30. Как бы то ни было, результат бы тот же. Батюшин понял, что его попытки добраться до Распутина провалились. Если верить Симановичу (а источник это довольно сомнительный), Батюшин смирил гордость и пошел на поклон к Вырубовой. Николай вызвал Батюшина в Ставку и пригрозил увольнением, но с помощью генерала Алексеева ему удалось сохранить место. Тем не менее в дальнейшем Батюшин изменил отношение к Распутину и даже пытался добиться его благосклонности31. Возможно, поэтому Комиссия включила имя Батюшина в список шестидесяти семи сторонников Распутина32.
В мае 1916 года в комиссию Батюшина по приказу генерала Алексеева был включен полковник Александр Резанов. Резанов был чиновником министерства юстиции и давно занимался расследованием случаев шпионажа. Как и Бонч-Бруевич и Батюшин, он был убежден, что большинство евреев-промышленников является германскими шпионами. В 1921 году в Париже он рассказал следователю Николаю Соколову о том, как работала эта схема. Крупные страховые компании перестраховывали иностранные риски, что являлось хитроумной схемой передачи врагу военных секретов, связанных с военной промышленностью России и перемещением русских кораблей. По мнению Резанова, в этой схеме участвовали все крупные фирмы. А одним из главных действующих лиц был не кто иной, как Александр Гучков. Комиссия собрала убедительные доказательства преступлений Гучкова, но тут произошла революция, и арестовать Гучкова не удалось.
Другой крупной фигурой был Рубинштейн. Резанов утверждал, что в его квартире были конфискованы зашифрованные письма, подтверждающие его шпионскую деятельность. Резанов несколько раз встречался с Распутиным. Соколову он сказал, что не считает Распутина шпионом, но он был окружен шпионами и находился под влиянием Мануйлова, который использовал его в личных целях. Человеком, который организовал шпионскую сеть в России, по мнению Резанова, был Гельмут Люциус фон Штедтен. Он руководил своими агентами из Швеции. В политическом архиве министерства иностранных дел в Берлине сохранились письма Люциуса, которые убедительно доказывают, что он вовсе не управлял шпионской сетью в России. И этот факт бросает тень на обвинения Резанова в адрес тех, о ком он говорил Соколову33.
Судьба Рубинштейна и Мануйлова была небезразлична Распутину и Александре. 9 октября императрица писала Николаю о том, что Протопопов согласен с ней и Распутиным в том, что расследование и арест Рубинштейна имели своей целью повредить «нашему Другу», и за всем этим стоит Гучков. Александра не считала Рубинштейна образцом честности и достоинства («Конечно, за ним водятся грязные денежные дела, – но не за ним же одним», – писала она), но действия против него были незаконными с самого начала. И Александра хотела, чтобы его либо освободили, либо тихо перевели куда-нибудь в Сибирь, «его не следует оставлять здесь, чтоб не раздражать евреев»34. И Александра, и Распутин писали царю с тем, чтобы облегчить положение Рубинштейна. Его освободили 19 декабря, но обвинения не сняли и арестовали во второй раз. Из тюрьмы его и многих других заключенных столичных тюрем освободила толпа в дни Февральской революции35.
23 декабря Александра вновь писала Николаю, умоляя его остановить суд над Мануйловым, назначенный на 28 декабря. Она говорила, что Распутин приходил к Вырубовой и сказал, что суда нельзя допустить, поскольку дело против Мануйлова было сфабриковано, чтобы навредить ему, Распутину. За всем этим, по словам Батюшина, стоял Алексей Хвостов, который публично говорил, что жалеет, что «Чику» – так Александра (а, возможно, Хвостов) называла Бориса Ржевского – не удалось убить Распутина[28]. В ходе суда стали бы известны все подробности покушения на Распутина, задуманного Хвостовым. Александра велела Николаю написать на деле Мануйлова «прекратить дело» и отправить его министру юстиции Александру Макарову – и сделать это немедленно, пока не стало слишком поздно. В то же время она советовала Николаю уволить Макарова, которого считала врагом Распутина, и заменить его заместителем, Николаем Добровольским. Царь подчинился. Через десять дней Макаров был уволен, министром юстиции стал Николай Добровольский, а Мануйлова на время освободили и суд над ним отложили до февраля36. (Говорили, что Добровольский – оккультист и пользуется благосклонностью императрицы; отсюда и его повышение37.) 28 декабря Александра писала Николаю: «Очень благодарю тебя (также от имени Гр.) за Мануйлова» 38. Решение царя привело общество в ярость. В середине февраля на суде Мануйлова признали виновным, лишили всей собственности и приговорили к тюремному заключению. Впрочем, в тюрьме он пробыл недолго и был освобожден той же толпой, которая в революционной эйфории освободила и Рубинштейна.
Протопопов сообщил Комиссии, что после освобождения Рубинштейн в благодарность купил букет за 500 рублей и отправил на квартиру Распутину. По мнению Протопопова, со стороны Рубинштейна было большой глупостью подчеркивать роль Распутина в его деле 39. Распутин действительно помог Рубинштейну, но тот, несмотря на все букеты, отвернулся от Распутина, когда перестал в нем нуждаться. После падения Романовых он дал интервью польской газете, в котором утверждал, что Распутин был его «заклятым врагом», но уж никак не другом. Он заявил, что это не он обращался к Распутину, а совсем наоборот: это Распутин и Вырубова по поручению трона и при поддержке министра финансов вынуждали его жертвовать деньги, угрожая в ином случае лишить его всех государственных контрактов. Он признал, что Распутин помог ему заключить несколько сделок, но сотрудничество продлилось недолго – Распутин начал строить ему козни. Тем не менее именно Распутин, тронутый слезами жены Рубинштейна, помог ему выйти за свободу и спас его от «неминуемой смерти»40.
«Все люди созданы Богом, и никого нельзя угнетать», – эти слова Распутина относительно евреев были приведены в газете «Одесское время» в 1916 году41. Трудно сказать, действительно ли Распутин это говорил, но ему всегда были свойственны чувства, стоящие за этими словами. Даже если Распутин и не был большим другом евреев, в последние годы жизни он стал достаточно зрелым человеком, чтобы отвергнуть уродливые взгляды своего прошлого.
59. «Просветится солнце…»
В середине июня Распутин уехал из Петрограда в Тобольск, чтобы присутствовать на церемонии канонизации Иоанна Максимовича. Губернатор Ордовский-Танаевский встретился с Распутиным в столице накануне отъезда и попытался отговорить его от поездки. Он говорил, что толпы будут слишком большими и полиция не сможет их контролировать. Его жизнь может оказаться в опасности. Распутин на предостережения губернатора внимания не обратил. Из Тобольска Распутин прислал Николаю телеграмму: «Святитель Иоанн Максимович благословляет сильной, святительской своей могучей рукой и ослепляет неверие и [вражескую] рать, нечистую силу. Просветится солнце над войсками нашими, [победит] благочестие»1. 15 июля он писал Вырубовой: «Причастились Святых Тайн у мощей [в Тобольске]. Все народ и простота, ни единого аристократа нет, и народ в Боге и с Богом беседует. Отправляемся к Верхотурскому»2. Вырубова ответила, что погода на фронте неважная (холодно и дождливо), и просила помолиться, чтобы «Бог благословил фронт солнечным светом». Распутин помолился, но это не помогло. Солнце так и не вышло. К концу июля Распутин вернулся в Петроград.
Этим летом Распутину было о чем подумать. До отъезда в Тобольск он просил Александру написать Николаю письмо с вопросами и советами. Он интересовался, как следует общаться с Думой, не следует ли сменить генерал-губернатора Петрограда Александра Оболенского, что делать с длинными очередями за продуктами в столице, не следует ли поручить решение кризиса с продуктами и топливом министерству внутренних дел, а не министерству сельского хозяйства. Распутина особо тревожил рост цен на билеты на трамваях, вместо пяти копеек проезд стал стоить десять. Он просил Александру сообщить Николаю, что такое повышение «несправедливо по отношению к бедному народу – пусть облагают богатых, но не тех, которым приходится ежедневно, притом неоднократно, ездить в трамвае». Беспокоил Распутина и закон, который запрещал солдатам ездить на трамваях и конках в столице во время войны. Он просил Вырубову сообщить об этом Александре и Николаю. Он считал этот закон бессмысленным, несправедливым и порождающим в сердцах обычных солдат гнев и обиду на офицеров, которым это было позволено. По мнению Распутина, такую политику следовало прекратить. И в этом он был прав: бессмысленный унижающий закон стал важным фактором, повлиявшим на настроение общества в преддверии Февральской революции. Александра просила Николая все передать Штюрмеру и передавала ему совет Распутина: быть твердым с министрами. Распутин сообщил, что ему хотелось бы, чтобы Николай в ближайшие дни вернулся в Царское Село, чтобы обсудить с ним важные вопросы до отъезда в Тобольск3. Николай просьбу Распутина проигнорировал и остался в Ставке.
20 июля император снова перетасовал своих министров – министерская чехарда продолжалась. Штюрмер сохранил пост премьера, но министром внутренних дел стал Александр Хвостов, бывший министр юстиции и дядя неудавшегося убийцы Алексея Хвостова. Александр Макаров стал новым министром юстиции, а министр иностранных дел Сергей Сазонов отправился в отставку, уступив свой портфель премьеру Штюрмеру4. Выбор Макарова не порадовал ни Распутина, ни Александру. Оба были недовольны его действиями во время скандала с письмами, связанного с Илиодором, в 1912 году. Оба считали, что он не сделал всего необходимого для защиты императрицы. Тем не менее обоих утешало то, что Макаров не стал министром внутренних дел, о чем Николай думал в мае. Пост министра юстиции был менее влиятелен – и менее опасен