16. Неизвестно, жили ли в это время в этой квартире сами супруги Короленко (после 1900 года они жили преимущественно в Полтаве). Впрочем, это неважно. Распутин не обращал внимания на партийную принадлежность и свободно заводил дружбу с людьми самых разных политических убеждений. В ноябре Распутин отправился в Саров, где встретился с Гермогеном. Вместе они поехали в Царицын к Илиодору. Взгляды Илиодора были настолько экстремистскими, что породили для него проблемы сразу по окончании Петербургской духовной академии. В 1907 года Синод перевел его из Почаевской лавры в Житомир и поместил под личный надзор отца Антония (Храповицкого). Там он провел меньше года и был переведен в Царицын, где его назначили миссионером-проповедником в монастырь Святого Духа под надзор Гермогена, который тогда был епископом Саратова. Царицын, по-видимому, был избран по причине минимального еврейского населения. Впрочем, Илиодору было все равно. В Царицыне он обрушил свой гнев на местных журналистов, священников, купцов и чиновников17. Об этом периоде он писал так: «Я превратился в чудовище отваги»18.
Широкую известность Илиодор приобрел в августе 1908 года после ожесточенной стычки с полицией прямо в монастыре. После этого губернатор Саратова обратился к Столыпину с просьбой перевести Илиодора из Царицына, но на защиту его встали Гермоген и другие церковнослужители. Илиодор остался. В конце ноября 1908 года после ряда выступлений против Столыпина Синод приказал перевести его в Минск. Илиодор подал апелляцию, и решение было отложено до весны 1909 года. Гермоген защищал Илиодора изо всех сил. Он посоветовал ему отправиться в Петербург и просить помощи у Распутина, потому что никто другой не хотел выступать в его защиту. Они встретились 16 апреля в доме Вырубовой, и императрица заставила Илиодора пообещать не нападать больше на царских министров, слушаться Распутина и подчиняться ему. «Да смотрите, слово отца Григория, нашего общего отца, спасителя, наставника, величайшего современного подвижника, соблюдите, соблюдите […] вы его, наставника и учителя, слушайтесь во всем, всем»19. Конечно, верить Илиодору нельзя, но, по его словам, императрица сказала ему именно это. Распутин победил. Николай отменил решение Синода, и Илиодору было дозволено остаться. «Он был как ангел, – писал Илиодор о Распутине после его вмешательства, – правая рука моего Спасителя»20. Безумный монах вернулся в Царицын еще более оголтелым, чем раньше.
Гермоген и Распутин приехали в Царицын в начале ноября и провели там весь месяц. В 1912 году Илиодор писал, что во время этого визита Распутин однажды забрался в спальню двадцатидевятилетней монахини Лебедевой, жившей в доме купца, и мучил ее четыре часа21. Он утверждал, что узнал об этом значительно позже, иначе сразу бы порвал с Распутиным. Но верить словам Илиодора нельзя.
В конце ноября Распутин и Илиодор уехали из Царицына в Покровское, а Гермоген вернулся в Саратов. Пока они ехали по Сибири, Распутин рассказывал Илиодору о своих отношениях с Николаем и Александрой: «Царь и царица становились предо мною н колени и целовали мои ноги. Государь называет меня Христом. Императрица во всем слушается меня. Когда я прихожу, она кладет голову на плечо мне. Я беру ее на руки свои, жму ее и на руках ношу ее. Я хожу по дворцу, как по своему дому»22. Слова Илиодора – чистая фантазия, как и описание его пребывания в Покровском, где он утверждал, что Распутин посылал в его комнату Печеркиных, чтобы они занимались с ним сексом, и уговаривал стать хлыстом. Илиодор поносил сына Распутина, Дмитрия, называл его ленивым, распутным и порочным. По словам Илиодора, Распутин похвалялся перед ним рассказами о своих оргиях, тем, что занимался сексом с Вырубовой и другими в банях, а однажды в келье Макария в Верхотурье несколько женщин обнимали его своими обнаженными ногами. Илиодор утверждал, что «его половой член не действовал», и все же Распутин каким-то образом ухитрялся заниматься сексом с огромным множеством женщин23.
Более достоверными кажутся рассказы Илиодора о том, как Распутин показывал ему сшитую императрицей рубашку и письма, полученные от нее и ее детей, а также от нескольких великих князей и княгинь. Илиодор умолял Распутина отдать ему эти письма, и Распутин отдал, кроме одного письма от Алексея. Эти письма вскоре стали причиной колоссального скандала. В последний вечер в Покровском Илиодор встретился с отцом Остроумовым, по-видимому, против воли Распутина. Как пишет Илиодор, Остроумов называл Распутина злодеем, развратником и пьяницей. На следующий день, 28 декабря, Распутин и Илиодор покинули Покровское. Илиодор более никогда не бывал в доме Распутина. Никто из них не знал, что полиция тайно следила за ними в Покровском. Об их отъезде было сообщено наверх. Полицейские пытались собрать информацию о цели приезда Илиодора. Согласно документам из тюменского архива, Илиодор приехал в Покровское, обещая пожертвовать 20 тысяч рублей на задуманную Распутиным новую церковь24. Впрочем, никаких денег никто так и не увидел.
На Рождество Распутин и Илиодор вернулись в Царицын. 12 января Распутин уехал в Петербург, и Илиодор организовал ему роскошные проводы, на которых присутствовали полторы тысячи поклонников того, кого Илиодор называл «братом Григорием». На вокзале Илиодор сказал, что ему жаль расставаться с Григорием, а те, кто не пришел слушать его рассуждений о «Божьем слове», «атеисты, злодеи, наши враги и враги православной христианской веры». Толпа провожала Распутина с пением «Многая лета»25. Вечером Распутин уехал в Петербург. Позже Илиодор писал, что именно тогда, в последние месяцы 1909 года, начал сомневаться в Распутине.
Если верить Илиодору, то причиной сомнений стало всеобщее публичное признание Распутина. В «Святом черте» Илиодор писал, что в конце 1909 года молился, чтобы Господь разъяснил ему, ангел ли Распутин или дьявол. «Воплощенный дьявол» – таким был ответ26.
Как пишет Павел Курлов, товарищ министра внутренних дел с 1909 по 1911 год (и генерал-лейтенант с 1910), в конце 1909 – начале 1910 года Столыпин получил приказ (Курлов не уточняет, от кого) прекратить полицейский надзор за Распутиным. Приказ этот Столыпин передал Курлову для исполнения. Через несколько дней Столыпин пригласил Курлова в свой кабинет, где ему предстояла встреча с Распутиным. Столыпин хотел, чтобы Курлов составил свое мнение об этом человеке. Притворившись, что изучает какие-то документы в углу кабинета, Курлов внимательно прислушивался к разговору, который продолжался больше часа. Распутин пытался убедить Столыпина в том, что его обвиняют ложно, а на самом деле он – всего лишь смиренная, безвредная душа. Столыпин почти ничего не говорил. При расставании он сказал Распутину, что если все это правда и его поведение достойно, то у него нет оснований беспокоиться насчет полиции. Когда Распутин ушел, Столыпин спросил у Курлова, что он думает. Курлов сказал, что Распутин принадлежит к определенному типу хитрых, расчетливых русских крестьян, но он не показался ему шарлатаном. «Тем не менее, – ответил Столыпин, – нам нужно найти способ справиться с ним». (Точность и незаинтересованность курловской оценки вызывает сомнения. Генерал Герасимов, который и установил полицейский надзор за Распутиным по приказу генерала Дедюлина, был убежден, что своим назначением в 1909 году Курлов обязан влиятельным друзьям Распутина, и именно под его влиянием Распутина не выслали из столицы в конце 1909 года27.)
Столыпин не оставил никаких воспоминаний о Распутине, поэтому мы можем судить о его отношении только по воспоминаниям других. Вот что сказал Столыпин Михаилу Родзянко:
«Он бегал по мне своими белесоватыми глазами, произносил какие-то загадочные и бессвязные изречения из Священного Писания, как-то необычайно водил руками, и я чувствовал, что во мне пробуждается непреодолимое отвращение к этой гадине, сидящей против меня. Но я понимал, что в этом человеке большая сила гипноза и что он на меня производит какое-то довольно сильное, правда, отталкивающее, но все же моральное впечатление»28.
Мария Бок, дочь Столыпина, тоже вспоминала об общении Распутина с ее отцом. Летом 1911 года, незадолго до его убийства, она попросила его рассказать об этом.
«Услышав имя Распутина, мой отец болезненно сморщился и сказал с глубокой печалью в голосе: “Ничего сделать нельзя. Я каждый раз, когда к этому представляется случай, предостерегаю государя. Но вот что он недавно мне ответил: «Я с вами согласен, Петр Аркадьевич, но пусть будет лучше десять Распутиных, чем одна истерика императрицы». Конечно, все дело в этом. Императрица больна, серьезно больна; она верит, что Распутин один на всем свете может помочь наследнику, и разубедить ее в этом выше человеческих сил”»29.
Говорят, что Николай сказал Столыпину: «Я знаю и верю, Петр Аркадьевич, что вы мне искренне преданы. Быть может, все, что вы мне говорите, – правда. Но я прошу вас никогда больше мне о Распутине не говорить. Я все равно сделать ничего не могу»30. Слова Николая об истериках императрицы не остались достоянием одного премьер-министра, но быстро распространились при дворе. Русский царь позволил подчинить правление империей страху перед собственной женой.
Василий Шульгин поверить не мог в то, что происходило на его глазах.
«И вот этот страшный узел… Государь оскорбляет страну тем, что пускает во дворец, куда доступ так труден и самым лучшим, уличенного развратника. А страна оскорбляет государя ужасными подозрениями… И рушатся столетние связи, которыми держалась Россия…И все из-за чего? Из-за слабости одного мужа к одной жене…»31
Часть третьяСкандалы. 1910–1911
18. Скандалы в детской
В первые два месяца 1910 года Распутин часто виделся с Николаем и Александрой – семь раз в январе, четыре раза в феврале. Обычно Распутин приезжал к ним вечером и не всегда виделся с ними обоими. 19 января, к примеру, Николай записал в дневнике: «Сделал хорошую прогулку с Дмитрием. До обеда поиграл с ним в пирамиду. В 9 1/2 он уехал в город. После этого к Аликс пришёл Григорий, с кот. мы долго посидели и побеседовали». Такие долгие вечерние беседы были тогда обычным делом. 27 февраля Распутин приехал во дворец попрощаться перед возвращением в Сибирь