[51] причесывала меня, я держалась спокойно, как лошадь, когда ее чистят скребницей. Потом пришел слуга в ливрее. Карета ждала перед домом, и мы поехали в Царское Село. Только мы прибыли на место, кучер и слуга, до того сидевшие чинно, сразу спрыгнули вниз и помогли нам выйти из кареты. Ворота главного портала дворца открылись, нас провели внутрь и помогли снять пальто. Затем паж в ливрее повел нас по коридору, покрытому паркетом из красного дерева, в гостиную.
Тут появился царь всея Руси, царица и их пятеро детей. Папа поцеловал сначала царя, потом царицу, которая для меня была самой красивой женщиной из всех, кого я когда-либо встречала. Конечно, я была потрясена присутствием таких — как мне казалось — божественных созданий. Однако позже, когда я немного освоилась и попыталась держать себя соответственно, эти люди излучали такое тепло, что я перестала напрягаться и почувствовала себя хорошо. Во время первой беседы царица притянула меня к себе и по-матерински поцеловала.
Затем меня представили Великим княжнам и царевичу, который потом танцевал вокруг папы и тянулся к нему. Вскоре у меня было такое впечатление, будто я отношусь к этой семье. Девочки потянули меня к маленькому столу с закусками, на котором громоздились красная и черная икра, крабы, анчоусы, селедка, шарики из мяса и рыбы, а также водка и вино. Великие княжны стояли по одну сторону, вежливо ожидая, пока не начнут есть их родители и гости, но Алексей с хитрой улыбкой наколол зубочисткой один мясной шарик и направил его в рот. Царь неодобрительно покачал головой и вздохнул: „Когда меня не станет, Россией будет править царь, который войдет в историю как Александр Грозный…“
Дети засыпали меня вопросами, что я делаю в свободное время, и каково мне иметь такого папу… У меня была возможность осмотреть комнату. Стены обитые розовой камчатной тканью, мебель из светлого дерева (клена, как я узнала позже), везде висят картины и фотографии, стоит маленький секретер с большим крестом на нем. Но много времени для рассматривания у меня не было. Вскоре я подружилась с наиболее близкой мне по возрасту Великой княжной, которую звали, как и меня, Мария.
Нашу беседу прервали, когда церемониймейстер объявил, что кушать подано. Мы направились в большую столовую с громадными окнами, окаймленными красными бархатными шторами с золотой каймой. Ковер был такой мягкий, что я чуть не споткнулась, когда моя нога погрузилась в него. На столе лежала красивая камчатная скатерть, сверху стояло много золотых фарфоровых тарелок с царским гербом. Приборы состояли из трех бокалов с золотыми гербами — как и все, от льняных салфеток, ножей и вилок до серебряных подносов было украшено гербом. Позади каждого из красных бархатных стульев стоял лакей в голубой бархатной ливрее и в белых перчатках. С каждой стороны прибора была хрустальная подставка, на которой располагались ножи, вилки и ложки.
Попробован немного салата, я положила вилку на тарелку, и тут же лакей, стоящий позади меня, убрал его. Царица заметила это и спросила: „Он тебе не понравился?“ — „О, нет, Ваше Величество, он очень вкусный, но официант его забрал“. — „Понимаю. Ты положила вилку на тарелку, что означает, что ты закончила есть“.
Потом она объяснила мне, как пользоваться приборами, и я смогла насладиться остальной частью прекрасною обеда. Я также узнала, что стоящий за моей спиной мужчина не официант, а слуга. Трапеза завершилась прекрасным домашним мороженым, рецепт которого я позже узнала. Речь шла об известном „мороженом а ля Романов“, которое готовилось с сахаром, яичным желтком, легким кремом, ванилью и взбитыми сливками.
Под конец мы вернулись в салон на чаи. Громадный серебряный самовар, также украшенный царским гербом, был подвезен на тележке. Заварку наливали из маленькою чайничка, стоявшего сверху — в каждую чашку несколько капель — и доливали кипяток из самовара. Так началось почитаемое всеми русскими чаепитие.
Когда мы уходили, нас поцеловал каждый член семьи. Мария обняла меня за талию и шла со мной до выхода. Слуги помогли нам подняться в экипаж, и мы поехали домой…»
Весной 1913 года праздновали трехсотлетие Дома Романовых. Первый Романов по имени Кобыла, немецко-литовского происхождения, был приглашен уже в конце XIII века на службу при Дворе Великого князя. Однако выходец из этой семьи был избран царем лишь в 1613 году.
Теперь семья с семнадцатым по счету государем этой династии совершает путешествие из Петербурга и Москвы по всем городам, сыгравшим важную роль в истории династии и России. Царица, давно воспринимавшая Распутина гораздо серьезнее, чем одаренного оратора по вопросам религии и чудотворного исцелителя, к удивлению придворного министра, распоряжается, чтобы Распутин тоже принял участие в предстоящих торжествах в Петербурге. Она считает, что это обеспечит ей защиту Бога и убережет от покушений.
Поскольку о присутствии Распутина правительству ничего не известно (здесь царица, вероятно, натолкнулась бы на сопротивление), происходит непредвиденный инцидент. Во время праздничной благодарственной молитвы в петербургском Казанском соборе приданный Думе полицейский сообщает ее председателю, Родзянко, что в первом ряду (оставленном для депутатов Думы) находится «неизвестный в крестьянской одежде, но с крестом на груди»[52]. Родзянко сразу понял, о ком идет речь. Он приближается к Распутину и спрашивает его:
— Что ты здесь делаешь?
— А тебе-то что? — самоуверенно задает Распутин встречный вопрос.
— Если будешь разговаривать со мной на «ты», я выкину тебя за бороду из церкви, — отвечает Родзянко, сверкнув глазами.
Распутин тихо опускается на колени и делает вид, что углубился в молитву. Не обращая на это внимания, Родзянко говорит:
— Если ты немедленно отсюда не исчезнешь, мои полицейские тебя выведут.
Распутин великолепно доигрывает свою роль. Глубоко вздыхая, он поднимается и на ходу бормочет:
— Господи, прости ему его грехи…
Когда императорская чета прибывает в Москву, девятилетнего царевича на руках несет коренастый казак лейб-гвардии. Алексей до сих пор не оправился от последствий полученных прошлой осенью травм и кровотечений. Народ, издавна склонный к суевериям, считает это плохим предзнаменованием.
Когда царская семья по окончании официальных праздничных мероприятий приезжает в Крым и празднует эту дату в узком семейном кругу, Алексей вновь ранится — у него открывается кровотечение, которого все так боялись. Распутина вызывают в Ялту. Между тем Алексей находится под присмотром врачей, хотя его выздоровление приписывается царицей исключительно близости Распутина и его молитвам. Не стесняясь, Распутин совершает поездки из своей гостиницы в близлежащие места, где принимает участие в попойках, а утром сотрудник безопасности, чтобы избежать скандалов, доставляет его абсолютно пьяным в гостиничный номер.
То, что Распутин заставил по-новому взглянуть на себя при Дворе и тем самым укрепил свою позицию в обществе, никак не повлияло на его личную жизнь. Напротив, будучи уверенным в высочайшем покровительстве, он беспокоится о репутации значительно меньше, чем раньше. О нем вновь стали распространяться слухи, которые находят свое отражение в заголовках зарубежных средств массовой информации и доходят до Англии и Франции, где он уже снискал себе сомнительную славу «великой машины любви».
Как же Распутин находит время для подобного рода развлечений? Ведь он очень занят… Ежедневно в его «приемной», как он называет свою прихожую, полно просителей. Дом № 64 по Гороховой улице стал известен далеко за пределами Петербурга. Каждый знает номер телефона 646-46. Из Москвы и Киева также приезжают люди по своим делам — военные, служащие и священники хотят более быстрого продвижения по службе. Купцам нужны особые разрешения, привилегии или установление контактов на высшем уровне. Женщины, опять-таки, если они приезжают как просители, ратуют за продвижение по службе мужей или просят о смягчении наказания осужденным. Евреи хотят приостановки судебного процесса, который привел некоторых из них в тюрьму, потому что они по поддельным дипломам врачей обманным путем получили право на жительство в столице. Интересно, что рабочие и крестьяне не приходят к Распутину. Они ему не верят и не разделяют мнения о его всемогуществе. Один крестьянин из охтинского уезда в Сибири сформулировал это так: «Лучше совсем умереть, чем просить Распутина о помощи!»
Наконец, малоимущие тоже просят его о пожертвованиях на медицинское обслуживание. И здесь Распутин проявляет свою щедрость.
Он может себе это позволить. Деньги текут к нему рекой. Нет почти никого, кто испрашивая у Распутина помощи, не протянул бы ему узелок с деньгами. К этому добавляются щедрые пожертвования со стороны его почитательниц, чаще всего обеспеченных женщин из зажиточных кругов, или ему лично, или для передачи нуждающимся, или на церковь. Все знают, что секретарь митрополита ходит к Распутину и возвращается от него с пожертвованиями. Однако никто не знает, достигают ли они своей цели.
Распутин не имеет понятия о размерах своего состояния. Это зависит не только от типичного для русских философского отношения к деньгам, которые они не хранят, а необдуманно распоряжаются, но и оттого, что он почти не умеет считать. Для этого у него есть «советники» — банкир Дмитрий Рубинштейн, а также ювелир и спекулянт Арон Симанович. Они управляют финансами Распутина и становятся, как искренне призналась его дочь Мария, «при этом все богаче», поскольку «отец ни разу не потребовал никаких документов или отчетов».
Среди прочего, состояние Распутина вложено в каучуковые акции, но оба коммерсанта используют дружбу с влиятельным клиентом также для собственных сделок. Во всяком случае, позже, когда дети в день смерти Распутина напрасно искали наличные деньги на расходы и позвонили двум «лучшим друзьям», то узнали, что имущество Распутина таинственным образом исчезло, и не осталось ни копейки.