– Что еще за Фрэнк, черт подери? – Он ошарашенно уставился на меня.
Интрига нарастает. Скольких же людей я разозлила в этом году? Становится уже просто смешно.
– Кто ты?
– Ты должна уехать из Бостона.
– Скажи, кто тебя послал. – Я сильнее впилась шпилькой ему в горло.
– У тебя отошли воды, – сказал он.
Что? Как он узнал, что я беременна? Мой живот еще не виден. Я опустила взгляд, и он этим воспользовался. Повернулся, перекатился по земле и с легкостью вскочил на ноги.
Я бросилась в укрытие, открыла пассажирскую дверь своей машины, а затем захлопнула ее за собой и, лихорадочно дыша, заблокировала все двери.
Он с силой заколотил ладонями по стеклу в попытке снова до меня добраться.
– Сука!
– Кто ты? – Я завела двигатель трясущимися пальцами. – Что тебе нужно?
– Уезжай из Бостона! – Он пнул мою машину. – Уезжай и не возвращайся!
Я вдавила педаль газа в пол, сбив один из мусорных баков, пока выезжала на Мейн-стрит. Я помчалась мимо «Мадам Хаос», Чайнатауна и суматохи в центральной части Бостона в сторону Бэк-Бэй. Сердце готово было выпрыгнуть из груди.
Я подумала позвонить Перс, Сейлор или Эшлинг, но не хотела потом подвергнуться допросу с пристрастием. Единственный человек, с которым мне в самом деле хотелось поговорить, это Дэвон, но я лишилась такой возможности в тот вечер, когда сказала ему жениться на Луизе. Вероятно, если он дома, мы все же сможем поговорить.
Я смогу рассказать ему о случившемся, и мы все обсудим.
А может, ты поступишь правильно и сама со всем разберешься.
Так я и оказалась возле полицейского участка. Знала, что именно этого хотел бы Дэвон. И я наконец-то признала, что мне нужно научиться заботиться о себе, прежде чем рожать ребенка.
Несколько минут я просидела в водительском кресле, пытаясь выровнять дыхание и дать телу возможность перестать обливаться потом. Такое частое сердцебиение точно не пойдет на пользу Малышке Уайтхолл.
– Все хорошо, с нами все хорошо. – Я погладила себя по животу, надеясь, что она мне поверила.
Выйдя из машины, я зашла в полицейский участок и встала перед дежурным, который, клянусь, рисовал каракули в лежащем перед ним журнале и, зевнув, продемонстрировал мне жвачку во рту.
– Я хочу подать жалобу.
Или это называется заявление? Я еще никогда их не подавала. Полицейские участки были знакомы мне только по фильмам и сериалам.
– По какому поводу? – Он лопнул жвачку прямо перед моим лицом. Мило. Профессионально.
– Из-за преследователей.
– Нескольких? – Он приподнял бровь.
– К сожалению.
– Присаживайтесь. Сейчас к вам кто-нибудь подойдет.
Но никто не подошел. Более того, я прождала полчаса, прежде чем сотрудница полиции пришла принять мою жалобу. Казалось, ее искренне заинтересовал мой рассказ о мужчине в клубе, парке Коммон, о Фрэнке и том, что случилось сегодня.
– Позвоните, если у вас появится новая информация. – Она вручила мне свою визитку, после чего тоже зевнула и попрощалась.
Ну ладно. Считайте, что я разочарована.
– И это все? – спросила я, хлопая глазами.
Она пожала плечами.
– А вы ожидали фейерверков и телохранителей?
Я ожидала от вас компетентности. Но сказав это вслух, я только подкину себе проблем с законом, а Дэвон и так уже считал, что я не способна даже пожарить себе омлет, не спалив при этом его «квартиру».
Всю обратную дорогу мне пришлось уговаривать себя не возвращаться в участок и не высказывать офицеру все, что я о ней думаю.
Я оставила машину на подземной парковке дома Дэвона. За ним числилось два парковочных места, но он не использовал ни одно из них. Предпочитал пользоваться уличной парковкой даже в сильный холод.
Поднявшись на лифте, я вышла на его этаже и прошла в прихожую лофта, как вдруг услышала доносящийся из-за двери звон столовых приборов. Глянула на часы. Почти час ночи. Братан явно не придерживался правила не есть после шести.
Сердце тут же подскочило в груди, на сей раз в надежде.
Это хорошо. Он дома.
Вчера в это же время его не было. Наверное, проводил время в «Пустошах» или с Луизой – или делал и то и другое.
Я ввела код от двери и открыла ее, чувствуя, как запорхали бабочки в груди.
На этот раз я намерена честно постараться не вести себя, как бешеная сволочь. Не важно, что происходит между Дэвоном и Луизой, все равно он отец моего ребенка, и нам нужно ладить.
Я застала Дэвона за обеденным столом: он сидел напротив Луизы и улыбался ей, а она хохотала как дьяволица, прижав к щеке прохладный бокал.
Нет. Нет, нет, нет, нет, нет.
Первые несколько мгновений я неподвижно стояла возле двери и наблюдала за ними.
Грудь сковала невыносимая боль. С виду они были близки. Искренни. Как пара. Они подходили друг другу. Как ни крути, мы с Дэвоном сомнительная пара. Принц и Проститутка.
– О, смотри, твоя подружка! – воскликнула Луиза с притворным участием, будто за минувшие две недели прониклась ко мне симпатией.
Дэвон даже не повернулся на меня посмотреть. Его взгляд так и остался прикован к еде.
– Доброй ночи, Эммабелль.
Эммабелль. Не Мечта.
– Спасибо, Дэв. Я в курсе, что уже ночь. Вполне могу посмотреть в чертово окно.
– Прелестно, – пробормотала Луиза. – Как самочувствие, Эммабелль? Стоит возвращаться домой пораньше. Дать ребенку немного отдохнуть.
– Я и не знала, что ты врач! – радостно воскликнула я.
– О, я не врач, – Луиза улыбнулась.
Я ответила ей улыбкой, которая так и вопрошала: «Что ж ты тогда не заткнешься?»
– Просто стараюсь быть полезной! – Она прижалась плечом к плечу Дэвона. Я заметила, что он не оттолкнул ее и не выразил ни малейшего стеснения.
Господи, вот же ужас. Я ведь умру от ревности, правда? Стану первым в мире человеком, умершим от чувств.
– У нас остался стейк и немного спаржи. Я тебе отложила тарелку. Она в холодильнике, – заметила Луиза.
Ух ты. Она весьма убедительно играла роль Понимающей Трофейной Жены. Не только приготовила ему еду, но еще и умудрилась в несколько простых шагов выставить меня подружкой на стороне.
– Потрясающе. Не отвлекайтесь из-за меня от обсуждения самого белого брака[23] в истории, дополненного внебрачными детьми и неизбежными изменами, – прощебетала я и пошла в гостевую комнату. – Приятного вечера!
Бросившись на кровать, я достала визитку, которую мне дала офицер, и со злостью на нее уставилась.
Полиция мне не поможет.
Моя история походила на какую-то чушь.
Я порвала визитку на кусочки.
Буду сама себе защитницей.
Двадцатая
Белль
Четырнадцать лет
Рассвет озаряет небо яркими розовыми и голубыми оттенками.
Мы с тренером Локеном одни возле заповедника Касл-Рок.
– Подумал, тебе стоит устроить тренировку на время без других бегунов. Я подобрал для тебя хорошие легкоатлетические лагеря на лето, – говорит он.
Чувствую, как густо краснею, становясь как минимум, на пять тонов ярче рассвета над нашими головами.
Сегодня утром тренер Локен выглядит особенно хорошо. Гладко выбрит, надел серые спортивные штаны, которые подчеркивают его сильные ноги, и синюю толстовку с капюшоном, облегающую мускулы. Я видела того жуткого учителя географии по телевизору, и простите, но их просто невозможно сравнивать. Я могу вспомнить как минимум пятнадцать девчонок в школе, которые охотно скрылись бы с тренером Локеном в борцовском зале и раздвинули перед ним ноги. А тот учитель был старым и противным.
– Я не подведу вас, тренер.
И я срываюсь с места.
Бег по лесу нравится мне больше всего. Я люблю прохладу и свежий воздух. Незнакомые звуки.
Я бегу по петле в две тысячи метров. Три круга. Тренер ставит секундомер. Он стоит у края трассы, и когда я оглядываюсь, прежде чем скрыться среди густых деревьев, то замечаю, как он задерживает взгляд на моих ногах.
Врать не стану, я надела очень короткие шорты. И неслучайно. В последнее время мои фантазии о поцелуе с тренером Локеном настигают и по ночам. Я всегда просыпаюсь вся в поту и с мокрым пятном между ног. Пытаюсь успокоить себя холодным душем и просмотром фильмов с другими привлекательными парнями, но ничего не помогает. Он – единственный парень (ну, то есть мужчина), который мне по-настоящему нравится.
Все мои подруги уже с кем-то целуются и обжимаются. Я единственная еще ни разу этого не делала. Но даже если бы я захотела найти себе парня, чтобы целоваться с ним, все равно знаю, что это будет не так приятно, как прикосновение пальцев тренера к моим коленям и бедрам, так какой в этом смысл?
«Это просто навязчивая идея, – твержу я себе, пока пробегаю первую петлю и вижу его в отдалении. – Как только поцелуешь его, одержимость пройдет».
И тогда я снова начинаю придумывать себе оправдания. Ну и что с того, что он женат? Что с того, что его жена беременна? То, о чем она не узнает, ей не повредит.
Один поцелуй ничего не будет значить. Он, наверное, сделает мне одолжение и больше никогда не станет об этом вспоминать. А я смогу жить дальше и познакомиться с каким-нибудь сверстником.
Но потом я думаю о том, что сказал папа об учителе географии, и у меня так сильно сводит живот, что в нем оседает тяжесть от страха. Думаю о том, как папа целует другую женщину, и меня тошнит. Это неправильно.
Я не хочу быть такой – человеком, который… портит чужую жизнь.
Но если тренер Локен решит изменить жене, значит, у них не такие уж и хорошие отношения. Хорошие отношения разрушить невозможно, правда?
Второй круг проходит легко. Я так сильно погружена в свои мысли, что бегу на автопилоте, и ноги сами несут меня со скоростью света. Мне даже не нужно следить за дыханием. Но на третьем круге колено начинает меня подводить. В нем ощущается не просто тупая, ноющая боль. На этот раз я чувствую острую боль и в ноге. Судорога нестерпима. Оставшуюся часть пути я прихрамываю.