з князей Эристовых. Он был «гибким, мужественным и сильным». Матрена вспоминала, что с первого же взгляда «почувствовала себя в его власти»31. Пхакадзе был кавалерийским офицером, бравым и красивым. За боевые заслуги он был награжден крестом ордена Святого Георгия. Но сердце Матрены покорили его глаза, наполненные «неописуемым огнем и силой, всем пылом любви, всем головокружением опьянения». Распутин часто встречался с ним и однажды даже ездил куда-то с Пхакадзе и Эристовыми. В полицейском донесении 7 июня его описывают так: двадцати пяти – двадцати семи лет от роду, высокий, среднего телосложения, с темно-русыми волосами, прямым носом и небольшими темными усами. Он носил высокие сапоги со шпорами и слегка прихрамывал – боевое ранение лишь усиливало его опасное обаяние32. Распутин способствовал переводу Пхакадзе в резервные войска в Петроград. Вырубова сообщила Комиссии, что он был «дезертиром, не хотевшим ехать в армию»33.
Матрена и Пхакадзе обручились, но Распутину этот союз не нравился. Отец и дочь начали ссориться, Распутин пригрозил отправить Матрену назад в Покровское, подальше от жениха. Матрене казалось, что Распутин уверен: Пхакадзе использует ее, чтобы подобраться к нему, и его ревнивая натура сделает ее жизнь несчастной34. Распутин изо всех сил старался удержать дочь от свиданий с этим человеком. Ей не позволяли выходить без сопровождения сестры или Дуни Печеркиной. В доме постоянно находилась учительница французского, и Распутин следил, чтобы она всегда присутствовала на всех чаепитиях. В то же время Распутин и сам подыскивал дочери мужа. Его старый друг по Казани, Николай Соловьев, ставший казначеем Святейшего синода, со своей женой Елизаветой теперь жил на Гороховой улице в доме 69. Распутин решил свести Матрену с их сыном Борисом. Борису было двадцать три года, и он служил подпоручиком.
Борис жил в Симбирске и готовился поступить в семинарию, но в 1914 году его призвали в армию. Во время отступления в Карпатах в 1915 году он был ранен. Поскольку участвовать в боевых действиях он уже не мог, его вернули в Петроград. В том же году он познакомился с Распутиным и стал бывать в его доме – чаще всего он приходил к Марии и Варваре. Девушек он считал очень милыми и добрыми. У него было несколько разговоров с Распутиным, он советовался с ним о своем будущем. Распутин внимательно его выслушал, сказал, чтобы юноша не волновался, молился Богу, слушал свое сердце – и все будет хорошо. Борис видел, что нравится Распутину. Распутин был ему симпатичен. Они встречались всего несколько раз, но Борис преисполнился глубокого уважения к этому человеку. Следователю Николаю Соколову в Чите в 1919 году он говорил: «Столько любви и доброты было в этом человеке, и так ярко эти качества в нем проявились, что он, к стыду моему, стал значить для меня больше, чем собственный отец»35.
Судя по мемуарам Матрены, Борис влюбился в нее с первого взгляда. Он был представлен императрице, и она одобрила этот союз. Пхакадзе безумно ревновал и даже угрожал похитить Матрену и бежать с ней на Кавказ36. Ходили слухи, что Пхакадзе пытался даже покончить с собой. После нескольких месяцев переживаний и страданий Матрена порвала помолвку, но выходить замуж за Бориса отказалась37.
Пока Распутин занимался любовной жизнью дочери, Россия готовилась к крупнейшей военной кампании. Бывший военный министр Поливанов сумел восстановить армию после катастрофических поражений 1915 года. Весной 1916 года строились планы мощного и неожиданного наступления на Юго-Западном фронте под руководством генерала Алексея Брусилова. Брусиловский прорыв стал величайшей победой войны. Армия Франца-Иосифа была практически уничтожена. Серьезная подготовка к этой операции шла несколько месяцев. Для успеха кампании жизненно важен был элемент неожиданности, поэтому Николай старался не рассказывать об этом Александре. 22 марта он все же написал ей детали военного плана, добавив: «Прошу тебя, никому об этом не говори». Александре было совершенно ясно, кого он имеет в виду. Но Распутин уже знал обо всем. Он даже подарил Николаю икону в знак «благословения» кампании38.
Наступление началось 22 мая (по старому стилю) с мощного артобстрела. Затем 650 тысяч солдат двинулись в наступление на вражеские окопы под густой дымовой завесой. Австрийцы были смяты. Всего за неделю русские взяли в плен половину австрийской армии на Восточном фронте. Франц Конрад фон Хотцендорф, начальник штаба армии Габсбургов, быстро понял опасность ситуации. Ему было ясно, что вскоре придется просить мира, – иначе армия будет полностью разгромлена. Успеху брусиловской кампании могло способствовать мощное наступление на немцев армий генералов Алексея Эверта и Алексея Куропаткина, командующих Северо-Западным и Северным фронтами. Но оба генерала мешкали, что дало немцам возможность послать австрийцам подкрепление. И это не позволило добиться полной победы39.
17 июня Александра писала Николаю: «[…] наш Друг шлет благословение всему православному воинству. Он просит, чтобы мы не слишком сильно продвигались на севере, потому что, по его словам, если наши успехи на юге будут продолжаться, то они сами станут на севере отступать, либо наступать, и тогда их потери будут очень велики, если же мы начнем там, то понесем большой урон. […]». В конце июля, когда Распутин вернулся из Сибири, Александра написала Николаю, чтобы поделиться с ним его размышлениями по поводу войны: «Он находит, что, во избежание больших потерь, не следует так упорно наступать, – надо быть терпеливым, не форсируя событий, так как в конечном счете победа будет на нашей стороне, – можно бешено наступать и в два месяца закончить войну, но тогда придется пожертвовать тысячами жизней, – а при большей терпеливости будет та же победа, зато прольется значительно меньше крови». Хотя забота о человеческой жизни вызывает уважение, стратег из Распутина вышел плохой. Он не имел представления о военной стратегии, но его слова никак не повлияли на решение Эверта и Куропаткина отказаться от наступления. Брусиловская кампания провалилась и стоила жизни тысячам русских солдат.
Распутин продолжал давать военные советы Николаю и в сентябре. 21 сентября Николай писал Александре, что ситуация «безнадежна», поэтому он велел Алексееву приказать Брусилову прекратить наступление. На следующий день Николай изменил свое мнение и согласился позволить Брусилову продолжить кампанию. Изумленная Александра отправила ему телеграмму: «Он [Распутин] одобрил твой начальный план прекратить и начать в другом месте. Теперь ты пишешь иное. Да поможет нам Бог». 24 сентября она снова написала о том, что Распутин изменил мнение и «очень доволен» новым планом. Николай счел себя обязанным ответить на слова Распутина. Он написал, почему решил возобновить нападение, и описал детали кампании, но затем добавил: «Эти подробности только для тебя одной – прошу тебя, дорогая! Передай ему только: папа приказал принять разумные меры!» Но Распутина это не удовлетворило. 26 сентября Александра писала: «Наш Друг скорбит о том, что тебя не послушали (Брусилов), так как твоя первая мысль была верной, – такая жалость, что ты уступил! Твой дух был прав, желая перемены. Он приподнял образ Богоматери и благословил тебя издали, сказав: “Да воссияет солнце там”». На следующий день Николай снова написал, чтобы подтвердить свое решение позволить Брусилову продолжить наступление. Но Александра и Распутин его не слушали. 11 октября императрица писала: «Наш Друг сказал, что дело не пойдет на лад, пока твой план [прекращение Брусиловского прорыва] не будет приведен в исполнение»40.
Сегодня историки сходятся во мнении, что неудача Брусиловского прорыва явилась результатом действий (или, скорее, бездействия) русских генералов, в особенности Алексеева и Эверта41. И все же многие винят в этом Распутина, который якобы использовал свое влияние для того, чтобы остановить самое успешное наступление и спасти тем самым своих германских хозяев от неминуемого поражения. И снова все говорили, что России был нанесен удар в спину.
57. Распутин – шпион?
5июня (по новому стилю) фельдмаршал Китченер, граф Хартумский, британский военный министр, на Оркнейских островах сел на военный корабль «Хэмпшир» и отправился в тайный вояж. Через несколько часов корабль взорвался и за несколько минут затонул. Из 655 человек, находившихся на борту, спастись удалось лишь 12. Китченера среди них не было. Его тело не удалось обнаружить. Китченер направлялся в Россию, чтобы заверить царя в том, что Британия поставит все необходимые боеприпасы, несмотря на существующие сомнения в том, что Россия намерена продолжать войну.
Смерть Китченера стала национальной трагедией и породила разнообразные слухи. С самого начала пошли разговоры о заговоре. Пресса писала о том, что за взрывом стоят тайные германские агенты. Ходили слухи о саботаже, организованном то ли большевиками, то ли ирландскими националистами, то ли таинственным агентом буров, замаскировавшимся под русского дворянина, то ли предателями в британской секретной службе. Любовник Оскара Уайльда, лорд Альфред Дуглас, считал, что убийство организовал Уинстон Черчилль и международная еврейская каббала. (Черчилль подал в суд, и Дуглас провел шесть месяцев в тюрьме за клевету.) Были и те, кто утверждал, что Китченер выжил, добрался до России и теперь командует царской армией. Истина была гораздо более банальна. Миссия Китченера не представляла секрета, и германской разведке не составило труда узнать о ней. Незадолго до отплытия «Хэмпшира» немецкая подводная лодка U‑75 заминировала проход, по которому шел корабль. Корабль наткнулся на мину и взорвался1.
В России во всем, естественно, винили Распутина и Александру. Люди говорили, что у императрицы во дворце есть особая «радиотелеграфная машина», по которой она передает информацию о действиях русской армии в Берлин. Посредством этой машины она сообщила врагу о времени и маршруте корабля Китченера