А я – теперь безвольная, я теперь каждую секунду ловлю, и это притупляет стыд и страх.
– Она уверена, что мы любовники, – сказал Коша, когда мы вырулили со стоянки и ждали светофора для выезда на оживленную дорогу.
– Я объясню ей, что это не так, – проговорила медленно, стараясь смотреть только вперед, а не на него.
Меня тревожило все: его рука на руле, все-таки попадающая в боковое зрение, всегда спокойный голос, в котором эмоций не содержится – их можно поймать, лишь глядя в глаза, и длинные паузы между нашими репликами, в которые проваливаешься, как в воду, и не хочешь выныривать.
– Не думаю, что это хорошая идея, Лиза, – он выдернул меня из очередной глубокой паузы. – Во-первых, Вера думает, что мне можно хотя бы отчасти доверять, поскольку мы любовники. Во-вторых, тогда ей еще меньше будут понятны наши отношения. И в-третьих…
Он замолчал.
– Что в-третьих, Коша?
Я бы утонула в очередной паузе, если бы так не ждала ответа. И еще сильнее разволновалась, когда почувствовала короткий взгляд на мой профиль. Это «в-третьих» потом мне не позволит спокойно уснуть, после этого «третьего» пауза станет уже не водой, а киселем, из которого не вынырнешь.
– В-третьих, – он сбавил тон, – не оказалась бы информация преждевременной.
Черт, в предположении я не ошиблась. И все равно накатило. Отвернулась к окну, зажмурилась, промолчала. У Коши есть поразительная способность – называть самые неудобные вещи своими именами, всегда не вовремя. Не оказалась бы информация о нашем сближении преждевременной – и плевать, что Коша провалит экзамен Ивана, и плевать, что тот нас в порошок сотрет. Ведь воздух в салоне не просто так трещит, сам он и есть страх и предвкушение – мучительной неизбежности. Разумеется, я оттолкну. Разумеется, Коша оттолкнет меня. Мы слишком хорошо друг к другу относимся, чтобы не оттолкнуть. И все равно – неизбежно.
– Не городи чушь, – самая моя глупая фраза за сегодня.
– И правда, погорячился, – самая его глупая фраза за сегодня. – Извини. Но не говори ни о чем Вере по первым двум причинам.
Господи, а с воздухом-то что? Скребет по барабанным перепонкам тишиной, заставляет снова повернуться. Если я коснусь его руки – двумя пальцами голой кожи коснусь и отдерну – скрежет атмосферы же не прекратится? Я не коснулась – сдержалась. Не сдержался Коша. Он так резко сдал в сторону, что вся колонна нам гневно засигналила. Коша включил аварийку и еще целую секунду смотрел вперед, пытаясь разглядеть машину Веры. Но она не успела среагировать – поехала после перекрестка дальше. Заметит скоро, что мы остановились, но на разворот ей потребуется время. Минуты. У нас появились целые минуты для обнуления этого оглушающего скрежета воздуха.
Коша дернулся мгновенно, отстегивая ремень, подался ко мне. Я не отреагировала никак – не успела отреагировать. И тогда он сам рванул меня за плечо на себя, перехватил за затылок, неудобно – далеко и тесно одновременно. Хуже этого места для поцелуя была только столовая…
Он ведь не холодный, не равнодушный, он безумный какой-то, неконтролируемый. Врывается языком в рот, стонет. И я… я с ним, кажется. Неудобно. Чертов салон машины, и тесно, и далеко. Между нами широкий подлокотник больно впивается в бок, но я пока не чувствую – ничего не чувствую, кроме его губ. А что будет потом? Снова орать от бессилия? Коше показать, как я способна от бессилия орать?
У нас с мозгами что-то произошло, мысли сжались в плоскость. Как же он целует… Я и не знала, что внутри меня живет такой зверь – и он отвечает, если чувствует рядом такого же зверя. Он в поцелуях этих существует и растет, но голод его страшен. Меня внутри режет, но рези хочется все больше. Пытаюсь открыть глаза – и совсем теряюсь, видя, что его глаза закрыты, он не может остановиться – он меня губами ловит, как вдохи. И я снова попадаюсь, дрожу от очередного столкновения с его языком и теперь сама ловлю его вдохи. У страсти странный вкус – он горький, а не сладкий, как ожидалось, горький и судорожно-острый, она на губах, но течет внутрь, вниз, давит резью. И целовать бы так – отвечать бы так бесконечно, пока не раздавит окончательно…
Казалось, что нас друг от друга ничего уже не оторвет. Даже Вера не оттащит, осуждением своим не остановит. Но Коша сам отодвинулся, хотя ладонями все еще жег мое лицо. Глаза не открыл, просто замер в десяти сантиметрах.
– Что же мы творим?.. – выдохнула я. – Делаем то, о чем пожалеем.
Он ответил, все так же не глядя на меня:
– Я уже жалею. Каждый день. Пойми правильно – я жалею, что помешал Ивану Алексеевичу тебя тогда пристрелить. В тот день мне показалось, что я не могу такого допустить. Но сейчас я был бы уже в порядке, а не в этой жопе.
– Кто о чем, а Коша только о себе и думает, – усмехнулась я и тоже закрыла глаза. – И понимаю, о чем ты говоришь. Но не волнуйся – кто-нибудь меня пристрелит, при таком-то подходе к жизни. Ты, главное, рядом не окажись, и потом будешь в порядке.
– В том и проблема – я теперь не могу не оказаться рядом. Мы по одному выжили бы, а вдвоем – без вариантов.
Он внезапно дернулся так же, как недавно ко мне, отпустил и прошептал на грани слышимости:
– Странно. Лиз, в бардачке…
Не успел договорить, как я не успела понять, что речь идет об оружии. С его стороны стекло разлетелось и сразу по голове ударили. Я вскрикнула, открыла бардачок и выхватила ствол, только теперь соображая, что произошло: сзади нас прижала машина, а другая резко подала вбок, затормозила наискось, перекрывая возможность выехать. «Странно», – Коша произнес при приближении задней машины. Должно быть, отметил, что это не Вера подъехала. Но уже через полсекунды нас зажали и среагировали так быстро, что он даже пистолет вынуть не успел.
Видимо, он потерялся от удара, поскольку выволакивали его из машины без сопротивления. Не два и не три человека – вокруг целая толпа. И автомобилей не два – они абсолютно нагло устроили затор на дороге и не стеснялись действовать на глазах у десятков водителей. Но я все-таки успела направить пушку на того, кто подлетел с моей стороны, однако он утихомирил порыв:
– Спокойно, Елизавета Андреевна. И тогда никто не пострадает.
Незнакомое лицо. А пострадает в первую очередь Коша – его уже взяли, теперь я даже не видела, в какую тачку заволокли. И от накатившей слабости опустила оружие, почти сразу мне на голову надернули мешок и тоже поволокли. Это профессионалы, много, целый отряд, но суть в другом – они вообще ничего не боятся, устраивают погром прямо в центре столицы, полный беспредел!
Я вскрикивала от болезненных тычков, со мной не церемонились – они слишком спешили. Меня закинули в багажник, сильно перетянули сзади руки чем-то пластиковым, и почти сразу пространство дернулось – машина рванула с места. Вот так буквально за несколько секунд возникшая пробка рассосалась, а на обочине осталось чуть побитое авто с распахнутыми дверями. Это не люди Ивана – я так решила, когда начала дышать. Напавшего на меня не узнала, да и незачем было Ивану подставляться, если он мог просто дождаться, когда мы вернемся домой. А Вера… Вера наверняка до сих пор ищет, где можно развернуться и начистить нам физиономии за то, что отстали. Она и не заподозрит в этой процессии похитителей. Да и такой отчаянной наглости в наши времена уже практически не случалось.
Пару минут я приходила в себя, потом регулировала дыхание – сквозь ткань мешка дышать сложно. И лишь затем попыталась соображать. Не уверена, что Коша жив, но выстрелов я не слышала. Похоже, за нами следили, – из тира или после курсов я всегда ехала с Верой, но налетели именно на эту машину. Меня назвали по имени-отчеству – и я вообще без понятия, хорошо это или плохо. Но факт в том, что искали именно меня. Думаю, если бы Коша не свернул, нас попытались бы перехватить уже за городом, он случайно нарушил их планы. Эта капитальная наглость – просто резкий пересмотр тактики. Нет, это точно не Иван. Не могу себе представить, чтобы Иван действовал настолько грубо и открыто. Но профессионалы. Алаев? Сердце замолотилось от понимания – а с чего я взяла, что в прокуратуре связи только у моего мужа? Алаев, скорее всего, тоже везде своих людей держит. Вот и нарвалась со своими показаниями. А попасться я должна была с Верой, а не с Кошей – для них эта рокировка не имеет значения. Или банальный выкуп – нашлись идиоты, решившиеся поиметь Ивана Морозова? Тогда я им сочувствую. Правда, в следующую очередь после сочувствия к себе и Коше. Интересно, где сейчас Вера? Кроме того, что в ужасе.
Мы ехали куда-то тоже за город, но, возможно, в другую сторону. Довольно долго, а звук соприкосновения шин с асфальтом менялся – другое покрытие и набор скорости. Значит, точно уже за городом. И потом не меньше двадцати минут, за которые я едва не задохнулась.
Меня все-таки освободили – по крайней мере, выволокли из багажника и, не снимая мешка с головы, протолкали куда-то и бросили на пол. Через пару минут я приподнялась и позвала:
– Коша, ты здесь? Руслан!
Никто не ответил – да я и не чувствовала рядом присутствия людей. Голоса раздавались где-то вдалеке, за стенами, их нельзя было разобрать. И Кошу, если он еще жив, утащили в другое помещение. Теперь я вслушивалась в звуки в ожидании выстрела, но его не раздавалось. Хотя если это Алаев, то Кошу вначале захотят допросить – он уж точно знает больше моего, об этом не в курсе только полиция. А если шантажисты, то за Кошу они смело смогут просить больше, чем за меня. Догадались бы, насколько ценный улов поймали, до того, как его замочат. Или меня?
Я спиной нащупала стену, села. Ноги замерзли, а руки резало острым пластиком. Слишком долго. Или со мной вообще разговаривать не собираются, или заказчика здесь нет. Похоже, я угадала с последним – по внутренним ощущениям через час шум начал приближаться ко мне, а потом мужским голосом деловито приказал:
– Ведите ее наверх.
И снова потащили, теперь по лестницам. А от мешка освободили после остановки. Глубокий вдох, волосы противно липнут ко лбу, но первое, что я вижу, – дуло пистолета. Так со временем и привыкну к этому ощущению.