17.
Впервые Александра упоминает о Рубинштейне в письме к Николаю в сентябре 1915 года. Ей стало известно – то ли от самого Рубинштейна, то ли от Распутина – что он пожертвовал из собственных средств тысячу рублей на постройку аэропланов для русской военной авиации. Он был готов пожертвовать еще 500 тысяч, если станет действительным статским советником. Александре эта просьба была отвратительна: «Как некрасивы эти просьбы в такое время, – благотворительность должна покупаться – как гадко!» Распутин, будучи реалистом, сказал Александре, что, хотя ей это и не нравится, в такие времена, когда государство отчаянно нуждается в деньгах, подобные просьбы следовало бы удовлетворять18. И Рубинштейн был не одинок. Некий Игнатий Манус, крещеный еврей, богатый банкир и промышленник, тоже много жертвовал на благотворительность. В 1915 году он стал действительным статским советником. Как и Рубинштейн, Манус поддерживал отношения с Распутиным по той же причине, что и многие русские: Распутин был единственным в России человеком, имеющим доступ к царице, а через нее – к царю. Влиятельные люди и те, кто стремился сделать карьеру, не могли игнорировать Распутина, сколь бы неприятен он им ни был. Рубинштейн и Манус не знали друг друга, но состязались за благосклонность Распутина. Как вспоминал Глобачев, оба устраивали для него большие банкеты и с его помощью заключали выгодные сделки и получали важные контракты. Со всех сделок Распутин получал свою долю. Иногда эти суммы его удовлетворяли, иногда нет, и тогда он устраивал скандал и требовал больше. Деньги шли на содержание его квартиры на Гороховой и жизнь семьи в Покровском, хотя большую часть средств он просто раздавал19. Такие отношения устраивали обе стороны. Они использовали Распутина, Распутин использовал их, и все добивались своих целей.
В параноидальной атмосфере того времени отношения Распутина с такими людьми, как Манус и Рубинштейн, привлекали внимание. Докопаться до их сути особо пытались два человека: генерал Михаил Бонч-Бруевич, брат большевика Владимира Бонч-Бруевича, начальник генерального штаба Северного фронта, и его подчиненный, полковник (позже генерал) Николай Батюшин. Генерал буквально помешался на выявлении шпионов. После дела Мясоедова он был убежден, что армия, двор, гражданские службы и фронты кишат шпионами. Он поставил своей задачей избавить Россию от германских шпионов и страшно злился, что никто не относится к этому так же серьезно, как он. Батюшин разделял страсть своего начальника. Весной 1916 года по приказу генерала Михаила Алексеева он возглавил комиссию по выявлению военного шпионажа. Первым заданием «Комиссии по расследованию деятельности, угрожающей внутреннему фронту» стало расследование финансовых операций банкира Дмитрия Рубинштейна. Алексеев поставил одно условие: Распутин не должен знать о расследовании, поскольку он может его просто прекратить. Еще до начала следствия Батюшин был уверен в виновности Рубинштейна, а его благотворительные пожертвования считал всего лишь дымовой завесой, скрывающей шпионскую деятельность. Батюшин полагал, что Распутин является слепым орудием в руках шпионов, подобных Дмитрию Рубинштейну. Он был уверен, что Рубинштейн подбрасывает ему германскую дезинформацию, чтобы тот передавал ее Александре и Николаю и тем самым подрывал русскую военную мощь: русская армия действовала по указке Берлина. Батюшин был уверен, что Распутин получает огромные деньги от Рубинштейна. Его план заключался в том, чтобы осудить Рубинштейна и попутно уничтожить Распутина20.
За встречами Распутина с богатыми евреями следили и другие. В феврале 1916 года охранка установила, что Распутин часто бывает на вечеринках, которые в европейской гостинице устраивает некий Абрам Боберман, еврейский торговец из Самары. Полиция установила, что Боберман занимается «крупномасштабными финансовыми операциями; большинство предприятий Бобермана осуществляется с помощью Г. Распутина». Боберман часто бывал в квартире на Гороховой21. В газетах постоянно писали об участии Распутина в разнообразных сделках, устраиваемых самыми разными фигурами, чаще всего неприглядными и порой иностранцами. Некоторые сделки были связаны с государственными военными контрактами, но не все. Так, например, Распутин хлопотал о разрешении на открытие крупного кинотеатра в Петрограде, где можно было показывать «Кинотофон» – новейшее изобретение Томаса Эдисона. Впрочем, авторы статей сходились в одном: все эти сделки связаны со взятками, и Распутин получает с них значительные суммы22.
21 октября 1916 года доктор Бадмаев написал Распутину письмо, из которого понятна вся схема:
«Мой дорогой Григорий Ефимович!
«До неба высоко, до царя далеко» – так до сих пор говорят людям, которым необходимо его внимание к их серьезным жизненным проблемам. Министры по-прежнему остаются трусами и не хотят делать что-нибудь полезное, а делают это только после того, как им пригрозит палкой Государственная дума. Не у всех есть возможность заставить их заняться делами, которые требуют немедленного внимания. А тогда в действие вступают разнообразные посредники, требующие значительных денежных сумм за влияние на министров. Но не всем посредникам можно доверять, потому что они берут деньги, а делом не занимаются. Есть одно такое дело, по которому человеку уже пришлось немало заплатить, и я хочу представить его вам, чтобы вы обратили на него внимание нашего дорого государя, который один может продвинуть его в Совет министров. […] Человек этот, чье смиреннейшее прошение я вам направляю, верит мне и генералу Курлову, и предлагает нам 50 тысяч рублей, если дело будет успешно завершено. Мы отказались брать какие-то деньги за нашу помощь в этом деле, но сказали, что мы можем попросить вас передать эту просьбу по обычным каналам, поскольку это совершенно честное и справедливое дело, и необходимо, чтобы министры знали, что взгляд императора следит за ним. […]
С искренней любовью, Петр Бадмаев»23.
Бадмаев, конечно же, врал, что отказался брать деньги за свою помощь. Передавая прошение Распутину, он явно намекал, что тот тоже получит свою долю от этих 50 тысяч рублей.
Чтобы проникнуть в тайный мир шпионажа, Бонч-Бруевич и Батюшин решили найти информатора в контрразведке, имеющего связи с ключевыми фигурами. И таким человеком стал Иван Манасевич-Мануйлов, русский Рокамболь. Его сомнительная репутация была хорошо известна. После того, как он стал особым секретарем премьера Штюрмера, многие стали считать его союзником Распутина. Бонч-Бруевич и Батюшин не были уверены, работает ли Мануйлов на них или против них, но были готовы пойти на этот риск24.
Поначалу путь привел не к Рубинштейну, а к Манусу. Военный писатель генерал Дмитрий Дубенский входил в царскую свиту. Он утверждал, что из надежного источника в банковском мире слышал, что Манус является одним из тех, кто контролирует поток средств для помощи немцам. 14 марта Мануса вызвали на допрос, но он категорически отрицал свою причастность к шпионажу в пользу Германии и членство в какой бы то ни было «германской партии». Его отпустили25.
А тем временем Мануйлов начал поставлять комиссии информацию, которая, казалось бы, доказывала подозрения Батюшина относительно Рубинштейна. 23 июля Рубинштейн был арестован по обвинению в шпионаже и государственной измене и выслан в Псков. Когда на квартиру Рубинштейна пришли с обыском, чтобы обнаружить документы, которые подтвердили бы информацию, переданную Мануйловым, ничего обнаружить не удалось. Вместо того, чтобы признать очевидное – что никаких документов и не было, – Батюшин решил, что кто-то предупредил Рубинштейна. Скорее всего, этим «кем-то» был министр внутренних дел Протопопов или назначенный в марте этого года начальник департамента полиции Евгений Климович. И Рубинштейн успел все уничтожить26.
Вести дело против Рубинштейна поручили прокурору Сергею Завадскому. Отсутствие доказательств его удивило, а переданную Батюшиным информацию он назвал «детскими шалостями, одними лишь слухами и сплетнями». Если Рубинштейн действительно виновен, то лучших защитников, чем Батюшин и его комиссия, ему не найти. Если же он невиновен, то все это настоящий «ужас». Другие пошли дальше. Павел Курлов, которого в конце 1916 года назначили товарищем министра внутренних дел, весьма критически относился к работе комиссии Батюшина. Он считал, что они вышли за пределы своих полномочий и творили настоящий произвол. Курлов говорил, что контрразведка под руководством Батюшина превратилась в некую форму «белого террора»27.
Работа Батюшина еще более осложнилась, когда в конце августа арестовали его главного информатора, Мануйлова. В шантаже и вымогательстве его обвинил начальник полиции Климович. Полиция утверждала, что у нее есть доказательства того, что Мануйлов пытался получить 26 тысяч рублей от Соединенного банка (этот банк возглавлял Татищев, тот самый человек, которого Распутин рекомендовал на пост министра финансов), а также незаконно получил средства от Франко-русского банка, председателем совета которого был не кто иной, как Рубинштейн. Арест считали выпадом в адрес Распутина, и инспирирован он был одним из его влиятельных врагов. Климович был креатурой и другом смещенного министра внутренних дел Алексея Хвостова. Кроме того, он был дружен с дядей Хвостова, Александром Хвостовым, который занимал пост министра внутренних дел с начала июля до середины сентября 1916 года – как раз тогда, когда был арестован Мануйлов28. Климович был человеком безжалостным. Судя по документу, сохранившемуся в архивах министерства внутренних дел, Климович в бытность свою главой московской охранки в 1907 году был замешан в покушении на еврея Григория Иоллоса, депутата Думы от партии кадетов29. Все это не ускользнуло от внимания Распутина и Александры.
Арест Мануйлова поставил Батюшина в сложное положение: без его помощи он не мог продолжать свою работу, но не мог и выступить в его защиту, учитывая характер и тяжесть предъявленных ему обвинений. Вполне возможно, что Климович арестовал Мануйлова именно поэтому, а не из-за нападок на Распутина и его круг