14. И он окружал себя такими людьми. Он любил беседовать с ними, слушать, как они говорят о Боге и вере. Их слова переносили его в другой мир, далекий от столичной суеты. Епископ Сергий пригласил Феофана побеседовать с Распутиным, когда тот впервые появился в Петербурге. Феофан был зачарован этим божьим человеком из Сибири, который носил имя брата Григория. Как и Вениамин, Феофан был поражен удивительной психологической восприимчивостью Распутина, граничившей с чтением мыслей. Из разговора было ясно, что этот человек не имеет книжного образования, но после революции Феофан вспоминал, что он обладал «острой способностью духовного опыта, приобретенного посредством личных знаний»15. Феофан стал регулярно встречаться с Распутиным, и сибирский старец не переставал его удивлять. Он стал рассказывать о брате Григории другим и приводил людей слушать его речи. Среди них были две женщины, которых Феофан пригласил в семинарию, чтобы разделить с ними благую весть о своем открытии. Когда они вошли в сад семинарии, Феофан восторженно принялся рассказывать им о человеке редкой святости и духовности, недавно прибывшем из Сибири. «Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь молился так, как он», – сказал Феофан. После молитвы с ним жизнь становится яснее, а переносить ее гораздо легче. Более того, странник этот обладает даром пророчества: он может узнать прошлое и будущее любого человека – этот дар он получил через пост и молитву16.
Феофан стал рассказывать о чудесных силах Распутина всем, кто соглашался слушать. Летом 1906 года, будучи в Житомире, Феофан жил в семье Анны Обуховой. Дочь богатого купца, Анна переживала духовный кризис и собиралась стать монахиней[7]. Феофан отговорил ее. «Ищи спасения в миру», – сказал он, а потом рассказал ей о святом человеке из Сибири. – «Он святой, истинно святой», – и посоветовал девушке встретиться с ним. Феофан был абсолютно уверен, что Распутин ей поможет17.
Что же привело Распутина в Санкт-Петербург? На этот вопрос нет четкого ответа. Некоторые современные историки-националисты пытаются убедить нас в том, что он искал деньги на постройку церкви в Покровском. Историк-драматург Эдуард Радзинский видит более грандиозную и гораздо более зловещую цель: «Уничтожить и Петербург, и весь мир царей». Дочь Распутина, Матрена, видит более обыденную цель – найти для нее лучшую школу, оставить ее на попечение состоятельной семьи в Казани и доставить радость Феофану и другим клирикам, которые звали его приехать и жить в Петербурге18.
Скорее всего, ответ кроется в сочетании характера Распутина, его духовных исканий и успешного пребывания в Казани. Странник Распутин обязательно должен был тянуться в Петербург. Он пешком прошел тысячи миль, видел много городов, церквей и монастырей. Одним из немногих оставшихся мест была Александро-Невская лавра. Какой русский не хотел бы увидеть царскую столицу империи? Распутин обладал врожденным любопытством, к которому примешивалась определенная доля честолюбия. Он побывал во многих святых местах и беседовал со святыми людьми. Его духовная одаренность на всех производила глубокое впечатление, и Распутин этим гордился. Мы никогда не узнаем, сам ли Хрисанф решил написать рекомендательное письмо к епископу Сергию или об этом его просил Распутин. Но Хрисанф явно писал свободно и убежденно (да к иному и не было причин), а Распутин не испытывал трепета и сомнений перед этим важным шагом своего личного странствия.
Прибытие Распутина в Санкт-Петербург, по воспоминаниям Матрены, стало «отправной точкой для многих беспокойств в его жизни».
«Моему отцу было тогда около сорока [ближе к тридцати шести]; надо сказать, что характер его уже полностью сформировался. Двадцать лет паломничеств и пеших странствий, крестьянская жизнь, любовь к земле и одиночеству развили в нем теплую доброту, простоту обращения, откровенность речи и в то же время абсолютную независимость, характерную для отшельника. Говорили, что ему недостает образования, что он легкомыслен, и это справедливо, когда дело касалось денег. Но в то же время в общении с людьми он проявлял поразительное ясновидение, которое позволяло ему предвидеть самые тайные их помыслы. […]
Он был груб, привык говорить то, что думает, ничего не боялся, потому что всегда проникал в глубины человеческих помыслов; таким был мой отец. […]
Но столица, искушенная, светская, циничная, встретила крестьянина не слишком приветливо. Сам вид его отвращал огромное множество людей. Его называли грязным, хотя он был очень опрятным, только волосы и бороду не причесывал так, как богатые люди в Санкт-Петербурге. А его нежелание пресмыкаться перед богатыми и могущественными принимали за плохое воспитание»19.
В Петербурге Распутин потерялся. Князю Владимиру Мещерскому, архиконсерватору, открытому гомосексуалисту и близкому другу царя Александра III, он несколько лет спустя говорил: «Тяжело жить здесь. Нет здесь нормальных часов, нормальных дней, ничего, кроме праздников, а это смерть души. […] Судьба забросила меня в столицу. Здесь так шумно, люди здесь разум теряют… Это шумная круговерть… От всего этого у меня голова пухнет»20.
Распутин называл себя слепцом на дороге. В городе было шумно, у него кружилась голова, но это привлекало его в той же степени, в какой и отталкивало. И все же, вкусив столичной жизни, Распутин уже не мог от нее отказаться. Жизнь бедного странника или деревенского учителя простых истин его более не привлекала. Привычки, которые сближали его с народом, независимость, свобода, пренебрежение условностями светского общества – все это здесь умерло. Власть оказалась слишком соблазнительной. Конечно, Распутин не забыл страннической жизни и отлично умел пользоваться тем, что было ему полезно. Гавриил боялся, что Петербург уничтожит Распутина, и оказался прав.
Матрена писала, что переезд в столицу стал центральным событием жизни отца, и городская жизнь со временем его развратила. Если поначалу жизнь Распутина мало чем отличалась от жизни в Покровском, то со временем отец стал все больше поддаваться искушениям и позволял себе «уступать соблазнам столицы»21. Но перемены происходили не вдруг. Вениамин так вспоминал первые дни Распутина в Петербурге: «Благочестивые люди, особенно женщины, стали восхищаться необыкновенным человеком, круг знакомства стал расширяться все больше… «Святой, святой», – распространялась о нем слава. И, голодный духовно, высший круг потянулся на «свет».
Князь Жевахов замечал, что, хотя петербургская элита и интересовалась религиозными вопросами, эти люди мало что знали о православии и редко общались с клириками. Они были наивны и легко поддались обаянию старца из Сибири с его странными манерами и загадочными пророчествами. Кстати, на самого Распутина богатство и статус, золоченые дворцы аристократов и пышные титулы не производили ни малейшего впечатления. И он ко всем обращался на «ты» вместо формального «вы»22. Феофан спешил всем показать свое открытие. Он начал водить Распутина в лучшие салоны Петербурга, которые в то время играли важную роль в культурной жизни столицы. Здесь собирались сливки общества – аристократы, церковники, представители мира искусства и культуры, журналисты, придворные и государственные чиновники. Разговоры в салонах часто велись на духовные темы.
Наибольшим влиянием пользовался салон графини Софии Игнатьевой (урожденной княгини Мещерской) и ее супруга, графа Алексея Игнатьева, товарища министра внутренних дел. В их большом особняке на Французской набережной собирались известные деятели Церкви, в том числе монах и впоследствии митрополит Серафим (Леонид Чичагов) и епископ Гермоген (Георгий Долганов), писатели и журналисты (например, Василий Скворцов, редактор монархической газеты «Колокол») и представители высшего общества (например, Любовь Головина и Александра Танеева). Многие из них стали сначала последователями, а потом злейшими врагами человека, которого Феофан представил им в салоне Игнатьевой. Графиня сама была склонна к мистицизму, поэтому в ее салоне часто обсуждали ее пророческие сны. В одном таком сне ей явился отец Серафим и сказал: «Великий пророк здесь среди нас. Его цель – раскрыть волю провидения царю и повести его по пути славы»23. Графиня не сомневалась, кто этот пророк: конечно же Распутин.
Распутин часто бывал в салоне баронессы Варвары Икскуль фон Гильденбанд, в ее роскошной квартире в доме 18 по Кирочной улице. Круг интересов баронессы был очень широк – от литературы и искусства до политики и дел Церкви. И гости в ее салоне были самыми разнообразными – великие князья и княгини, министры, социалисты, священники и толстовцы. Хотя сама она не считала Распутина святым, но он казался ей интересным и экзотичным, поэтому она ввела его в круг своих петербургских друзей. Ее забавляло то, что при встрече и расставании он всех целует, вне зависимости от социального статуса – в петербургском обществе это было не принято, но баронессе казалось, что простые русские люди в деревне именно так и поступают24.
Историк Владимир Бонч-Бруевич, изучавший русские религиозные секты, верный большевик и впоследствии личный секретарь Ленина, оставил подробное описание своей первой встречи с Распутиным в доме баронессы:
«Вскоре после восьми часов появился Распутин. Свободной и легкой походкой вошел он в гостиную Варвары Ивановны, где ранее, оказывается, он не бывал, и с первых же слов, идя по ковру, напал на хозяйку: “Что это ты, матушка, навесила на стены, как настоящая музея, поди, одной этой стеной пять деревень голодающих прокормить можно, ишь ты, как живут, а мужички голодают…” Варвара Ивановна стала знакомить Распутина с гостями. Он тотчас же расспрашивал, замужняя ли. А где муж. Почему приехала одна. Вот были бы вместе – посмотрел бы я вас, каковы вы есть, как живете… И очень весело, балагуря и шутя, непринужденно повел беседу […]