Упала на колени возле моих ног и опустила голову.
– Господи. О чем я только думала? Я не справлюсь. Я не Перси. Я не Сейлор. Это не для меня.
Я присел, чтобы оказаться на уровне ее глаз, и обхватил ее лицо ладонями.
Пульс подскочил. Проклятие, меня хватит сердечный приступ? Что ж, было приятно. В прямом смысле слова.
– Посмотри на меня, Мечта.
Она подняла голову и взглянула на меня блестящими от непролитых слез глазами.
– Я всегда выбираю для себя только самое лучшее. Костюмы, машины, недвижимость, рестораны. Так уж я устроен. И уж поверь, если я говорю, что не действовал бездумно, когда предлагал тебе стать матерью моего ребенка. Ты умная, независимая, хитрая, находчивая и, да поможет мне бог, немного чокнутая. Но в то же время ты ответственная, стойкая, сильная и уравновешенная. Ты станешь великолепной матерью. Лучшей, какую видел свет.
Ее грудь тяжело вздымалась, и, казалось, она сейчас разрыдается.
– Что теперь не так, милая?
– Ты забыл, что еще и симпатичная, – запричитала она.
Мы оба расхохотались. Белль потеряла равновесие и повалилась назад.
Не желая, чтобы она упала на застланный ковром пол, я потянул ее за собой и сам повалился на ковер, подставив свое тело в качестве подушки. Наши ноги переплелись.
– Прости, милая, но ты отнюдь не симпатичная.
Она притворно ударила меня в грудь. Я перехватил ее запястье и мягко прикусил.
– Ослепительно красивая, однако же…
Она тотчас прильнула к моим губам горячими, влажными и требовательными губами. Ее язык игриво скользнул мне в рот, поглаживая и дразня мой.
Я принялся срывать с нее одежду, осторожно стягивая толстовку, чтобы не сделать ей больно.
Она всюду прикасалась ко мне руками. Губами. Мне не хотелось отвлекаться даже на вдох. Давать ей время передумать.
Белль оказалась полностью обнаженной, не успев моргнуть и глазом. Я оставался все еще полностью одет и, прислонив ее спиной к основанию кровати, провел языком по тыльной стороне колена до внутренней поверхности бедра. Подразнил чувствительную точку, от прикосновения к которой все ее тело неистово содрогнулось.
Найдя губами сладкое местечко между ее ног, я посасывал, прикусывал и дул на него, пока она не кончила, а потом просунул язык внутрь, чтобы почувствовать, как жадно сокращаются ее мышцы. Белль втянула воздух сквозь зубы, округлив глаза, будто что-то вспомнила. Ее реакция показалась мне странной. Но потом она помотала головой и крепко зажмурилась.
– Продолжай.
Пройдясь поцелуями вдоль живота, я поцеловал ее грудь и, покусывая кожу шеи, добрался до губ.
– Дэвон. Пожалуйста. Трахни меня.
– Всему свое время, Мечта.
Она потянулась расстегнуть мои брюки. Я уже чувствовал, как член липнет к белью от выступившей капли смазки.
Белль высвободила мое достоинство из одежды и пробормотала в наш страстный поцелуй:
– Скажи это снова.
– Что сказать? – спросил я, проникнув в нее прямо там, на полу, и обнаружил, что она уже возбуждена и готова.
– Мое прозвище. Назови меня им.
Она подстроилась под ритм моих толчков.
– Мечта. – Я поцеловал ее в губы.
Толчок.
– Еще раз.
– Мечта.
Толчок.
– Мечта. Мечта. Мечта.
Толчок. Толчок. Толчок.
Я прижался лбом к ее лбу, вонзаясь в нее все быстрее и сильнее.
– Я сейчас кончу.
– Кончи в меня. – Она впилась ногтями в мою кожу, оставляя отметки, чтобы Луиза точно об этом узнала. – Я хочу почувствовать тебя всего.
Я сжал ее крепче. Мышцы Белль задрожали, когда я почувствовал, как моя сперма проникает в нее.
Мы оба взмокли и выбились из сил, когда я скатился с нее и, тяжело дыша, уставился в потолок.
Она первой нарушила молчание:
– Меня изнасиловали, когда я была еще ребенком. Об этом до сих пор никто не знает.
Все мое тело напряглось.
Я непроизвольно взял ее за руку, после чего повернулся на нее посмотреть. Я ждал продолжения.
Но она продолжала глядеть в потолок, избегая моего взгляда.
Когда стало очевидно, что Белль не в настроении делиться подробностями, я нерешительно спросил:
– Кто это сделал?
Она безрадостно улыбнулась:
– Обычный подозреваемый.
– Как долго это продолжалось?
– Не помню. Я просто… не знаю, не хотела признавать очевидное.
– Почему ты сохранила все в тайне? – Я приподнялся на локтях.
Я понял, что ее семья и друзья ничего не знали о случившемся, еще до того, как она мне об этом сказала.
Вспомнил тот неловкий разговор, который состоялся у нее с отцом, и мысленно произнес: «Не может быть, не может быть, не может быть, черт подери». Отец ее не насиловал. Ведь если это так, мне придется его убить, а я не создан для жизни за решеткой.
– Черт, не могу поверить, что рассказываю тебе, – она всхлипнула, и первая слезинка стекла по ее щеке к уху.
Я затаил дыхание и впервые в жизни помолился Богу. Чтобы она не замолчала. Чтобы показалась из-за высоких стен, которыми окружила себя, открыла дверь и впустила меня.
– Я всегда была девчонкой-сорванцом, возмутительницей спокойствия. Я не хотела становиться причиной очередной проблемы. Глупо, я знаю, но я устала быть вестницей плохих новостей. Той, кто вечно втягивает всех в неприятности. При этом противостоять ему – означало рискнуть, что об этом все узнают. Поэтому я просто… все скрывала. Какое-то время. А потом произошло кое-что еще… – Она замолчала и снова закрыла глаза, пытаясь проглотить ком в горле, но тщетно.
Белль непохожа на других женщин. Она из тех, кто унесет свои тайны в могилу. Но и этого уже достаточно. Ее желание поделиться со мной очень много для меня значило.
– Двое мужчин, которым я доверяла и которых любила больше всего, отвернулись от меня, хотя каждый по-своему. Недоверие и нежелание привязываться, которое ты от меня ощущаешь… таков мой способ послать всех мужчин к черту, Дэвон. Если я решу довериться снова и пострадаю, мне настанет конец. Поэтому я сопротивляюсь тебе на каждом шагу. Все, что ты чувствуешь, я чувствую в десять раз сильнее. Но для меня оно того не стоит. Либо я уничтожу свои чувства, либо они уничтожат меня.
Я провел пальцем по ее золотистым волосам, заправляя ей за ухо.
– Дорогая Мечта, что такое маленькая смерть в масштабах вселенной?
Эта невыносимая, приводящая в ярость женщина по-настоящему меня понимала. Мои причуды, мои странности. Чаще всего наше совместное времяпрепровождение оказывалось досадным и неприятным. Но когда все было хорошо, когда рушились ее стены, – ничего лучше я в жизни не испытывал.
Эммабелль повернулась и посмотрела на меня впервые с тех пор, как рассказала свою историю.
– Хватит обо мне. Почему же у тебя развилась клаустрофобия, Дэв? Правда за правду. Ты обещал, что расскажешь мне, когда я завоюю твое доверие, и, мне кажется, я его завоевала. Расскажи мне, что произошло.
И я рассказал.
Прошлое
Кухонный подъемник, в который меня впервые затолкали в возрасте четырех лет, был размером с этажерку для книг.
Мне хватало в нем места, чтобы шевелить руками и ногами, словно младенцу в утробе матери, но все же он был настолько мал, что приходилось сгибаться.
К десяти годам мои ноги и руки стали слишком длинными, чтобы я смог нормально в нем умещаться.
А в четырнадцать я уже чувствовал, словно оказался в банке из-под сардин вместе с пятнадцатью такими же Дэвонами. Я едва мог дышать.
Проблема заключалась в том, что я продолжал расти, а кухонный лифт оставался прежнего размера. Маленькой жалкой дырой.
Я не всегда его ненавидел.
Первое время, будучи маленьким мальчишкой, я даже научился его ценить.
Предавался в нем размышлениям. О том, кем хотел стать, когда вырасту (пожарным). А позже о девочках, которые мне нравились, о приемах, которые освоил на занятиях фехтованием, и о том, каково было бы быть жуком, или зонтиком, или чайной чашкой.
Но однажды, когда мне исполнилось одиннадцать, все полетело к чертям.
Я особенно сильно расстроил отца. Прокрался в его кабинет, украл у него кочергу, а потом сражался ею с деревом, словно мечом.
Та кочерга была винтажной и стоила больше, чем вся моя жизнь, как объяснил мне отец, когда поймал меня с этой штуковиной, разломанной на две части (дерево, что очевидно, одержало победу).
Меня на весь вечер бросили в кухонный лифт.
Мама и Сесилия уехали к родственникам в Йоркшир. Я хотел поехать с ними (никогда не желал оставаться наедине с отцом), но мама сказала, что мне нельзя пропускать два дня занятий фехтованием на выходных с моим саблистом.
– К тому же ты проводишь слишком мало времени с папой. Вам двоим побыть немного вместе, чтобы сблизиться, – то, что доктор прописал.
И вот я оказался в кухонном подъемнике, размышляя о том, каково быть бутылкой с запиской, дрейфующей в море, или растрескавшимся тротуаром, или кофейной кружкой в людном лондонском кафе.
Все так и должно было быть.
Всего лишь очередная ночь в кухонном подъемнике, за которой последует утро, наполненное молчанием и частыми походами в туалет из-за того, что мне приходилось долго терпеть, пока я сидел взаперти.
Вот только все вышло не так.
Потому что в тот день случилась такая сильная и жуткая гроза, что вырубило электричество.
Отец помчался к домам прислуги, в которых все еще горел свет, чтобы переночевать там, а может, развлечься в обществе одной из служанок, что, как я знал, он делал часто, когда мамы не было дома.
Он забыл об одном.
Обо мне.
Я заметил, что в лифт протекает вода, когда струя настойчиво продолжала течь мне на лицо, прервав мой сон.
Я сидел, скрючившись, прижавшись ко всем четырем стенкам. Мне ужасно хотелось пошевелиться, потянуться, размять шею.