молаевой принять Матрену, отец которой, как писали анонимные авторы, известен всем истинным патриотам «более десяти лет как тайный супруг ее величества Александры Федоровны и отец его высочества наследного царевича Алексея Николаевича, будущего самодержца Всея Руси». Ермолаева пришла в ужас от подобного послания и немедленно передала его в жандармское управление, свято заверив в том, что не имеет ничего общего с его авторами19. К тому времени Матрена уже давно покинула Казань и уехала в Петербург. Если она когда-то и училась в казанском институте, то это было несколькими годами ранее. Качество образования Матрены и ее успехи нам неизвестны. Вера Жуковская утверждала, что однажды она слышала, как Матрена жаловалась на бессмысленность своего обучения, но ей нравилась математика, потому что с ее помощью хотя бы деньги считать можно20. Рассказ Жуковской не кажется достоверным, эта история более похожа на вымысел.
Из Сибири Распутин уехал в начале мая. В Тюмени он согласился сняться в фильме некоего «господина Шустера». (Распутина снимали еще раз, в Покровском, но ни один из фильмов не сохранился21.) Через несколько дней он прибыл в Москву, а затем в Петербург. После этого он отправился на юг, в Ялту, к царской семье. Он встречался с царской семьей трижды – 15, 18 и 21 мая. Затем Распутин поездом отправился в Петербург22. Как всегда, журналисты пристально следили за поездками Распутина и в Петербурге встречали его прямо на вокзале. Но к этому времени Распутин уже устал от такого внимания – и еще больше от кампании нападок, развернутой в прессе. Говорили, что он жаловался в полицию на преследования со стороны журналистов, говорил, что постоянное присутствие толпы репортеров у дверей его квартиры «заставляет его нервничать», и просил помощи. Сообщалось также, что он поменял номер телефона23. Распутин быстро опроверг эти слухи. Репортеру «Биржевых ведомостей» в следующем месяце он сказал: «Скажи им, что я никогда в полицию не ходил, чтобы они репортеров не допускали ко мне. […] Я всегда рад любого принять. […] Каждый мне равно приятен»24.
Но это была ложь. Распутин никогда не считал всех «равно приятными». В марте Михаил Новоселов, редактор «Колокола» Василий Скворцов и епископ Антоний (Храповицкий) на страницах «Солнца жизни» и «Голоса Москвы» назвали Распутина «хлыстом и распутником» и даже «слугой Антихриста»25. Разъяренный Распутин немедленно отправил две телеграммы: министру внутренних дел Маклакову с просьбой защитить его от подобных «противозаконных» нападок и Саблеру, чтобы тот защитил Распутина от «врагов» и их «поношения»26. Распутин изменился. Человек, который ранее считал подобные нападки всего лишь «тучами», теперь чувствовал себя в осаде и искал защиты у тех, кто обладал реальной властью.
Той весной кампании против Распутина велись не только в прессе. Во второй половине мая протопресвитер Шавельский встретился с князем Владимиром Волконским, товарищем председателя Думы и товарищем министра внутренних дел (с июля 1915 по декабрь 1916 года), и князем Владимиром Николаевичем Орловым, начальником Военно-походной канцелярии императора (с 1906 по август 1915 года) и одним из самых приближенных к императору людей. Волконский и Орлов хотели поговорить с Шавельским «совершенно секретно», поэтому он провел их в свой кабинет, где их никто не мог подслушать. Они сказали, что влияние Распутина на императора и императрицу быстро становится именно таким, как его описывают в прессе, причем говорят об этом не только в образованном обществе, но и в простом народе. Россия стоит на грани открытого бунта. Многие люди помогают Распутину, очень немногие ему сопротивляются. Ему содействуют те, кто должен был бы с ним бороться. Одним из таких людей является отец Васильев, с этого года личный духовник царственной четы. Все собравшиеся считали Васильева человеком безукоризненной репутации – честным, добрым, благородным. Но он пошел по неверному пути, подружившись с Распутиным и относясь к нему с уважением. Орлов уже говорил ему об этом, но Васильев к нему не прислушался. Поэтому Волконский и Орлов пришли к Шавельскому, чтобы тот поговорил с царским духовником.
Шавельский согласился. Был составлен тайный план, чтобы никто при дворе не догадался об их замысле. Шавельский должен был вызвать Васильева и встретиться с ним наедине, случайно, якобы просто для того, чтобы получше познакомиться. Он пригласил Васильева к себе домой, и они встречались в течение нескольких вечеров. Шавельский был осторожен. Он не знал точно, как Васильев относится к Распутину, поэтому не затрагивал в разговорах эту тему, а подходил к ней постепенно. Шавельский с облегчением понял, что Васильев разделяет его страх. Он тоже считал, что Распутин представляет опасность для династии и страны. Он сказал Шавельскому, что нужно постараться любыми доступными средствами прекратить это влияние. Шавельский полагал, что положение Васильева делает его лучшим орудием в борьбе за устранение Распутина из дворца. На этом разговор закончился. Шавельский и Васильев не встречались полтора года. Распутин, разумеется, никуда не делся, а Шавельский так и не узнал, говорил ли Васильев об этом с их величествами27.
Васильев тоже никогда не говорил, выполнил ли он это поручение. Чуть позже он рассказал Белецкому, что цесаревич в присутствии родителей спросил, правда ли, что Распутин – святой человек. Возникла неловкая пауза. Васильев не знал, что делать. Николай посмотрел на него и попросил ответить мальчику. Александра пристально смотрела на духовника, страшась услышать его ответ. Стараясь не совершить ошибки, Васильев не стал отвечать на вопрос однозначно, а объяснил Алексею, что каждый, кто хочет угодить Господу, должен следовать заповедям. На этом царь поднялся из-за стола, и разговор закончился28.
36. Покушение
Николай и Александра встретились с Распутиным вечером 30 июня 1914 года. Через четыре дня друзья проводили его на Николаевский вокзал Петербурга. Все присутствовавшие отметили, что Распутин находился в хорошем настроении. Он был рад поехать в Покровское и говорил, что вернется в столицу летом. Никто не запомнил, чтобы он проявлял какие-то признаки беспокойства или терзался предчувствиями1.
В Покровское Распутин прибыл на пароходе «Соколовский» примерно в восемь вечера 11 июля. На следующее утро он вместе с семьей присутствовал на службе в местной церкви, а днем вся семья собралась за обильной дневной трапезой2. Народу было немало. К Распутину приехал его друг, Николай Соловьев, скульптор Степан Эрьзя, а также старый товарищ Распутина по странствиям и недавний изгнанник с Афона Дмитрий Печеркин. За столом сидели также два плотника, Андрей и Дмитрий Тупицыны, которые устанавливали в доме новые окна. Все спокойно обедали. В два часа почтальон Михаил Распутин принес телеграмму от Иосифа Шустера из Тюмени. Шустер спрашивал, можно ли ему приехать, чтобы сфотографировать Распутина дома в кругу семьи. Распутин быстро написал ответ и выбежал из-за стола, чтобы догнать Михаила. «Стой, возьми телеграмму!» – крикнул он, размахивая листком бумаги.
Выбежав из ворот своего двора, Распутин наткнулся на странную фигуру. Перед ним была женщина в черном, с покрытой головой. Лицо она закрывала белым платком так, что видны были только глаза. Она поклонилась Распутину, он сказал, что это необязательно, и потянулся за бумажником, полагая, что несчастная просит милостыни. Неожиданно женщина сделала резкое движение. Распутин увидел блеск металла, а потом почувствовал жгучую боль чуть выше пупка. Он инстинктивно потянулся к животу и почувствовал под пальцами кровь. «Я ранен! Я ранен! Она меня заколола!» – закричал Распутин. Он бросился бежать от нападавшей по улице к церкви. Пробежав шагов двадцать, Распутин обернулся. Женщина с большим окровавленным кинжалом в правой руке преследовала его. Он побежал дальше. Заметив на земле большую палку, Распутин остановился, подобрал ее и, когда женщина приблизилась, сильно ударил ее по голове. Она упала. При падении женщина повредила кинжалом левое запястье. Печеркин из окна видел, как женщина бежит за Распутиным. Вместе с Прасковьей они выбежали на улицу. Жена Распутина кричала: «Она его заколола! Она его заколола!» Вокруг нападавшей, лежавшей в пыли, быстро собралась толпа. Некоторые требовали расправы на месте, другие же явно были довольны тем, что она совершила. Женщину схватили и потащили по улице. За ней следовала целая толпа. Ее заперли в камере в Покровском волостном управлении.
Распутину помогли добраться до дома и уложили на скамью. С женой его случилась истерика. Вызвали местного доктора. Он перевязал рану, чтобы остановить кровотечение. Следом за доктором в доме появился Вениамин Высоцкий из села Иевлево, расположенной в нескольких километрах к северу от Покровского. Два часа Распутин оставался без сознания. Всем, кто находился в доме, казалось, что он умирает3.
Соловьев вспоминал:
«Когда я вошел в полутемную комнату, где лежал Распутин, которого уже успели перевязать, здесь творилось нечто невообразимое. Дети Распутина плакали […], все добивались, кого бы из врачей вытребовать из Тюмени. […] Часа через два с половиной он очнулся. «Как вы себя чувствуете?» – спросил я. «Плохо… – отвечал Распутин. – Какая-то баба меня пырнула. Это… по проискам проклятого Илиодора… Удивительно… И за что такая напасть? Но, Бог даст, я выживу… Буду здоров…»4
Послали телеграмму Александру Владимирову, главному врачу тюменской городской больницы. Он приказал фельдшерице Прасковье Кузнецовой собрать все необходимое для операции и немедленно следовать за ним. Экипаж помчался в Покровское. Хирург пообещал кучеру денег «на водку», если он будет гнать лошадей быстрее. Только в пути Владимиров объяснил Прасковье, что случилось и куда они едут. Они прибыли в Покровское 30 июня утром. «Когда мы приехали, было еще темно», – позднее вспоминала Прасковья.