– Значит, перекрасились. Но это дела не меняет. Я повторяю, что у нас тоже должен быть Совет, где мы могли бы решать, как и все, государственные вопросы. И мы их будем решать, хотите вы того или нет.
Никитин спокойно ответил:
– Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов – это новая революционная власть. Та власть, которая будет стоять только на защите интересов угнетенных. Вы же, люди белой кости, как были, так и остались угнетателями. Но если вы перейдете на нашу сторону, будете во всем поддерживать наши Советы, то вы с нами. Готовы ли вы отбросить прошлое и встать на новые позиции?
– Хэ, – хмыкнул Зосим, тот самый Тарабанов, который ходил в бой со стэком в руке, с папироской в зубах. За все бои он не убил ни одного противника, утверждая, что такую работу должны выполнять солдаты, а дело командира – командовать. С ним соглашались и не соглашались, но видели в нем боевого командира. Некоторые боевые офицеры даже подражали ему, бравируя своей храбростью. – Готовы ли? Может быть, и готовы, даже готовы защищать интересы России, но кем же мы будем? Кто наши интересы защитит? Выходит, что офицера может ударить, плюнуть ему в лицо любой хам? А будь у нас Совет офицерских депутатов, то мы могли бы за себя постоять. Мы готовы хоть завтра присягнуть на верность Временному правительству и, присягнув, защищать интересы России, а это значит, и интересы народа. Но если вам не нужны офицеры, если вы готовы сами нести всё бремя войны и власти, то я готов снять погоны!
Тут же картинно и демонстративно сорвал с себя погоны.
– Записывайте меня в рядовые! Я с сегодняшнего дня солдат России.
Никитин растерялся. Выходило, что Россия отвергает русских офицеров. Не знал, что и сказать. Но его выручил Козин, он ровно заговорил:
– Хорошо вы сказали, Зосим Карпович! Солдатам без офицеров нельзя, но и офицеры без солдат – никто. Переходите на сторону народа, на сторону солдат, и будете у нас красными командирами. Будем вместе защищать рабоче-крестьянскую власть. Нашу с вами власть, где не будет царя и угнетателей. Все скопом, дружно возьмемся за дело – и победим. А те, кто стоит за монархию, те, как ни крутите, будут нашими врагами. Вливайтесь в наш Совет, делайтесь нашими командирами. Милости просим! – широким жестом пригласил за собой господ офицеров Козин.
– Монархии уже нет, а есть Временное правительство, которое взяло всю полноту власти на себя. Мы готовы принести присягу новому правительству, так будьте и вы готовы признать нас, дать нам возможность создать свой Совет. У всех Советы, только у нас их нет, у тех, кто вместе с вами проливал кровь на полях России. Мы будем безгласны, будем безвластны.
– Да, мы отняли у вас власть, но мы готовы снова её дать вам, если вы будете с нами. Что, не хочется? Смердит, что солдат будет вмешиваться в дела командира? Не по нраву рабоче-крестьянская власть? Тогда решайте сами. Совет же мы запрещаем вам создавать! – отрубил Козин.
– Но это же узурпаторство. Это диктатура!
– А вы не тем же занимались? Потому молчите! – закончил Козин и вытер потный лоб рукавом шинели.
Большевики ушли. Тарабанов вскочил на стул и горячо заговорил:
– Господа офицеры! Всем теперь понятно, что мы стали никем? Нас превратили в ничто товарищи большевики. Предлагаю всем держать порох сухим. Они были плебеями, теперь ими станем мы. Что сделали плебеи? Они отобрали у нас власть! Мы должны сделать то же. К оружию! Не сдадим свою власть оборванцам. Пусть каждый из вас поклянется, что отомстит большевикам за поруганную честь!
– Шумишь ты много, господин поручик, – бросил полковник. – Честь? Что они тебе, девственность нарушили? Нет? Тогда не шуми.
Седоусый полковник, подперев голову руками, продолжал:
– Я не буду подсчитывать ошибки царского правительства, их было много, но начнем с ошибок большевиков. Они отторгли нас и тем самым поставили нас вне закона. С первых шагов сделали нас противниками, а это значит – врагами. А если бы они, захватив власть, пригрели нас, то уверяю вас, господа офицеры, большая половина нашей братии встала бы на сторону большевиков. Лучше иметь лишнего друга в этой борьбе, чем врага.
– Вы предатель! К стенке вас надо! – завопил пьяный Тарабанов.
– Помолчите, мальчишка, – остановил крикуна полковник. – Дайте вслух подумать. Предположим, они берут власть в свои руки, и мы с ними. Они же спокойно заменят нас своими командирами: неугодных – к стенке, угодных оставят при себе. В их руках будет телеграф, армия, вся государственная машина, аппарат подавления инакомыслящих. Так? Так. Они, как коршуны, начнут следить за действиями каждого командира, каждого подозрительного человека, как это было и при царе, где каждый третий – сыщик. И вот вам вывод из всего сказанного: у большевиков еще не созданы органы управления и подавления, большевики пока еще слабы. Сейчас мы самая сильная сторона. Так что, господа офицеры, мы еще вернём царя и его двор. Пьянство прекратить, слюни подобрать, вперед и с песней! Но пока надо ждать, пока надо прощупывать слабые стороны большевиков.
Не спали в ту ночь и большевики. Они понимали свое меньшинство, свою слабость. Суханов обеспокоенно и взволнованно говорил:
– Положение наше неустойчиво, шатко. Большевики только во Владивостоке. В других же городах засилье наших противников. Готовятся заговоры, создаются подпольные организации по борьбе с большевиками. Значительная часть рабочих с нами. Наша первостепенная задача – оторвать крестьян от меньшевиков и эсеров.
– Пошлите меня в Ольгинский уезд. Мне там многое знакомо, – подал голос Козин.
– Как раз Ольгинский уезд нас меньше всего беспокоит. Шахтеры Сучана прочно взяли власть в свои руки. Но вот в других уездах дела плохи. Там мы терпим одно поражение за другим, – резковато ответил Суханов. – Владивостокская городская дума создала КОБ – Комитет общественной безопасности, скорее, Комитет общественной опасности[51]. Они обязательно попытаются подчинить себе гарнизон города. Тогда Советы падут, будут разгромлены в своем зародыше. Что мы можем противопоставить нарастающему контрреволюционному движению? Почти ничего. В годы столыпинской реакции большевики Дальнего Востока и Сибири были разгромлены. Мы долго работали совместно с другими партиями, не порывали с ними идейно и организационно, теперь пожинаем плоды. Пролетариат здесь слаб и разобщен. Не подготовлен, чтобы понять всю сложность нашей борьбы. На то, чтобы продолжать революцию, они отвечают, мол, уже была одна, царь свергнут, зачем же вторая? Меньшевики увели у нас из-под носа крестьян и рабочих-ремесленников. Прав был Шишканов: нам надо было с самого начала растить ряды нашей партии, вовлекать сознательных в нашу борьбу. И сейчас нам надо не распыляться, а вести борьбу за Владивосток, затем уж за другие города. Упразднить Комитет общественной безопасности, крепче брать власть в свои руки.
11
Известие о революции привез в таежную глубинку Семен Коваль. Но не стал о ней говорить встречным и поперечным, а попросил Рачкина собрать богатых мужиков, староверов, волостную управу, мол, кое-что хочет сказать. В Чугуевке собрался тайный сход. Коваль встал у стола, заговорил:
– В Петрограде революция. Царь низложен. Власть перешла в руки Временного правительства. Я как анархист уполномочен Всероссийской организацией анархистов помочь вам создать в этом краю таежную республику, где не было бы Советов, а были бы федерации землепашцев, свободных людей. Вот вам мой мандат. Посмотрели? Буду говорить дальше. Нам надо всем сплотиться, сплотить свои силы, создавая дружины, отряды, а может быть, и армии. Мужицкие армии, которые могли бы защитить свой край от грабежа буржуазии, от грабежа министров-социалистов, от грабежа и насилия большевиков – всех, кто словом или делом посягнет на вашу свободу, на вашу демократию. Я еще в центре был наслышан, что Степан Алексеевич Бережнов создал здесь крепкие дружины для борьбы с хунхузами. Теперь эти же дружины пригодятся нам, чтобы бороться с еще более страшными хунхузами – с социалистами, которые хотят насадить народу диктатуру пролетариата.
– И где ты так научился говорить? – крутнул головой Исак Лагутин. – Раньше и двух слов связать не мог.
– Жизнь научила. Да и дело-то не в этом. Наша задача – не допустить вторжения Советов в нашу волость, пусть пока здесь останется земское управление, но когда победит анархизм во всем мире, тогда и земское управление упраздним. Всё упраздним! Каждый человек будет жить, как его душа пожелает. Делать то, что его руки могут делать, а не по приказу свыше. Мы будем жить своими федерациями, своими общинами. Видится радость человеческая в том, чтобы жить свободно, чтобы быть творцами своей жизни. Степан Алексеевич, сколько в вашей дружине человек?
– Полтыщи уже набралось.
– На пока хватит, будем ставить здесь свою республику анархистов. Староверы же все века были анархистами, думаю, что и здесь они пойдут с нами.
– Надо еще будет посмотреть, что это за дорога. Кто же будет правителем той республики анархистов?
– Правителя не будет, а будет федерация землепашцев, все скопом будем решать наши государственные дела. Сходом, если хотите. Возможно, будут чуть позже и председатели наших федераций, которые будут соблюдать демократическую законность, порядок. Анархия, и только анархия, может дать стране спокойствие и порядок. Так что за дело, друзья и товарищи!
– Всё вроде и хорошо, – с сомнением протянул Хомин, – но как же жить без купцов, аль как там, буржуазии? Я ить давно рвусь в купцы.
– Ну и рвись. Будь купцом, но не таким, какие были. Купцом честным, чтобы не угнетал народ.
– Честным? Да разве же можно по чести стать купцом? Без обмана купцом не станешь.
– Станешь, когда у нас будет свободный труд, свободная торговля без налогов и пошлин. С этим спешить не будем, а будем делать то, что нам под силу. Победит анархия – она никого не даст в обиду.