Истории о сектантах звучат просто фантастически. В 1853 году хлыстовский пророк Василий Радаев был арестован и осужден за «хлыстовство и разврат». В деревнях Арзамасской губернии он проповедовал странные идеи смерти и возрождения, а также развращал своих последовательниц. Но он утверждал, что это не он занимался сексом, но Бог через него: «Это была не моя воля, но Дух Святой действовал во мне». Семнадцатилетнюю девушку он соблазнил, пообещав ей «огненные крылья» за ее покорность. На одной из групповых церемоний он приказал девушке раздеться, а потом начал хлестать ее розгами по гениталиям. Несмотря на все это, в деревне Радаева считали «праведником». Занимаясь сексом со своими последователями, Радаев говорил: «Христос принял плоть Адама […] и я принял плоть и делаю плотское, чтобы этим грех истребить». Во время процесса Радаева обследовали врачи. Они признали его вменяемым. Он был наказан плетьми и сослан в Сибирь. Верная жена последовала за ним.
Московский купец Илья Ковылин родился в 1731 году. Он стал одним из основателей староверского согласия федосеевцев. Своих последователей он учил тому, что «без греха нет покаяния, а без покаяния нет спасения. Многие грешники будут на небесах». Именно Ковылину принадлежит знаменитая (скорее, печально известная) фраза: «Не согрешишь, не покаешься; не покаешься, не спасешься». Ковылин особо важен для нас, поскольку эти его слова ошибочно приписывают Распутину, обвиняя его в создании некоего нового извращения. В действительности же слова эти были сказаны намного раньше, и подобные взгляды встречались в различных сектах.
К 1900 году в России насчитывалось около ста тысяч хлыстов, не говоря уже о других сектантах со сходными взглядами. Конечно, число это является чистым предположением, поскольку хлысты, как и другие сектанты, не спешили признаваться в своей принадлежности и держали свои ритуалы в тайне. Подобно тому, как это происходило с франкмасонами и другими подобными группами, такая атмосфера секретности порождала подозрения и слухи. Государство пристально следило за сектантами и за их деятельностью, подозревая, что эта таинственность может стать прикрытием бунтарских настроений. Но одна из самых больших проблем, с которой столкнулось государство, заключалась в выявлении хлыстов. Это было чрезвычайно сложно, поскольку в определенных обстоятельствах практически любой мог вызывать подозрения. Было очень трудно понять, как распознать хлыста. В конце концов в 1897 году на III Всероссийском съезде миссионеров был составлен список из девяти пунктов:
«Тайное членство, подтверждаемое, если позволяют обстоятельства; […] 3. Свободные сексуальные отношения, часто сопровождаемые разрывом семейных уз и открытыми внебрачными отношениями; 4. Неупотребление мяса и в особенности свинины; 5. Полная трезвость; 6. Физическая внешность – изможденные, с желтоватыми лицами, тусклый и почти неподвижный взгляд. У мужчин волосы гладкие и обильно смазаны маслом, женщины покрывают голову платком. Они говорят неразборчиво. Их речь полна выражениями ложной скромности; они постоянно вздыхают, совершают странные движения, нервно подергиваются, у них странная походка, напоминающая солдатскую. […] 9. Хлысты почти всегда называют друг друга кличками; 10. Все они испытывают пристрастие к сладкому»2.
Несмотря на все подозрения, хлысты вовсе не имели бунтарских намерений. Тем не менее к 1900 году слово «хлыст» стало обвинительным безотносительно к своему истинному смыслу: как «фашист» при коммунистическом режиме или «коммунист» в Америке в 50-е годы. Хлыстами называли еретиков, безумцев, извращенцев и развратников3.
Тем не менее порой силу русских сект использовали в добрых целях. Скопец Кондратий Селиванов, который провозгласил себя одновременно и Иисусом Христом, и царем Петром III, в начале XIX века пользовался огромной популярностью. Элита Санкт-Петербурга стекалась в его квартиру, чтобы услышать пророчества и предсказания Селиванова. Говорят, что в 1805 году перед сражением при Аустерлице к пророку приходил даже сам Александр I. Царь не прислушался к совету не атаковать Наполеона, и соединенные русско-австрийские силы потерпели поражение от французов. Почти двадцать лет Селиванов пользовался широкой известностью и популярностью в высшем свете и среди правительственных чиновников. Последователи его почитали. Его записки хранили как священные реликвии – точно так же спустя сто лет поступали последователи Распутина4. Когда в 1819 году генерал-губернатор Петербурга узнал, что двое его племянников посещают собрания скопцов, а младшие офицеры императорской гвардии дошли до добровольной кастрации, он выступил против Селиванова, и в следующем году его пожизненно сослали в монастырь.
Представителей высших классов секты привлекали интенсивностью и энтузиазмом духовной жизни. В этом они видели некую компенсацию духовной бедности современности. Как все маргинальные группы, сектанты были чужаками для режима, поэтому считались подозрительными и опасными, но в то же время привлекательными и живыми, людьми, имеющими прямой контакт с жизненной силой. В мае 1905 года поэт-символист и редактор газеты «Новое время» Николай Минский собрал в своей квартире писателей и интеллектуалов. Присутствовали Вячеслав Иванов, Василий Розанов, Федор Сологуб, Николай Бердяев и Алексей Ремизов с женами. Вечеринка должна была превратиться в некий эксперимент. Все собрались в кружок, погасили свет и начали вертеться, как хлысты. Затем Иванов ввел в комнату молодого музыканта, светловолосого еврея, добровольно вызвавшегося на роль жертвы. Его символически распяли, затем вскрыли ему вены на запястье и сцедили кровь в бокал, из которого пили все присутствующие. «Закончилось все братским целованием». Все были страшно довольны (разве что кроме музыканта) и пообещали собраться вновь для очередной хлыстовской церемонии, в которой они видели нечто вроде мистерий Диониса5.
И действительно, русские символисты видели в оргиастических ритуалах сект, подобных хлыстам, повторение древних дионисийских культов, которые вот-вот будут поглощены могучим океаном современности6. По мере того как ритуалы некоторых сект умирали, их лидеры покидали глубинку и перебирались в города, где вступали в контакт с миром европеизированной России. И это был момент поразительных культурных открытий. Вот как вспоминал об этом писатель Михаил Пришвин: «Они выступают как посланцы другого мира, неведомого и вместе с тем близкого; мира, по привлекательности и недоступности сходного со сновидением или с детством; мира, куда люди письменной культуры, авторы и читатели, всегда пытаются и редко могут проникнуть»7. Интеллигенция была буквально одержима сектами, видя в них добродетельную, чуждую насилию общественную форму жизни – образец для более справедливого социального устройства.
Те интеллектуалы, которые были лучше информированы о русских сектах, не испытывали столь романтичных (и наивных) чувств. Александр Пругавин, специалист по староверам и русским сектам, видел в принятии обществом сект (и, в частности, хлыстов) большую опасность. «Мутные волны нездорового суеверного мистицизма, поднимающиеся на основе истерии, распространяются все дальше, вздымаются все выше, захватывая […] высшие слои интеллигенции, государства и даже церкви». В центре того, что Пругавин называл «новой хлыстовщиной», лежала идея борьбы с похотью через испытание плоти, когда мужчины и женщины пытались освободиться от основных желаний и преодолеть свои похотливые инстинкты, атакуя искушение прямо в лоб. Пругавин рассказывал о столичных женщинах, которые проводили ночь в постели с каким-нибудь «пророком», пытаясь сохранить спокойствие и холодность даже в процессе самых откровенных ласк. Пругавин считал, что во всем этом виновны деятели Церкви, такие как Феофан. Они привечали и пропагандировали подобных представителей обычных сект, ошибочно принимая их за народных святых8.
Взгляды Пругавина в тот момент разделяли многие. Он считал, что на рубеже веков в России сложилась некая болезненная форма религиозной жизни. Все это увлечение крестьянскими святыми, провидцами и целителями, пророчествами и чудесами являлось симптомом банкротства русской духовной жизни, особенно в среде высших классов9. Историк Михаил Богословский из Московского университета придерживался другой точки зрения. В притягательности столь харизматичных фигур, как Распутин, для высших слоев общества не было ничего нового – и в этом Богословский был совершенно прав, что доказывает пример Селиванова. Причину популярности подобных религиозных лидеров, вышедших из низших слоев, следует искать не в ослаблении религиозных чувств элиты, но в недостатках официальной церкви, а именно в «устаревшем и сухом формализме» церковной элиты. Таких людей в своем дневнике Богословский называет «в сущности, чиновниками, подписывающими бумаги и чуждыми горячего религиозного порыва»10.
Но Богословский был в меньшинстве. Все больше русских разделяло взгляды, сформулированные Ипполитом Гофштеттером в статье «Секрет хлыстовщины». Статья была опубликована в газете «Новое время». Автор предупреждал: России грозит смертельная опасность. Революция 1905 года не оправдала надежд русского народа на перемены. Отчаяние и пустота заставляли обратиться за спасением к народному мистицизму. Но народные пророки были не теми, кем казались, а Россия слепо доверилась «фанатической жестокости темных масс». Гофштеттер писал, что мистические ритуалы хлыстов угрожают России «полным и абсолютным разрушением»11.
11. Демоны Серебряного века
Рубеж веков в России ознаменовался интенсивными духовными исканиями. Интеллектуалы отвернулись от материалистического позитивизма XIX века и обратились к Церкви и другим формам духовности. В стране начался истинный религиозный ренессанс. Многие пытались вдохнуть новую жизнь в закоснелую, бюрократическую и духовно мертвую официальную Русскую православную церковь, вселить в нее новое чувство мистерии, пыла и жизни. Другие же полностью отвергали Церковь ради новых форм духовного опыта, которые сулили еще более мощное слияние со священным началом. Воплощением духа эпохи стали Религиозно-философские собрания, созданное в 1901 году в Санкт-Петербурге писателями Дмитрием Мережковским, Зинаидой Гиппиус и Дмитрием Философовым. Они стали называть себя богоискателями. Мережковский считал себя пророком и хотел создать новую религию, основанную на идее о том, что второе пришествие Христа неизбежно, а вместе с ним появится и Третий Завет