Дмитриевичу) оставить Литву именно этому своему внуку[99]. Еще два сына Василия и Софьи – Данила и Семен – умерли в младенчестве. При этом у младшего брата московского государя Юрия Дмитриевича рождались и крепли многочисленные сыновья, которых ни частые моровые поветрия, ни детские хвори не забирали… Было о чем задуматься и горевать в Москве и Василию, и жене его Софье. Ей – особенно, так как в случае смерти мужа участь вдовствующей княгини при новом правителе была бы, как той наверняка представлялось, незавидной. К их счастью, Бог или расчёт Софьи Витовтовны дал им еще одного сына – Василия, который родился 10 марта 1415 года. Его появление на свет породило слухи, порочащие честное имя великой княгини. Их зафиксировал в своем сочинении австрийский посол Сигизмунд фон Герберштейн. Процитируем тот любопытный текст: «Этот Василий Димитриевич оставил единственного сына Василия, но \не любил его, так как\ подозревал в прелюбодеянии свою жену Анастасию[100][101] от которой тот родился; поэтому, умирая, он оставил великое княжение Московское не сыну, а брату своему Георгию. Но большинство бояр примкнуло все же к его сыну, как к законному наследнику и преемнику»^. Версия сомнительная, учитывая усилия Василия I, которые тот приложил, чтобы именно этому, якобы нелюбимому, сыну обеспечить преемство в правлении Московским государством. Чего стоят 2 (!) написанных завещания в его пользу[102]. Так что если прелюбодеяние Софьи и случилось (доказательств чему, кроме слов австрийского дипломата, нет), то с полного согласия мужа, пытавшегося хоть так получить крепкого здоровьем наследника. Интересно, что другая информация о событиях рубежа XIV–XV веков, приведенная Герберштейном, достоверна. О документальном подтверждении воли Василия I оставить государство единственному из оставшихся сыновей немецкий дипломат, скорее всего, не знал – вряд ли его допустили в Казну, где тогда хранились докончальные (завещательные) грамоты. А между тем еще в 141 7 году, сразу после кончины сына Ивана, Василий I написал новое завещание (второе из трех), назначая наследником двухлетнего Василия. При этом, справедливо опасаясь реакции Юрия Дмитриевича, великий князь в случае своей смерти «приказывал» (поручал опеку) над сыном и женой «брату и тистю» Витовту[103].
Безусловно, для самой Софьи Витовтовны последний сын, будь он от мужа или еще от кого, был любимым и желанным, став продолжателем рода и ее спасителем от вполне вероятного монастырского заточения. Участь вдовы, у которой не осталось сыновей, несомненно, оказалась бы в то время весьма печальной.
Рис. 9. Великий князь Василий II.
Царский титулярник. 1672
Василий Васильевич появился на свет, когда отцу и матери исполнилось 43 года (они были одногодками), и стал надеждой и отрадой для родителей. Автор последнего на сегодняшний день жизнеописания этого князя Николай Сергеевич Борисов составил его интересный психологический, хотя и несколько гипотетический, портрет. По мнению биографа, Василий (позже получивший прозвание «Темный») являлся полной противоположностью Юрию Звенигородскому, могучему разрушителю «рабского прошлого». Говоря о пятом сыне московского государя, Борисов пишет: «Он был поздний ребенок. Как все последыши, вероятно, тщедушен и слабоват здоровьем. Единственный наследник, он вырос в своих московских теремах под усиленным надзором бабок и мамок, без шишек и синяков, но зато и без азартного духа потешных дворовых сражений. Сознание своей исключительности в сочетании с острым чувством физической неполноценности рано испортили его характер. В его поведении высокомерие смешивалось со склонностью к самоуничижению. Он трусил – и впадал в ярость от собственной трусости. Поэтому его героизм всегда носил несколько истерический характер.
Мать Василия, княгиня Софья, обучила его всем тонкостям придворных интриг, раскрыла перед ним все тайны восточноевропейских дворов. Ее холодная злоба порой пугала Василия не меньше, чем дикая сила звенигородского дядюшки Юрия. Ненависть к Юрию ему внушили с пеленок. В итоге он стал панически бояться его, хотя и старался скрыть страх под маской высокомерия»[104].
Ряд утверждений Н. С. Борисова, как ни горько это признать, голословны, вероятно, ошибочны, так как их невозможно документально подтвердить. Например, нам ничего не известно о тщедушности Василия Васильевича, слабости его здоровья, некой телесной неполноценности (до насильственного ослепления). Наоборот, тот факт, что в Суздальской битве он сражался до последнего и был пленен, только получив серьезные боевые ранения, свидетельствует о хорошем физическом состоянии московского князя и надлежащей боевой подготовке. Достоверней предположение Борисова об исключительном влиянии на воспитание сына Софьи Витовтовны, готовившей из него политического лидера, но не военачальника. А отец этого сделать просто не успел, да и не мог. Впрочем, на это обратил внимание и Николай Сергеевич, отметивший, что Василий Дмитриевич и «сам был далеко не героем, этот осторожный и довольно бесцветный человек»[105]. Первое обстоятельство (влияние матери) важнее второго – даже у самых негероических и осторожных государей под рукой достаточно отважных и смелых воевод. Вот только им после кончины супруга Софья Витовтовна, похоже, сына не доверила. В чем можно полностью согласиться с Борисовым, так это в том, что, парадоксальным образом, «изъяны воспитания и душевного склада Василия II оказались важными достоинствами для правителя, призванного покончить со смутой»[106]. Всеми битый, трижды плененный, тот в итоге смог одолеть своих врагов, удержав власть в Московском государстве и усилив его.
Интересная развернутая характеристика Василия II дана была Г. В. Вернадским, по мнению которого, «цепкий, неразборчивый в средствах и жестокий, Василий II, казалось, не обладал качествами хорошего правителя, и все же у него была определенная цель, направлявшая его политику; объединение всех владений московской ветви рода Рюриковичей (дом Даниила) под единым правлением. В этом он имел поддержку церкви, сильной группы приближенных князей, нового дворянства и ряда бояр. С их помощью к концу своего правления он достиг основной цели. Более того, в период его правления Московское государство стало фактически, если и не юридически, независимым от власти татар; а московская церковь обрела независимость от власти константинопольского патриарха. Были заложены основания, на которых должно было быть вскоре воздвигнуто могучее здание московского царизма. Вследствие этого правление Василия может рассматриваться как один из важных поворотных пунктов в истории России»[107]. Впрочем, никто из историков, изучавших то время, не оспаривает утверждений Вернадского. Наоборот, в последнее время отмечено стремление в какой-то степени оправдать и даже облагородить деяния Василия II. Самый показательный пример – статья И. Б. Михайловой «Московские или удельные Калитичи? (Борьба за “старейший” великокняжеский стол в Северо-Восточной Руси второй четверти XV в.)». В трактовке исследовательницы этот государь (Василий Васильевич) не просто реформатор, строитель новых государственных отношений, но и непримиримый противник «привязанных к общинно-удельной старине рутинеров». Автор прямо называет этих врагов прогресса – Юрий Дмитриевич Звенигородский, его сыновья Василий Юрьевич Косой, Дмитрий Юрьевич Шемяка и их сторонники[108]. Возникает закономерный вопрос: почему же перечисленные люди – «рутинеры»? Особенно непонятно это утверждение в отношении Юрия Дмитриевича, долгое время первого, а затем и второго наследника всего Московского государства. По мнению Михайловой, потому что они были воспитаны «в замкнутых мирах своих княжеств по старинным, архаичным правилам». Потом же, «оказавшись в Москве продолжали править так, как их учили отцы и деды»[109]. Очень неубедительное утверждение хотя бы потому, что у Василия I и Юрия Дмитриевича был один отец (деда, умершего задолго до их рождения, братья никогда не видели). Росли они и воспитывались в Москве. Как и младшие братья, считали себя московскими князьями. Юрий даже больше общался с отцом (учитывая долгое пребывание старшего брата в Орде, в заложниках у Тохтамыша, потом в бегах по Молдавии, Подолии и Киевщине), учился у него и военному делу, и искусству государственного управления. Да и потом, когда он стал вполне успешным хозяином Звенигородского и Галичского удела, командование войсками всего Московского княжества исключает мнимую изоляцию в «замкнутом мире» своего удела. Да и Звенигород того времени – это процветающий и растущий город, в котором по приглашению Юрия Дмитриевича работали лучшие зодчие и иконописцы, включая Андрея Рублева, зодчие и градодельцы, использовавшие передовые технологии