– Мне жаль, Дэвон. Ты, как никто другой, должен знать, что закон и справедливость не имеют ничего общего. Завещание не подлежит отзыву, каким бы неразумным оно тебе ни казалось. Эдвин был в ясном уме и твердой памяти, когда составлял его. Три свидетеля могут это подтвердить.
– Он нарушает многовековые традиции, – заметил я. Я стану первым с семнадцатого века сыном в роду, которому достанется пустой сундук с сокровищами. – Впрочем, традиции – это всего лишь коллективное давление со стороны покойников.
– Чем бы они ни были, традиции сохраняются, – фыркнул Тиндалл.
– Есть и другой вариант, – осторожно начала мама, опустив ладонь на мою руку. – Ты мог бы поближе познакомиться с Луизой…
– Я стану отцом. – Я повернулся к ней, нахмурив брови.
Мама повела изящным плечом.
– В наши дни современные семьи встречаются повсеместно. Ты когда-нибудь смотрел Джереми Кайла?[16] Мужчина может быть отцом детей от нескольких женщин. Иногда даже более чем трех.
– Ты теперь черпаешь жизненные уроки у Джереми Кайла? – протянул я.
– Дэвви, мне жаль, но ты должен думать не только о себе. Еще есть я и Сеси.
– И я, – встрял Дрю. Будто мне было бы дело, если бы он рухнул на месте и сам Сатана за ухо утащил его в ад.
– Ответ: нет. – Лед в моем голосе не оставил простора для возражений.
Все эти годы я избегал отца отчасти потому, что он не принимал мое решение касательно Луизы, и теперь я рисковал потерять из-за этого и маму, и Сесилию. Ведь как бы я ни был богат, как бы хорошо о них ни заботился, – я все равно лишу их миллионов в виде недвижимости и капитала, если не женюсь на Лу.
– Дэвон, пожалуйста…
Я встал и умчался из кабинета – из здания, – закурил сигарету и принялся расхаживать по мощенной булыжником дороге. На улицы Лондона опустилась темнота. «Харродс» купался в ярких золотых огнях.
Мне вспомнился известный исторический факт. Во времена Первой мировой войны «Хэрродс» продавал наборы с наркотиками, предназначенные главным образом для раненых солдат, которые либо выздоравливали, либо умирали мучительной смертью.
Я прекрасно помнил эти истории. Мамина семья была в числе продавцов, которые поставляли этот товар в роскошный универмаг. Так они и стали неприлично богаты.
Семья моей матери содержала много маковых полей, а этот цветок, как известно, символизирует память о тех, кто погиб во время Первой мировой, благодаря своей способности произрастать всюду, даже в самое неблагоприятное время.
В моем воображении Эммабелль Пенроуз была похожа на этот цветок.
Милый, но ядовитый. Многогранный.
– Господи боже, ты поддался эмоциям! Ты только что продемонстрировал типичное поведение янки. Твой отец, наверное, в гробу переворачивается. – Мама выскочила в пронизывающий холод лондонской зимы, кутаясь в клетчатое черно-белое пальто.
Я сделал глубокую затяжку и выпустил в небо струйку дыма.
– Надеюсь, он укатится прямиком в ад, если еще туда не попал.
– Да бога ради, Дэвви! – попрекнула мама, демонстративно поправляя воротник моего пиджака. – Я сожалею, что ты оказался в таком положении, дорогой.
– Не стоит. Я не пошел на поводу у Эдвина, пока он был жив, и не стану делать этого сейчас.
– Станешь. Через несколько дней, может быть, недель, когда успокоишься и поймешь, что брак с Луизой наилучший вариант для всех. Для тебя, Сеси, Бутчартов…
– И, конечно, для тебя, – я мрачно усмехнулся.
Мама уставилась на старинные здания с удрученным, мрачным видом.
– Неужели моя убежденность в том, что я имею право на часть собственного состояния, настолько предосудительна?
– Нет. – Я выбросил сигарету и проследил взглядом, как она падает в канализацию. – Но ты должна была отговорить его вносить изменения в завещание.
– Я понятия не имела, – тихо сказала она, напряженно разглядывая то, что Белль назвала бы «охрененно новым маникюром». Мать моего будущего ребенка очень любила добавлять «охрененно» почти к каждому слову.
– Правда? – Я внимательно посмотрел на нее.
– Да.
Тогда-то меня и посетила одна мысль. Я повернулся к матери и с прищуром на нее посмотрел.
– Погоди минуту. Теперь мне все понятно.
– Что понятно?
– Почему Байрон и Бенедикт весь ужин дразнили меня из-за Луизы, когда я приехал на похороны Эдвина.
– Дэвви, мне бы хотелось, чтобы ты называл его па…
– Почему она сама там присутствовала. Почему вела себя так великодушно, сострадательно и уступчиво. Вы все знали, что меня загонят в угол, принуждая жениться на ней, и разыгрывали свои карты.
– Ох, ну конечно я знала, – мама устало вздохнула, припав к стене здания и закрыв глаза. Внезапно она показалась мне ужасно старой. Вовсе не той гламурной женщиной, с которой я вырос. – Эдвин рассказал мне о завещании после того, как его оформил. Я ничего не могла поделать. За последние десять лет наш капитал существенно сократился, а все, что у нас осталось, – его коллекция машин и недвижимость, – он завещал тебе. Я, можно сказать, нищая. Ты не можешь так поступить со мной. Не можешь отказаться от брака с Луизой.
И тогда она сделала нечто ужасное.
То, чего я вынести не смог.
Мама встала на колени прямо посреди улицы и посмотрела на меня мерцающими, словно бриллианты в ночи, глазами.
Она глядела на меня с непокорным выражением лица, ее плечи дрожали.
Мне хотелось опуститься рядом с ней, встряхнуть ее и объяснить, что я не могу этого сделать. Не могу быть тем, кем меня хотел видеть отец. Никогда не мог.
– Прости, мама, – сказал я и пошел прочь.
Два дня спустя ко мне в гости заглянули Сэм и Киллиан.
Я не блеснул особым гостеприимством, поскольку, во-первых, в компании этих двух жутких козлов не было ничего приятного. А во-вторых, чем больше я находился в обществе, тем сильнее чувствовал, что меня принуждают вести себя, как все нормальные люди, скрывая свою вспыльчивость, странные измышления и клаустрофобию.
Например, бывая в «Королевских трубопроводах», я всегда пользовался лифтом. Предварительно мне приходилось принять для храбрости успокоительное, но все же я это делал.
Или, когда мы проводили время в «Пустошах», я был вынужден думать, прежде чем что-то сказать, и напоминать себе, что нужно поддерживать свой имидж. А именно образ бабника, распутника, человека с определенными вкусами и требованиями.
Я никогда не мог по-настоящему быть самим собой в обществе моих друзей и именно по этой причине никогда не рассказывал им о своей семье, хоть и испытывал к ним личную приязнь.
– К завещанию не подкопаешься. Я перечитывал его столько раз, что чуть кровь из глаз не пошла, – проворчал я в бокал с алкоголем, сидя в своем кабинете перед двумя единственными знакомыми мне мужчинами, которым под силу выпутаться из серьезных неприятностей, хотя и совершенно разными способами.
Теперь мне пришлось рассказать им о своей семье, пускай и в формате «для чайников».
– И вот становится предельно ясно, почему ты никогда не рассказывал нам о своей семье. – Киллиан стоял перед панорамным окном с видом на реку Чарльз и очертания Бостона. – Похоже, твои родители даже хуже моих.
– Я бы не был так категоричен. – Сэм отпил из бокала, устроившись передо мной в дизайнерском кресле. – А что произойдет, если благотворительные организации, скажем, решат отказаться от щедрых пожертвований?
– Деньги и недвижимость разойдутся по многочисленным родственникам, ни один из которых не приходится членом моей семьи. Откровенно говоря, все мужчины рода Уайтхолл, которых я встречал, либо алкоголики, либо отморозки, либо и те и другие.
Тем более я не хотел оказаться в долгу перед Сэмом Бреннаном ни в каком виде. Ему до сих пор не удалось завлечь меня к ведению совместных дел, и я хотел, чтобы впредь все так и оставалось.
– А разве в подобной фигне не действует принцип очередности наследования? – спросил Сэм. – Сама Корона должна даровать тебе эти земли. Даже такой простак, как я, об этом знает.
– Оговорки, – с горечью пояснил я. – Я не прихожусь ближайшим родственником королевской семьи, поэтому на меня эти правила не распространяются.
Только на тех, кто нравился моему отцу.
– Напомни-ка, почему ты против женитьбы на этой Лилиан? – задумчиво спросил Киллиан.
– Луизе, – поправил я, сворачивая сигареты, чтобы занять руки. – Потому что я не подчинялся требованиям отца при жизни и уж точно не стану делать этого после его смерти. Тем более он уже составил брачный договор, согласно которому Луиза получит все в случае развода.
– Но даже если ты уступишь его требованию, он об этом никогда не узнает, – проворчал Сэм в бокал с виски. – Он ведь мертвее мертвого.
– Я узнаю.
– Брак принимает разные обличья и формы. – Киллиан перешел от окна к бару и просмотрел имеющиеся у меня напитки. – Ты можешь жениться на ней и продолжить встречаться с другими.
– И сделать ее несчастной? – я хрипло усмехнулся.
Сэм пожал плечами.
– Это уже не твое дело.
– Я неспособен причинять другим неоправданные страдания. – Я выудил кубик льда и рассеянно провел им по ободку бокала.
– Способен, просто не хочешь, – протянул Киллиан. – Мы все способны делать все необходимое, чтобы выжить.
– Суть в том, что мне выживать не нужно. Это нужно моей матери и сестре. – Я бросил кубик обратно в бокал. – Ты бы женился ради денег?
Сэм разразился злобным смехом, его серые глаза лукаво заблестели:
– В свое время я бы женился и ради кусочка тоста, если надо. Но по воле Вселенной я выбрал свою невесту, потому что хочу ее, а не потому что так нужно.
Киллиан скорчил гримасу.
– Ты говоришь о моей сестре.
– Даже не напоминай. – Сэм отпил виски. – Меня до сих пор мучает аллергическая сыпь оттого, что у вас с Эмброузом общие гены, а я даже не могу продезинфицировать их хлоркой.
– Странно, – Киллиан фыркнул. – Не припомню, чтобы ты происходил из рода потомственных нейрохирургов и военных пилотов.