окончательно их разрушили. Сплетни быстро распространялись в просвещенном обществе и подтачивали имидж монархии. А любые сомнения в святости и попытки открыть царю глаза на происходящее еще более углубляли пропасть между троном и остальной Россией. И со временем это привело к революции.
6. Горящий факел
Вот уже он и с котомкой,
Путь оглашая лесной
Песней протяжной, негромкой,
Но озорной, озорной. […]
В гордую нашу столицу
Входит он – Боже, спаси! —
Обворожает царицу
Необозримой Руси.
Где-то между маем 1904 и началом 1905 года2 Распутин впервые попал в исторический татарский город Казань на реке Волге. Казань вошла в состав России в 1552 году после кровавой осады войсками Ивана Грозного. Распутина в Казань привезла богатая купчиха, вдова Башмакова. Они познакомились во время паломничества, возможно, в Абалакском монастыре, вскоре после смерти мужа купчихи. Горе ее было безмерно, но Распутин поговорил с ней и облегчил ее страдания. Она потянулась к нему и стала одной из первых его последовательниц. Купчиха предложила ему за ее счет отправиться с нею по святым местам. «Простая душа, – говорил о ней Распутин. – Богатая была, очень богатая, и все отдала […] Новое наследство получила и все раздала […] И еще получит, и опять все раздаст, такой уж человек»3. В Казани Башмакова познакомила Распутина с богатыми местными купцами и видными клириками. Распутин произвел на всех хорошее впечатление – сильный, стройный, здоровый сибиряк тридцати пяти лет, гордый и независимый. К этому времени Распутин уже стал называть себя старцем. Жители Казани были поражены его внутренней силой, глубоким проникновением в человеческую душу и знанием Писания. Да, он мог быть резким и грубым, он откровенно пренебрегал социальными условностями. Но при этом он был истинно божьим человеком, и духовная его миссия не оставляла времени на подобные мелочи. Слух о святом человеке из Сибири распространился быстро, и к Распутину за помощью потянулись люди. К нему пришла молодая пара, оплакивавшая смерть двух своих маленьких детей. «Отчаяние супруги моей граничило с безумием, – позже говорил муж, – и врачи ничего не могли сделать. Кто-то посоветовал мне послать за Распутиным… Представьте себе: он поговорил с ней полчаса, и она совершенно успокоилась. Вы можете говорить против него все, что угодно. Может быть, это и так. Но он спас мою жену – и это правда!»
Распутин познакомился с Гавриилом, старцем из Седмиезерского монастыря близ Казани. У них было много общего. Оба родились в крестьянских семьях, совершили паломничество в Верхотурский монастырь и молились у мощей святого Симеона Верхотурского. У них были общие знакомые, в том числе монах, а впоследствии епископ и митрополит Мелетий (Михаил Заборовский). Оба обладали особыми целительными силами. Гавриил даже привлек внимание сестры императрицы, Эллы, которая часто посещала его. Распутин сдружился также с архимандритом Андреем, в миру князем Александром Ухтомским, происходившим из одной из древнейших дворянских семей России. Распутин был частым гостем в доме архимандрита, и Андрей даже дал ему рекомендации в Санкт-Петербург. Об Андрее Распутин говорил так: «Я не знаю другого человека, в котором было бы столько любви»4.
Позже Распутин так вспоминал свои встречи с казанскими клириками: «Я больше беседовал с ними о любви, но они много изумлялись о любви более из опыта, которая пережита мною»5. Распутин не уточняет, какая любовь пережита им, но позже стали говорить о весьма непристойном его поведении в Казани – сомнительные встречи наедине с разными женщинами, посещения городских бань с молодыми девушками, сманивание их из семей и развращение6. Говорили, что Распутин признался в своих грехах Гавриилу, рассказал, как он гладил и целовал женщин, хотя и утверждал, что делал это с любовью и подобающим образом. Гавриил ему поверил, но, как и многие ранние сторонники Распутина, впоследствии обратился против него. Перефразируя народную поговорку, он говорил, что Распутин подобен пауку: убей его, и Господь простит тебе сорок твоих грехов.
Однажды Распутин пил чай с Гавриилом и группой студентов-богословов. За чаем он сказал о своем намерении отправиться в Санкт-Петербург. Гавриил это намерение не одобрил, подумав про себя: «Пропадешь ты в Петербурге, испортишься в Петербурге». Неожиданно Распутин наклонился к Гавриилу: «А Бог? А Бог?» Эти слова доказали Гавриилу, что Распутин умеет читать в сердцах людей7.
Из Казани Распутин отправился в Санкт-Петербург. В «Житии опытного странника» Распутин писал: «В одно прекрасное время проникла мне мысль и глубоко запала в сердце». Он хотел построить в Покровском церковь, ибо, как говорил апостол Павел, «кто устроит храм, того адовы врата не одолеют никогда». Но Распутин был беден. Где же он мог достать денег – не меньше 20 тысяч рублей, – чтобы построить церковь, образ которой уже поселился в его сердце? Он путешествовал по Тобольской губернии в поисках благотворителей, но местные дворяне предпочитали проматывать деньги на свои удовольствия. Ему не дали ни рубля. И тогда он решил отправиться в царскую столицу.
«Приезжаю в Петербург. Все равно как слепой по дороге, так и я в Петербурге». Первым делом Распутин отправился в Александро-Невскую лавру помолиться. При нем был только мешок с грязной одеждой и несколько копеек, которые он потратил на свечи. Уходя, он спросил у проходящего мимо полицейского о епископе Сергии. «Какой ты есть епископу друг, ты хулиган, приятель», – возмутился полицейский при виде нищего крестьянина. Напуганный Распутин убежал к задним воротам монастыря и разыскал швейцара. Перед ним он упал на колени, и тот что-то понял в нем и понял, почему он ищет епископа. Слова Распутина тронули швейцара. Он позвал епископа Сергия (Ивана Старогородского). Епископ, который был также и ректором Санкт-Петербургской духовной семинарии, позвал Распутина к себе и долго беседовал с сибирским старцем. Сергий стал покровителем Распутина, познакомил его с представителями городской элиты, рассказал о нем в императорском дворце и представил его царю. Николай выслушал рассказ Распутина о его планах постройки церкви – и дал ему денег! Распутин вернулся домой, исполненный радости8.
Эта трогательная история не имеет ничего общего с правдой. Распутин приехал в монастырь вовсе не бедным и никому не известным искателем истины. Он был «покорителем Казани», и при нем имелось рекомендательное письмо к Сергию от влиятельного епископа Хрисанфа (Христофора Щетковского), викария Казанской епархии. Не слова Распутина, преклонившего колена перед швейцаром, позволили ему попасть в апартаменты Сергия, но слова Хрисанфа9. И произошло это, скорее всего, где-то между концом осени 1904 и весной 1905 года10.
Студент-богослов и последователь юродивого Мити, Иван Федченков, ставший в 1907 году монахом и принявший имя Вениамина[6], а в сталинские времена получившим сан митрополита Русской православной церкви, вспоминал встречу с Распутиным в апартаментах Сергия в лавре: «Распутин сразу произвел на меня сильное впечатление как необычайной напряженностью своей личности (он был точно натянутый лук или пружина), так и острым пониманием души». Вениамин еще не сказал ни слова, а Распутин уже понял его будущие планы. Молодой студент был ошарашен.
«Вообще Распутин был человек совершенно незаурядный и по острому уму, и по религиозной направленности. Нужно было видеть его, как он молился в храме: стоит точно натянутая струна, лицом обращен к высоте, потом начнет быстро-быстро креститься и кланяться.
И думаю, что именно в этой исключительной энергии его религиозности и заключалось главное условие влияния на верующих людей […] Как-то все у нас “опреснилось”, или, по выражению Спасителя, соль в нас потеряла свою силу, мы перестали быть “солью земли и светом мира”. […] Было общее охлаждение в нас. […]
И вдруг появляется горящий факел. Какого он духа, качества, мы не хотели, да и не умели разбираться, не имея для этого собственного опыта. А блеск новой кометы, естественно, привлек внимание»11.
Практичный епископ Сергий был одним из немногих, на кого этот горящий факел из Сибири впечатления не произвел. Встретились они лишь однажды, и после этого епископ не желал иметь с Распутиным никаких дел12. А вот коллега Сергия по семинарии, Феофан, дело другое.
Василий Быстров родился в 1873 году в семье бедного сельского священника. Архимандрит Феофан блестяще учился в Санкт-Петербургской духовной академии и в 1905 году стал инспектором семинарии, а через четыре года – ректором. Все отзывались о нем в превосходной степени, считали его истинно божьим человеком огромной духовной глубины. Религиозный писатель и государственный чиновник, князь Николай Жевахов, называл Феофана «монахом исключительной настроенности и огромного авторитета», человеком, влиявшим не только на семинаристов, но и на представителей высшего света столицы. Даже писательница Зинаида Гиппиус, весьма критически относившаяся к русским клирикам, называла Феофана «монахом редкой скромности и тихого, праведного жития». Гиппиус навсегда запомнила встречу с Феофаном: «Помню его, маленького, худенького, молчаливого, с темным строгим личиком, с черными волосами, такими гладкими, точно они были приклеены»13. Как и другие священнослужители того времени, Феофан привечал религиозных людей из народа. Они приходили в семинарию простыми, необразованными, но полными живой Церкви. Феофан говорил семинаристам, что «есть еще Божьи люди на свете. Не оскудела русская земля преподобными. Посылает Господь утешенье людям своим, время от времени воздвигая им праведных мужей… Вот ими-то и держится еще Святая Русь»