Я не слышала, о чем так весело муж разговаривает с парнями. Видимо, никто не погиб, раз все довольны – они будто загнали зверя и радуются удачной охоте. Мне бы уйти отсюда – незачем смотреть, как над ним будут издеваться и избивать, все равно же ничего поделать не смогу. Уйти – хотя бы для того, чтобы не привлечь к себе внимание мужа. Ко мне тоже будут вопросы – позже. После того, как единственного нормального человека из присутствующих не станет. Хотя о чем я? Коша пытался его вытащить и не раз. И он, наверное, имел право злиться на то, что его усилия по спасению оказались тщетными. Интересно, а можно всерьез злиться на будущий труп?
– Лизонька! – мягко позвал Иван. Я подняла подбородок выше, шея никак не хотела держать голову. – А не лучше ли начать с тебя? Что произошло бы, доверяй я тебе в последнее время? Хорошо, что подключил все сигналы на твой номер к своему телефону, а иначе пропустил бы такое занимательное романтическое приключение!
Выходит, не зацепил Саша сигнализацию – он попался сразу же, когда рискнул бросить сообщение. Иван сел, неспешно выдвинул ящик стола и вынул пистолет. Направил его на меня и слегка вскинул бровь.
– Расскажи мне, красивая моя девочка, как же так получилось? Ты его специально охмурила или «сердцу не прикажешь»? И как давно вы об этом договорились? Он в любом случае все расскажет. Так пожалей своего любовничка – расскажи сама.
Не думала, что смогу совладать с голосом, но он прозвучал почти без дребезжания:
– Ненавижу.
– Как ты сказала?
– Не-на-ви-жу, – повторила отрывисто. – Стреляй, Вань. Кажется, я не настолько боюсь сдохнуть, как жить с тобой.
Он разозлился – вся его предыдущая веселость теперь показалась наигранной. На скулах заходили желваки. Я соврала – я страшно боялась умереть. Дуло, направленное на мое лицо, пугало сосущей чернотой, втягивало в себя взгляд, как в бездонную воронку. И я не хотела никого дополнительно злить, не хотела подставляться. Просто других слов в моей голове не нашлось. Не бросаться же в ноги в мольбе простить бедного влюбленного парня? Не простит. Не объяснять же, что никакой мне Саша не любовник. Иван и так это знает, как знает и то, что сообщение от того было единственным. В гробовой тишине Иван щелкнул предохранителем и положил палец на спусковой крючок, и в его взгляде я видела ярость – намного большую, чем когда-либо. Я не хотела никого дополнительно злить, но выполнила эту программу по максимуму.
Новый звук заставил вздрогнуть. Но вместо выстрела я услышала такой же щелчок, и сразу же за ним грохот затворов со всех сторон и моментальная тишина, еще глубже предыдущей. За миг я перенеслась в мучительно замерший кадр, в котором слышала только собственное дыхание. Коша левой рукой держал пистолет в сантиметре от виска Ивана, все остальные ребята направили стволы на него и замерли в полумистическом ужасе. Последним на Кошу нацелился автомат, невесть откуда взявшийся в руках Славки.
Иван медленно, как будто на скрипучих шарнирах, повернул голову к Коше. Тот лишь слегка отодвинул пистолет, но руку не опустил. Хотя побледнел еще сильнее, чем раньше.
– Т… ты что делаешь? – Ваня собрался, лишь споткнувшись на первом звуке.
– Останавливаю ошибку, о которой вы через секунду пожалеете, – заговорил Коша отчетливо и сухо. Вот в этот момент ровный голос, к которому я, казалось бы, давно привыкла, вытрясал все нервы. – Иван Алексеевич, я застал конец их разговора – ушлепок пытался уговорить ее на побег, но Елизавета Андреевна сказала, что любит мужа и всерьез уходить не собиралась. Я вас знаю, как никто другой. Вы не простите себя за промах, если сейчас погорячитесь.
Иван сглотнул – это тоже вышло как в замедленной съемке.
– Услышал. Внял. Пушку опусти.
Коша тут же ослабил руку. Ребята почти синхронно выдохнули и тоже опустили стволы. Уверена, не только я за последние несколько секунд была близка к сердечному приступу.
– Значит, виноватый здесь один, – вспомнил Иван о Саше, который даже голову не поднимал.
Коша развернулся, снова вскинул руку, приставил дуло к затылку парня и мгновенно выстрелил. Тело дернулось и полетело вперед, а я начала оседать на пол. Но успела увидеть, как Иван со всего размаха бьет Кошу рукояткой пистолета, наотмашь по лицу, а тот даже не прикрывается.
– Еще раз поднимешь на меня ствол, щенок, и будешь на его месте! – Иван орал так, что стекла звенели. – Ебучье неблагодарное отродье! Ты другого способа остановить меня не придумал, урод?
Ему было плевать на мертвое тело, плевать на брызги крови и мозгов, полетевших в меня. Ему было даже плевать на то, что Коша пристрелил виновного без окончательного приказа. Он лупил его и захлебывался воплями. Но парни вокруг заметно расслаблялись – они испытывали облегчение, что опасность миновала, а этому на полу все равно было не выбраться. Так еще и легко отделался. Но не пришлось стрелять в Кошу, который им почти начальник, и он, к счастью, ничего такого не имел в виду, просто не сообразил, как остановить шефа иначе – некогда было соображать. Все, кому положено, живы и здоровы. Обычный вечерок. Должно быть, сегодня будний день. Теперь можно разойтись и выпить пива.
Больше сознанию не за что было держаться, я отключилась.
Глава 15
Поместили меня в отделение для буйнопомешанных. Дома я сутки билась в непрерывной истерике, кричала, что больше не хочу здесь оставаться – уйду хоть куда, хоть на улицу, хоть в окно, но меня даже из спальни не выпускали. А потом Иван вызвал санитаров, а мне напутствовал с нежной заботой в тоне:
– Ничего, ничего, Лизонька, это обычный стресс. Специалисты помогут.
В больнице я попыталась взять себя в руки и объяснить врачам, что здорова, что муж таким образом меня просто наказывает. Но меня, разумеется, никто слушать не собирался – им за это прилично заплатили. И опухшее от слез лицо давало им «доказательства», что я не в себе. Меня привязали ремнями к кровати и до обморока накачали транквилизаторами.
Меня не навещали. Я потеряла счет времени, но по прикидкам прошло не меньше недели до того дня, как я начала целенаправленно считать. Повезло, что медики не оказались настолько зверями, чтобы привязывать меня постоянно – я не демонстрировала никаких признаков буйства, со временем меня перевели с инъекций на таблетки. Заторможенность оставалась, мысли вообще будто по черепушке изнутри растекались, но так я хоть отчасти себя осознавала. Сидела у окна и пыталась думать.
Сашу убил Коша, но долго злиться на последнего я не могла. Кое-как складывала по кадрам все произошедшее и, кажется, до конца поняла, что произошло: он спас меня, подставился сам, но спас. Да и Сашу спас от еще худшей участи. Он выстрелил слишком быстро, как будто просто не дал возможности Ивану выкрикнуть приказ. Нет, на Кошу я не злилась. Мне вообще больше нечем было злиться – из меня сделали какую-то вялотекущую пластмассу.
Палата у меня была одиночная – наверняка Иван об этом договорился, но и медперсонал с меня глаз не сводил. Я притихла, старалась ни с кем не общаться в столовой, но внимательно слушала. Похоже, здесь лечили очень разных пациентов – и нередки были полностью невменяемые. Иван опасался за мою жизнь, потому договорился об «одиночке»? Скорее всего. И скорее всего он рано или поздно явится – удостовериться, сделала ли я нужные выводы. А иначе… что ж, он вполне может содержать меня в психушке годами.
Таблетки делали с моим разумом что-то невозможное. Я вроде бы понимала, что должна ненавидеть мужа, но сил для этого не оставалось. К врачу вызывали раз в день, он задавал одни и те же вопросы: «Не повторяются ли у меня галлюцинации?» и «Нет ли каких-то мыслей, которыми я хотела бы поделиться?». Про галлюцинации я только в первые дни отрицала, а потом смирилась и признавалась – мол, были, и нет, больше не повторяются. Все разговоры о выписке заканчивались добродушной и многозначительной улыбкой доктора. Да не выпустят меня отсюда, никогда не выпустят. Разве что на руки к Ивану.
Если бы я могла беспокоиться, то обязательно начала бы паниковать от того, что он не приходит. Дни начала считать в уме по рассветам и сделала вывод, что муж явно не спешит. Пыталась не глотать таблетки – не вышло, медсестра просила открыть рот и показывать. Шла после приема в туалет и засовывала два пальца в рот, вызывая рвотные позывы, но и это заметили. Похоже, я далеко не первая здесь такая, сообразительная. Зато меня снова начали привязывать на ночь ремнями – возможно, это способ наказания для «самых умных». Меня даже не выпускали на прогулки. Медсестра хлопала по плечу и обещала, что как только состояние улучшится, переведут в другое отделение – а там рай! Видимо, рай по сравнению с этим. Но как может улучшиться мое состояние, если оно и без того стабильно? Да, я сутки прорыдала, но на моих глазах убили дорогого человека! Вряд ли кто-то на моем месте выдержал бы. Более того, вряд ли я избежала бы этого «лечебного воспитания», если бы и не впала в истерику.
Примерно через месяц я начала сомневаться в своем здоровье. А вдруг все психи считают, что они здоровы? Может, смерть Саши лишила меня и без того небогатого умишка? И я этого перехода просто не заметила.
Со временем я начала мечтать увидеть в окне Ивана. Ведь он заботился обо мне, любил – именно так, как умеет. Я же ценила это четыре года, сама виновата, что ценить перестала. Полезла зачем-то в его дела, Саше не смогла объяснить – его убили из-за меня. А Ваня… Ваня такой, какой есть. Все-таки лучше вернуться к нему, чем навсегда остаться здесь. Я гнала от себя это слабоволие, но на самом деле никакой воли во мне не осталось – все вышибли, вытравили красивыми таблетками, ночными ремнями и глухим одиночеством. Два месяца или три. Или пролетело уже полгода, просто я шизофреничка, потому могу сильно ошибаться в подсчете рассветов.
– Лиза, к тебе гости! – Врач сам зашел в палату с улыбкой. Я уже разучилась ненавидеть, но именно эту улыбку выносить не могла – она была его оружием и аргументом на любой неудобный вопрос.