«князь же Юрий расторг мир с великим князем и, Галич оставя, захватил, пойдя, Нижний Новгород; и князь великий послал на него войско с дядею своим, князем Константином. Тот же, это прослышав, ушел за Суру и стал на берегу, а князь Константин, постояв на другом берегу, возвратился, так как не знал, как настичь его. Князь же Юрий после отхода их снова вернулся в Новгород»[143]. Впрочем, явно ошибочное сообщение о противостоянии Юрия и Константина Дмитриевичей в 1430/1431 годах признал достоверным даже Н. С. Борисов[144]. За Суру, скорее всего, Юрий Дмитриевич в этот раз не отступал, спокойно пребывая в Нижнем Новгороде. Там он прожил 8–9 месяцев и, как предполагают историки, даже начал чеканить собственную монету[145].
Разгоревшийся спор о московском княжении конфликтующие стороны попытались решить тогда не войной, а миром. С просьбой рассудить их и Василий Васильевич (15 августа 1431 года – праздник Успения Пресвятой Богородицы), и Юрий Галичский (8 сентября того же года – праздник Рождества Пресвятой Богородицы) отправились в Орду, к хану Улуг-Мухаммеду[146]. Следует учитывать одно важное обстоятельство, заметно повлиявшее на расклад сил в Москве и в стране в целом: 2 июля 1431 года, за месяц с небольшим до отъезда Василия «в татары», умер его самый влиятельный сторонник – митрополит Фотий[147]. Окружение великого князя явно спешило – смерть Витовта и Фотия выбивала из непоколебимой, казалось, опоры власти Василия Васильевича два краеугольных камня. Оставалась надежда на третий камень – ордынского хана и его советников. Но с ними московским боярам предстояло работать и работать. Было отчего спешить и надеяться на лучшее.
Рис. 12. И.Н. Комов. В Орду. Нач. 2000-х
Глава 2Ордынский арбитраж. Триумф Василия II
«Надвигаются грозы. О, злее зла честь татарская!»
С московской стороны переговоры с царем и его приближенными взял в свои руки боярин Иван Дмитриевич Всеволожский. Его роль в политике того времени нельзя недооценивать. Вот каким рисует боярина С. М. Соловьев: «хитрый, ловкий находчивый, достойный преемник тех московским бояр, которые при отце, деде и прадеде Василия умели удержать за Москвою первенство и дать ей могущество»[148]. Иван Дмитриевич приходился внуком князю Александру Всеволожу (Всеволодичу) Псковскому из смоленских Рюриковичей[149]. Его дед в 1 360-е годы перешел на службу к московскому князю Дмитрию Ивановичу. Потомки Александра Всеволожа превратились в знатных и богатых московских землевладельцев и солепромышленников. Всеволожские владели обширными вотчинами в Переяславском и Дмитровском уездах, под Бежецком, варницами в Соли Переяславской, заливными лугами
у подмосковного села Коломенского[150]. Сам Иван Дмитриевич удачно женился на единственной дочери Микулы Васильевича Вельяминова, двоюродной сестре Василия I, породнившись таким образом с великокняжеской семьей. Эти связи крепли и в дальнейшем. Одну из своих дочерей Всеволожский выдал замуж за князя Юрия Тверского, другую – за Андрея Радонежского. Возвышение его стало заметным в 1408 году, когда Иван Дмитриевич стал весьма значимой фигурой в ряду московских бояр – покидая Москву во время нашествия Едигея, Василий Дмитриевич назначил доверенных людей беречь свою столицу. Всеволожский назван был в их числе третьим[151].
Но вернемся к ордынскому арбитражу. В ханской ставке при рассмотрении тяжбы о великом княжении сторону Юрия принял влиятельный эмир Тегинэ (Тягиня), глава рода Ширинов. Он был не только правителем правого крыла Золотой Орды, но и племянником знаменитого Тохтамыша (мать эмира Джанике Слухани – сестра хана[152]). Василия Васильевича поддержал другой татарский вельможа, даруга Мин-Булат, менее влиятельный чем Тегинэ, но более мотивированный на победу. Сторону юного московского князя приняли и другие мурзы, в частности эмир Хайдар[153]. Об этом позаботился хитроумный Иван Дмитриевич Всеволожский, убедивший татарских вельмож в возможности и опасности тройного союза, который составили бы Тегинэ – в Орде, Юрий Дмитриевич – на Руси и Свидригайло – в Литве[154]. Его реальность весьма сомнительна, но устрашить могла многих[155]. Испугала она и хана. Улуг-Мухаммед, приняв сторону Мин-Булата и его сторонников, запретил Тегинэ выступать на суде: чаще ренет Тегиня за князя Юрья о великом княжении, то убить его повелеваю»[156]. Эмиру пришлось молчать, но действовать в пользу своего галичского друга он не перестал. Ситуация зашла так далеко, что недруги действительно попытались убить Тегинэ. Но тот, предупрежденный своим племянником Хусейном, успел спастись[157].
Непосредственно на ханском суде 15-летний московский князь ничем не отметился. Хотя ему и дяде Юрию пришлось говорить первыми и изложить свои аргументы. «Имнога пря бысть межи их; князь велики по отчеству и по дедству искаше стола своего, князь же Юрьи летописци и старыми списки и духовною отца своего великого князя Дмитриа»[158]. Судя по этой интересной летописной записи, Василий II ссылался на уже сложившуюся практику – его отец и дед наследовали великое княжение напрямую. Но этот довод мало кого мог убедить – из-за отсутствия близких старших родственников у деда (Дмитрия Донского) и отца (Василия Дмитриевича).
А вот текст завещания отца Юрия и деда Василия – «духовной грамоты» – у звенигородского князя, несомненно, был.
Рис. 13. Иван Дмитриевич Всеволожский бьет челом хану Улуг-Мухаммеду за князя Василия И. Миниатюра Лицевого летописного свода XVI в.
Тогда в спор («прю», как тогда говорили) вступил хитроумный Иван Всеволожский, который и нашел убийственный довод: князь Василий «ищет стола своего великого княжениа, а твоего улуса, по твоему цареву жалованию и по твоим девтерем [159] и ярлыком», а князь Юрий «хочет взяти великое княжение по мертвой грамоте отца своего, а не по твоему жалованию, вольного царя»[160]. Такие аргументы сыграли решающую роль. Спор был решен в пользу Василия II, но за это пожалование пришлось заплатить тяжелым ордынским «выходом». К тому же небольшую компенсацию получил и Юрий Дмитриевич. Звенигородскому князю передавали вымороченный (оставшийся без хозяина) Дмитров. В этом городе прежде правил четвертый сын Дмитрия Донского Петр, умерший в 1428 году (по-видимому, от чумы), после чего его владения немедленно перешли к великому князю. Понятно, почему. Дмитров был одним из самых крупных (уступая только Москве и Коломне) и богатых городов в Московском княжестве. По рекам Яхроме, Сестре и Дубне (впадающей в Волгу) через эти места шел важный торговый путь на север до самого Бело-озера[161], куда купцы везли хлеб и откуда в Москву доставляли пушнину и соль, другие товары, в том числе и европейские – поступавшие через Новгород. Кроме того, это был путь эвакуации московских государей на север в случае опасных нашествий татар.
Несмотря на утрату Дмитрова, возвращение московского князя в столицу праздновалось как великая победа. Парадоксально, но благодаря присутствию на торжествах татарского посла Мансырь-улана. 5 октября 1432 года именно он посадил Василия Васильевича «на великое княжение у Пречистые у Золотыхъ дверей», то есть в Успенском соборе[162]. Это было первое «напрестолование», то есть возведение в великокняжеское достоинство в этом храме и вообще в Москве[163]. Вскоре после этого Василий Васильевич изгнал наместников дяди из Дмитрова. Это напрямую нарушало договоренности, заключенные в Орде, и дало Юрию Дмитриевичу повод к новой конфронтации с племянником, которого он считал узурпатором. Решительности Василию и его матери добавило изменение ситуации в Литве, где против Свидригайлы, союзника звенигородского князя, вполне успешно выступил Сигизмунд Кейстутович, родной дядя Софьи Витовтовны. 8 декабря 1432 года в Ошмянской битве он с помощью поляков разгромил войска своего соперника.
Кроме конфликта из-за Дмитрова и начала так называемых Свидригайловых войн в Литве нормализации обстановки (вполне возможной после ханского суда) помешали два неожиданных обстоятельства.
Во-первых, в Москве обидели Ивана Дмитриевича Всеволожского. По распространенной версии, за старания в Орде боярину обещали женить подросшего великого князя на одной из его младших дочерей. Но, добившись своего, Софья Витовтовна сразу изменила планы и сосватала за сына серпуховскую княжну Марию Ярославну (между прочим, приходившуюся будущему мужу четвероюродной сестрой). Настораживает то, что сообщается об этой обиде только в одной, достаточно поздней Никоновской летописи[164]. Я. С. Лурье, исследовав рукописный Медоварцевский летописец, пришел к выводу, что Ивана Дмитриевича обвинили в Москве в уступке князю Юрию богатого города Дмитрова и уже тогда ослепили. И выдать дочь (или внучку) он собирался не за Василия Васильевича, а за сына Юрия Звенигородского