– Дэвви, любовь моя, – мама тихо вздохнула, отложила ручку и с улыбкой подняла голову, будто цветок, раскрывшийся навстречу солнцу. – Присядь, пожалуйста.
Я сел напротив, глядя на висящий позади нее портрет: на нем были изображены отец и я в возрасте лет четырех или пяти. Мы оба выглядели такими несчастными и неприкаянными, что нас связывала только ДНК. Резкие нордические черты лица и холодные глаза.
– В зимнем саду очень пыльно, – протянул я.
– В самом деле? – Мама облизала палец, а затем перевернула страницу лежащего перед ней документа. – Что ж, нужно сказать уборщикам, чтобы завтра уделили комнате особое внимание.
– У тебя финансовые трудности?
Она все так же хмуро смотрела на числа на документе.
– Ох, Дэвви. Неужели обязательно говорить о финансах? Это так пошло. Ты только приехал. Я хочу, чтобы мы вместе позавтракали и поболтали. Может, съездим на скачки.
– Мы все это сделаем, мамуль. Но мне нужно знать, что у вас все хорошо.
– Мы справимся. – Она подняла взгляд и ответила мне неуверенной улыбкой.
– Когда состоится оглашение завещания? Завтра или послезавтра?
– Вообще-то… – мама закончила делать запись на документе и снова отложила ручку, – боюсь, оглашение завещания будет сильно отложено.
– Сильно? – Я приподнял бровь. – Почему?
– Мистер Тиндалл сейчас за границей.
Гарри Тиндалл приходился доверенным адвокатом моего покойного отца.
– И ты забыла упомянуть об этом до того, как я сел в самолет?
Мама задумчиво улыбнулась, глядя на мои волосы, будто хотела с любовью провести по ним пальцами в материнском жесте.
– Думаю, можно сказать, что возможность увидеться с тобой представилась сама собой, и я поддалась искушению. Я сожалею. – Ее глаза заблестели от непролитых слез. – Ужасно.
Моя злость вмиг стихла.
– Тише, мам. Я рядом.
Я потянулся через стол и взял ее за руку, которая казалась такой хрупкой в моих руках.
– Я переведу вам деньги, чтобы было на что жить до оглашения завещания.
– Нет, милый, мы не можем…
– Конечно можете. Ты моя мать. Это меньшее, что я могу сделать.
Мгновение мы смотрели друг на друга, впитывая каждую новую морщинку, которой обзавелись за минувший год.
– Я слышал, Дрю оставляет желать лучшего в своей способности осчастливить Сесилию. – Я растянулся в кресле, сложив скрещенные в лодыжках ноги на столе.
Мама снова взяла ручку и принялась быстро строчить на краю документа, покусывая нижнюю губу, как делала всякий раз, когда отец замышлял сомнительную авантюру и она понимала, что вскоре ей предстоит устранять учиненный им беспорядок.
– Весьма.
– Чем я могу помочь?
– Ты ничего не можешь сделать. Тут твоя сестра должна справиться сама.
– Сеси не привыкла решать подобные проблемы. – Преуменьшение гребаного века. В детстве я каждый день попадал под раздачу, лишь бы спасти сестру.
Мама задумалась, прикусив нижнюю губу.
– Так или иначе, ей пора учиться отстаивать свои интересы. Единственное, что ты можешь сейчас для меня сделать, это не подкидывать никаких скандальных заголовков. Они нам совсем ни к чему.
В этот миг мама выглядела такой разбитой, такой уставшей, такой измученной несчастьями, которые ей преподнесла жизнь, что я не мог сломить ее окончательно. Особенно когда у нее осталось так мало надежды.
Поэтому я не смог сказать ей, что собрался завести внебрачного ребенка с сумасбродной владелицей бурлеск-клуба, которая, к слову, голышом красовалась на рекламных щитах по всему Восточному побережью.
Но Белль еще даже не беременна. Какой смысл рассказывать об этом матери? К этой ситуации можно вернуться через три, четыре или даже пять месяцев, когда утихнут страсти в связи с кончиной моего отца.
Ни к чему подкидывать маме еще больше дурных новостей.
– Никаких скандальных заголовков… – улыбнулся я в ответ. – Обещаю.
Седьмая
Дэвон
Дэвон:
Овуляция еще не закончилась?
Белль:
Шесть дней спустя? Я похожа на африканского кочевого муравья?
Мне пришлось погуглить, чтобы выяснить, что среднестатистический кочевой муравей производит от трех до четырех миллионов яиц в месяц и считается самым плодовитым животным на Земле.
Дэвон:
С этого ракурса – нет. Встань на четвереньки, оттопырь задницу и возьми в рот хлебную крошку, чтобы я мог убедиться.
Белль:
Почему ты вообще спрашиваешь?
Дэвон:
Попытки зачать сегодня ночью наши шансы не убавят, верно?
Белль:
Теоретически нет, но эти шансы будут невелики.
Дэвон:
Невелики, но все же будут.
Белль:
Ждешь приглашения?
Дэвон:
От твоей невоспитанной попки?
Нет. Я уже еду.
Белль:
Как только я забеременею, это прекратится.
Дэвон:
Безусловно.
Белль:
Я серьезно. Уже и так чувствую личное посягательство от твоего присутствия в моей жизни.
Дэвон:
Полагаю, спрашивать, почему ты так сильно ненавидишь мужчин, нет смысла?
Белль:
Никакого, если хочешь услышать прямой, честный ответ.
Дэвон:
Понял. Считай, что избавишься от меня, как только будешь в положении.
Белль:
В ПОЛОЖЕНИИ.
Белль:
Какая стыдоба.
Белль:
Жду тебя в «Мадам Хаос».
Дэвон:
Я подъезжаю. Не надевай трусики.
Я даже не потрудился принять душ после посадки в бостонском международном аэропорту Логан.
Взял такси и поехал прямиком в «Мадам Хаос», положившись на своих добрых друзей: мятную жвачку и дезодорант.
Весь перелет из Англии в Америку я мог думать только о том, как погружусь в эту чувственную, вспыльчивую женщину. Сам не был до конца уверен, откуда возникла моя увлеченность Эммабелль, но предположил бы, что причина крылась в ее подлинной независимости. Она не полагалась на богатого мужчину (в отличие от сестры и подруг) и, похоже, даже в самые неловкие моменты совершенно спокойно относилась к тому, что оказывалась единственным, не считая меня, одиноким человеком среди присутствующих.
Она была прямолинейна, непримирима и уверена в себе. А еще потрясающе красива.
Сидя в такси по пути к Белль, я перевел матери солидную сумму. А как только собрался убрать телефон обратно в карман, на экране высветилось сообщение:
Неизвестный номер:
Ты еще дома? Лу.
Мы с Луизой обменялись визитками перед тем, как она уехала из замка Уайтхолл-корт в день похорон моего отца. Не желая повторять свою ошибку с игнорированием звонков, я добавил ее в контакты и ответил на сообщение.
Дэвон:
Вернулся в Бостон, но полечу в Британию для оглашения завещания. Пообедаем?
Луиза:
И выпьем.
Дэвон:
От этого никогда не откажусь.
Луиза:
Хорошо. Тогда я точно открою бутылку коньяка «Реми Мартин».
Приехав в «Мадам Хаос», я прошел мимо очереди в несколько сотен метров, пришлепнул пару стодолларовых купюр к груди одного из вышибал и вошел в клуб, оставив за собой вереницу недовольных людей.
Я вновь нашел Белль за барной стойкой, где она разливала пиво, перекинув светлые волосы через плечо. На ней был топ, похожий на рваный корсет кремового цвета, и вишнево-красные кожаные штаны, которые я очень скоро разорву зубами.
Прощай, мое обещание не устраивать скандалов. Хорошо держался… пару с лишним дней.
Приковав к ней взгляд, я пошел через клуб, проталкиваясь мимо танцующих и пьяно хохочущих друг другу в уши посетителей.
Белль так увлеклась обслуживанием гостей, что спросила, даже не взглянув в мою сторону:
– Что я могу для тебя сделать, сладкий?
Сладкий.
Не женщина, а национальный позор. И что, черт возьми, побудило меня завести с ней ребенка?
– Встать на четвереньки со страстным выражением лица и умолять, чтобы я тебя трахнул.
Белль резко повернулась, и на ее красивом лице отразилось потрясение. Сердитый взгляд быстро сменился довольной улыбкой.
– Мне нужно доработать еще двадцать минут. – Она быстро управлялась за барной стойкой. Похоже, не спешила мне угождать, в чем была полной противоположностью Луизе.
– Нет, не нужно. Будешь ждать меня в своем кабинете не более чем через десять минут, совершенно голая и в той позе, в какой я хочу тебя видеть.
– А то что? – фыркнула она, грозно направив на меня пистолет для газировки.
– А не то… – Я перехватил его через стойку, сунул ей в декольте прямо в ложбинку на груди, приблизился губами к ее уху и, понизив голос на октаву, произнес: – …Позабочусь о том, что сегодняшнюю ночь ты проведешь со своим добрым другом вибратором.
– Он хотя бы не дает пустых обещаний, – прошептала она в ответ.
Я нажал на кнопку и разбрызгал холодную диетическую колу ей на грудь. Пузырьки хлынули через край чашек ее лифчика. Белль с визгом оттолкнула меня прочь:
– Да что это ты, по-твоему, творишь, придурок?
– Даю тебе отпор в отличие от прочих бедолаг, которых ты выбираешь себе в любовники, – сухо ответил я.
– В твоем понимании, отказать мне в сексе в качестве наказания – значит, дать отпор? – она издала безумный смешок, наклонилась за тряпкой и насухо вытерла грудь. – Чувак, да ты не в себе. Я могу получить желаемое, когда захочу и где захочу.
– С этим я не спорю. Но тебе нужен не секс, Мечта. А ребенок, и я знаю, что для этой цели не подойдет никто, кроме меня. – Я отступил на шаг, поглядывая на часы. – У меня телефонная конференция с Токио. Увидимся через десять минут.