е-что и почитай. Может быть, когда и пригодится.
Устин при свете плошки[53] читал «Правду». Ленин писал: «…Это новое правительство уже связано по рукам и ногам империалистическим капиталом, империалистической военной, грабительской политикой…»
Об этом что-то говорил Иван Шибалов, мол, если бы и захотел царь прервать войну, то ему не дадут его советники, или что-то в этом роде.
«…На деле именно это новое правительство уже связано по рукам и ногам империалистским капиталом, империалистской военной, грабительской политикой, уже начало сделки (не спросясь народа!) с династией, уже работает над реставрацией царской монархии, уже приглашает кандидата в новые царьки, Михаила Романова, уже заботится об укреплении его трона… Правительство октябристов и кадетов, Гучковых и Милюковых, не может, – даже если бы оно искренне хотело этого (об искренности Гучкова и Львова могут думать лишь младенцы), – не может дать народу ни мира, ни хлеба, ни свободы…»
– Туранов, ты только послушай, что пишет этот Ленин. Головаст. Помнишь, Шибалов говорил, мол, царь – это король на шахматной доске, которому могут поставить мат не только противники, но и свои пешки. Мат, потому что король – тож пешка, но пешка крупная, окруженная мелкими, и эта мелочь при случае схрумкает короля и не подавится. Значит, то же самое сейчас творится и во Временном правительстве. Головаст Ленин и расчётлив. Всё по полочкам расставил. Может быть, прав побратим, что сила на их стороне. Туранов, ты присягал гучковым и милюковым?
– Так точно, господин штабс-капитан.
– Кончай, Туранов, есть имя у меня. Вот, слушай, что ещё Ленин пишет: «Помогите вооружению рабочих или хоть не мешайте этому делу – и свобода в России будет непобедима, монархия невосстановима, республика обеспечена. Иначе Гучковы и Милюковы восстановят монархию и не выполнят ничего, ровнехонько ничего из обещанных ими “свобод”. Обещаниями “кормили” народ и одурачивали рабочих все буржуазные политиканы во всех буржуазных революциях».
Та-ак, и далее: «”Наша революция буржуазная, поэтому рабочие должны поддерживать буржуазию”, – так говорят Потресовы, Гвоздевы, Чхеидзе, так вчера говорил Плеханов. Наша революция буржуазная… – поэтому рабочие должны раскрывать глаза народу на обман буржуазных политиканов, учить его не верить словам, полагаться только на свои силы, на свою организацию, на свое объединение, на свое вооружение»… «Жестокие уроки войны, которые будут тем более жестокими, чем энергичнее поведут войну Гучков, Львов, Милюков и К°, неизбежно будут толкать эту массу к пролетариату, вынуждая ее идти за ним. Эту массу мы должны теперь, пользуясь относительной свободой нового порядка и Советами рабочих депутатов, стараться просветить и организовать прежде всего и больше всего…»
– М-да, Туранов, Ленин и большевики – весьма опасные люди. Будь я во главе Временного правительства, я бы приказал тотчас же найти и арестовать Ленина.
– За что же? Сейчас свобода слова и выбора партий, разные разности. Тут уж кто окажется умнее да хитрее. А твой побратим Лагутин тоже человек опасный, в дела полка вмешивается. Боюсь, как бы его наши черносотенцы не пристукнули. Ходит-то без охраны.
– Разбежались наши пути-дороги с Петьшей. А вот зла на него нет. Но и с ним не пойду, душа не приемлет. Царь еще крепко сидит во мне. Как вспомню, что я был причастен к его свержению, на душе гадливо делается. Присягнул Временному правительству, тоже на душе пакостно, будто к чему-то дурному приобщился. Мне противны дела и мысли Милюкова, тем паче этого трепача Керенского, не по душе замашки Ленина, а чьи хороши – пока не разберусь. Запутался я, Туранов, без царя-то. А как ты?
– Мне не легче, чем тебе. Живём мы зажиточно, свои табуны коней, земли́ по-за глаза, и как только вспомнишь, что вся власть беднейшему крестьянству, так и наливается сердце злобой. Одно роднит меня с большевиками: то, что они хотят кончать войну раз и бесповоротно, но эти лозунги, мол, всё бедолагам – злят. Здесь они прошибают. А война, ясное дело, штука страшная. Почитай, из батальона нас трое целы.
– Ты прав, Туранов. Отец в письмах тоже этого страшится. Зовёт меня домой, мол, землю надо от большевиков защищать. А как ты ее защитишь, ежли побратим стал противником! Он же говорит, мол, все сознательные, честные, добрые скоро будут на стороне большевиков. Дела не в радость…
13
С Балтики холоднючий ветер. Небо серое, тяжелое. Прорвется сквозь тучи ленивое солнце – и нет его. Зябко и тревожно. Тревожно тем, кто сидит в окопах, тем, кто затаился в лачугах, тем, кто во дворцах, кто спешит по улице. Тревожно за себя и за судьбу России. Ночами гулко стучат сапоги патрулей, иногда раздаются выстрелы. Город патрулируют части, верные Временному правительству, город патрулируют матросы, верные Советам. В городе и в стране двоевластие. У Советов пока куцая власть, но и она у Временного правительства как бельмо на глазу. Взять бы эту властишку – да об угол, да мордой хамов в грязный сапог, чтобы не рвались к власти! Но пока не время, пока опасно, народ на пределе. Затаиться, играть и ждать. Развивать в людях оборонческие настроения, чем и занята шайка правителей и их божий глас – Керенский. Умелый оратор, который, выступая, явно говорит не от души, а играет своим красноречием.
Петроград ждёт Ленина. Ленин на многое откроет глаза. Прозреет народ. Быть новой революции. Ищейки Временного правительства на ноги подняты. Мечутся. Не пустить Ленина в Петроград! Не пустить в Россию! Но…
Ленин на броневике. Ревет и качается народ, вооруженный народ. Не до шуток. От первого этапа буржуазной революции ко второму! Никакой поддержки Временному правительству! Вся власть рабочим и крестьянам!..
Режут тьму прожекторы, слова, как пули, падают в народ.
Федор Силов здесь же. Кто-то жарко дышит ему в затылок. Нарастает мощное дыхание толпы…
Четвертого апреля Федор Силов был на собрании большевиков, где Ленин развил свои тезисы, а уже 7 апреля они были напечатаны в газете «Правда». Народ читал, народ размышлял. Каждый понимал, каждый воспринимал написанное по-своему.
«В нашем отношении к войне, которая со стороны России и при новом правительстве Львова и К° безусловно остается грабительской империалистской войной в силу капиталистического характера этого правительства, недопустимы ни малейшие уступки “революционному оборончеству”».
– Верна-а, – нетерпеливо чесал бороду Силов. Все это он слышал из уст вождя большевиков. Теперь читал, вникал, хотел понять.
«На революционную войну, действительно оправдывающую революционное оборончество, сознательный пролетариат может дать свое согласие лишь при условии: а) перехода власти в руки пролетариата и примыкающих к нему беднейших частей крестьянства; б) при отказе от всех аннексий на деле, а не на словах; в) при полном разрыве на деле со всеми интересами капитала.
Ввиду несомненной добросовестности широких слоев массовых представителей революционного оборончества, признающих войну только по необходимости, а не ради завоеваний, ввиду их обмана буржуазией, надо особенно обстоятельно, настойчиво, терпеливо разъяснять им их ошибку, разъяснять неразрывную связь капитала с империалистской войной, доказывать, что кончить войну истинно демократическим, не насильническим миром нельзя без свержения капитала…»
То же читал и Устин Бережнов спустя неделю, когда газета была доставлена на фронт. Щурил глаза. Вот оно, признание фактов, что в большинстве Советов рабочих депутатов большевики в меньшинстве. Да-а, но это пока. Большевики выяснят свои ошибки и, избавившись от них, добьются большинства, проповедуя необходимость перехода всей государственной власти к Советам рабочих депутатов. Вот за что они ратуют: не за парламентскую республику, а республику Советов рабочих, батрацких и крестьянских депутатов по всей стране снизу и доверху.
– Вот оно, о чем говорил Шибалов: «Устранение полиции, армии, чиновничества…» Вот она, гибель государственной машины снизу и доверху. Об этом тоже говорил Шибалов. Вот оно, крушение империи, старого мира. Ты слышишь, Туранов?
– Да уж слышу, – буркнул Туранов, починяя гимнастерку.
– Слушай дальше: «В аграрной программе перенесение центра тяжести на Советы батрацких депутатов. Конфискация всех помещичьих земель…» Это можно, это должно быть, – соглашался с Лениным Бережнов. – Ибо бесчестно, не работая на земле, брать с земли. И национализация всех земель тоже к месту. Но батраки, коих Ленин хочет поставить во главу, – глупость. Здесь большевики прошибут, оттолкнут от себя зажиточного мужика, затеют раздоры в деревнях, а там и до Гражданской войны недалеко. Созыв Учредительного собрания, ишь ты, и опять с большевистскими Советами, будто без них невозможно. Да, Туранов, ежели они сейчас и в меньшинстве, то скоро будут в большинстве, ежли уж я кое в чем с их позицией соглашаюсь.
– А чего тебе не соглашаться, у тебя нет фабрик, нет поместий, – смеялся глазами Туранов.
– Как чего? Ежли я пойду с большевиками, то, считай, себя и душу свою потеряю. Стану перевёртышем. Присяга царю, потом Временному правительству, если еще и большевикам, то там можно давать присягу хоть черту. И нет человека. Нет, товарищ Ленин, каким я был, таким и останусь, был против вас – и буду против. Отец пишет, что они развернули борьбу против большевиков, завели у себя анархию. Это еще глупее большевизма. Мол, с Ковалем готовятся создать в тайге республику. Отписал я ему, что он и Коваль – дураки. Их борьба – щенячий визг.
– Зря ты такое отписал. Ежли душа лежит к анархизму, то пусть себе тешатся. Все стоят на росстанях. Не ведают, куда пойти.
– Все ведают. Отец тоже. Мы знаем, что присяга временщикам – это предательство. Третьей присяги не будет…
Федор Силов тоже готовил себя к трудной борьбе, чтобы отстоять права бесправных. Страшило одно, что без Гражданской войны не обойтись. Федор Силов еще не отошел после расстрела гвардейцев. Душа хлипковата.