22.
Отец Распутина не мог объяснить, почему его сын «ездит постоянно», но думал, что ездит он «молиться Богу». Жена его, Прасковья, добавила, что муж часто ездит «по вызовам высоких особ», а не только по своей воле. Она тоже ездила по России – в 1906 году лечиться, а в ноябре 1907 года повидаться с мужем в Петербурге, где Распутины гостили у Ольги Лохтиной. Что же до Печеркиных, то к ним Распутины относились как к собственным дочерям, с любовью и привязанностью. Единственные собрания – с тремя «родственниками» (Араповым, Распутиным и Распоповым), которые приходят петь, читать Библию и «вести душеспасительные разговоры».
Допросили и гостей Распутина – Ольгу Лохтину, Хионию Берладскую, сестер Соколовых (Екатерину и Елену) и Акилину Лаптинскую. Лохтина стояла на том, что написала в письме 14 июня 1907 года. Сестры Соколовы познакомились с Распутиным в прошлом году по рекомендации Феофана. Екатерина говорила: «При первом разговоре он поражал меня своими ответами, своей простотой и совершенной любовью к людям». Сестры приехали в Покровское, чтобы научиться жить, как Распутин. Берладская призналась, что Распутин целовал ее, но тут же добавила: «Привычку Гр. Еф. приветствовать знакомых женщин лобзанием я не нахожу странной, она естественна, как то у него и заимствовано от наших отцев». Лаптинская подтвердила все, о чем говорили другие женщины, и добавила, что «приветствие при свидании и прощании лобзанием меня нисколько не удивляет, я смотрю на это как на чистое выражение христианской, братской любви, и оно – обыкновенное явление в интеллигентском кругу больших городов».
Все это звучало убедительно, но были более ранние показания Евдокии Корнеевой. Поэтому 17 января Глуховцев снова встретился с ней, чтобы она повторила все, сказанное ранее. Она рассказала, что шесть лет назад на сутки остановилась в доме Распутиных по пути на паломничество в Киев. Пора была страдная, и Распутин работал в поле, но несколько раз прибегал домой и каждый раз пытался уговорить ее поцеловать его. Она сопротивлялась, говоря, что это неправильно, но Распутин сказал, «что у них духовных – богомольцев, желающих спастись, существует духовное лобзание, подобно тому как апостол Павел целовал святую Феклу». Корнеева повторила, что при выходе из часовни под конюшней Распутин схватил ее и поцеловал в щеку. Затем он рассказал ей о явлении Святого Духа. В тот же день Глуховцев свел Корнееву и Распутина на очную ставку. Сидя напротив Распутина, Корнеева повторила все, что говорила Глуховцеву. На каждое ее утверждение Распутин твердил: «Ничего этого за давностью не помню, и разговора этого подробно не могу подтвердить. Может быть, со слов ее говорил это, а сам случая этого не помню».
Затем Глуховцев вновь побеседовал с Остроумовым и Чемагиным. Остроумов повторил прежние показания и ничего не добавил. Чемагин же добавил, что в личных разговорах Распутин признавался в том, что совершал «разные ошибочные поступки» – целовал разных женщин, а в церкви иногда стоял «рассеянно». Все эти записи были показаны Распутину, и тот снова отрицал принадлежность к хлыстовской секте. Свое же пребывание в бане с разными женщинами объяснил тем, что был в бане до них, угорел и лежал в предбаннике, откуда и вышел23.
Глуховцев закончил свой отчет 23 января 1908 года и отослал его в Тобольскую консисторию. Его документ и все показания были переданы Дмитрию Березкину, инспектору Тобольской духовной семинарии, для изучения перед передачей епископу Антонию. 10 апреля Березкин писал, что в деле слишком много вопросов, оставшихся без ответа, чтобы отдавать приказ о полномасштабном официальном расследовании дела Распутина. Хотя сомнений в том, что Распутин и его последователи создали особое «общество» с собственным «религиозно-нравственным укладом жизни, отличным от православного», уверенно назвать их хлыстами нельзя. Да, по внешности и манере поведения Распутин походит на «типический вид хлыста», но следствие не смогло копнуть достаточно глубоко и собрать убедительные доказательства, чтобы понять, с чем они имеют дело. Какие именно гимны и песнопения пелись в доме Распутина? Какие именно религиозные тексты изучались? Какое толкование давал им Распутин? И почему на территории дома Распутина не обнаружено тайного хлыстовского ритуального места? По мнению Березкина, необходимо было провести новое предварительное следствие, но на сей раз поручить его следует человеку, имеющему познания в области сектантства, коими Глуховцев не обладал.
Консистория изучила мнение Березкина и согласилась с ним. В мае консистория поддержала идею нового расследования и поручила его Березкину. Некий Смирнов отмечал, что внимание множества женщин привело к пагубным переменам в Распутине: «Такое почтение, уважение и даже благоговение не могли сначала не возродить, а потом и не встретить в нем самомнения, сатанинской гордости и увлекли его впасть в “демонскую прелесть”. И нет ничего удивительного, что в особенности с 1905 года Григорий Новый взял на себя роль какого-то необыкновенного наставника, духовного руководителя, молитвенника, советника и утешителя». С другой стороны, нужно признать, что он живет жизнью истинного и доброго православного христианина, посещает службы, молится, постится и жертвует на церковь. И вся семья его ведет себя так же. Многое в Распутине не имеет смысла. И понять, кто он такой, не представляется возможным24. В мае было установлено, что следствие было проведено слишком формально и сосредоточено было на внешних, физических доказательствах. Необходимо провести другое, более глубокое и тщательное, расследование25.
Но по какой-то неизвестной причине майское постановление консистории было проигнорировано, и никакого следствия о Распутине не велось. Расследование связей Распутина с хлыстами было прекращено и оставалось в таком состоянии до осени 1912 года. Секретные материалы остались никому не известными, и никакие источники не дают нам информации, почему это произошло26. Возможно, дело в том, что Лохтина, вернувшись в Петербург весной, сообщила о следствии при императорском дворе, что и положило конец расследованию. Но это лишь одна из теорий. По другой, Феофан, возможно, при поддержке других высокопоставленных столичных клириков, убедил царя прекратить расследование. Впоследствии председатель Думы и злейший враг Распутина, Михаил Родзянко, утверждал, что царь прекратил следствие, предложив епископу Антонию выбор: либо он прекращает расследование и получает престол в Твери, либо отправляется в монастырь. Хотя Антоний действительно получил назначение в Тверь в конце января 1910 года после отставки архиепископа Алексия (Алексея Опоцкого), документальных доказательств слов Родзянко не сохранилось. Надо отметить, что утверждение это было сделано только после свершившегося факта и вполне может быть попыткой подтвердить свою точку зрения этим совпадением27. Что сомнений не вызывает, так это то, что, хотя следствие началось в Сибири, прекращено оно было в Санкт-Петербурге. Документы доказывают, что сибирские власти были готовы продолжать копаться в жизни Распутина, и остановить их могли только более влиятельные силы в столице или в самом дворце.
Хотя следствие было прекращено, слухи о нем распространились. В газете «Сибирская новь», к примеру, в январе 1910 года появилась короткая статья, в которой описывался обыск дома Распутина по подозрению в принадлежности хозяина к секте хлыстов. Впрочем, в статье сообщалось, что ничего компрометирующего найдено не было. Отец Петр Остроумов обсуждал следствие с политическим ссыльным Александром Сениным, и тот описал этот разговор на страницах «Южной зари» в июне 1910 года28. Подобные истории будили любопытство.
В «Сибирской нови» писали: «Распутин, в прошлом обычный крестьянин, теперь превратился в человека загадочного даже для своих односельчан, среди которых он вырос. […] То, как “простак” Гришка превратился в “отца” Григория, остается загадкой и порождает самые дикие слухи о жизни “святого старца”».
16. Первое испытание
Расследование ничем Распутину не повредило, и он продолжил свой стремительный взлет в Петербурге и при дворе. Из того малого, что нам известно, можно сказать, что в первое время Распутин вел себя в Петербурге довольно скромно. Об этих днях почитатель Распутина, полковник Дмитрий Ломан, служивший при коменданте дворца, вспоминал:
«В то время Распутин вел себя безукоризненно, не позволял себе ни пьянства, ни особого оригинальничанья. Распутин произвел на меня очень хорошее впечатление. Подобно доктору, ставящему диагноз при болезни физической, Распутин умело подходил к людям, страдающим духовно, и сразу разгадывал, что человек ищет, чем он волнуется. Простота в обращении и ласковость, которую он проявлял к собеседникам, вносили успокоение»1.
Тем не менее, учитывая проведенное в прошлом году следствие, Александра решила разобраться во всем сама и в конце зимы 1908 года отправила в Покровское к Распутину Феофана, чтобы тот все увидел собственными глазами и доложил ей. До отъезда Распутина Александра подарила ему собственноручно сшитую рубаху. Он отправил ей благодарственное письмо: «Рубашка – риза – радость вечного жития, твое шитье есть златница. Благодарность за всю эту услугу я высказать не могу».
Поездка складывалась хорошо, хотя рубашка не принесла Распутину ничего, кроме неприятностей. Он показал ее односельчанам, но почти никто не поверил в то, что ее специально для него сшила императрица, а те, кто поверил, преисполнились зависти, о чем Распутин писал в письме от 21 марта:
«Здравствуйте, Мама и Папа, сладкие мои, дорогие! Я всегда о вас думаю, чтобы одеял вас Господь светлой ризой и, простерши руку над головами вашими, хранил до тихого прибежища – нам в назидание, а врагам на страх. Мамочка дорогая, и Папочка золотой! От рубашки не могли вынести, потому что это громадная для них фраза и неожиданный предмет, каких еще не было от начала века и до настоящего времени, п. ч. и на самом деле сверх всего, п. ч. рубашка эта значение имеет – большую, чрезвычайную гирю. Здесь умножает труда, а там – златница: а на будущем пришествии – из златниц златница и покрывало от всех грехов, вот они и поняли это, как они не делали своему близкому другу, – пришли в исступление. Вот, прости, пожалуйста, глуп я, вынужден был вас побранить в письме, если разобраться, то я не ругаю, а строго только, их ли, да за пазуху себе и принесли, а они не поняли, думали, так и следовало. Они все-таки боятся послать, а ежели помогают, то смирение вызовут, то им напишешь мне для передачи: спасибо, что не ждешь год, нынче бьешь. Кого любишь, того и бранишь – это опять будет через меру, – вот поскачут тогда вовсе»