— Нет! Понял?! Не буду я делать аборт!
— Ну и дура! Дура-а! — взорвался Геннадий в ярости, дернул руками, вскочил, словно на пружине, тыкнул пальцем Машке в самые глаза. — Дура набитая! Вся в любимого дедушку! — И ушёл, громко хлестанув дверью так, что оборвалась полочка для шляп и кепок.
Андрей Андреевич тоже покинул квартиру — не хватало воздуха. Медленно пошёл по тротуару вдоль многоэтажек проспекта. Потом вспомнил, о чём просил сын, — сел в автобус и поехал в центр, к офису Саши. Он знал, что приедет и увидит большущий замок на дверях офиса. Но нет — двери были открыты, только комнаты пусты. В одной из них стоял пустой стол, за ним сидел мужик с газеткой. Увидев Андрея Андреевича, мужик строго спросил:
— Вам чего?
— А здесь… э… издательство было. «Тариф-спорт».
— Издательство? Не знаю. Было здесь что-то, а сейчас помещение сдается в аренду. Интересуетесь, можете посмотреть. Вот номер телефона записан, по нему можно договориться об аренде.
— Нет, я…
— Я понял. Нет здесь никакого издательства!
— А где оно?
— Я откуда знаю? Старик, обратись в справочное бюро — они тебе подскажут новый адрес твоего издательства.
— Спасибо. — Андрей Андреевич вздохнул, направляясь к выходу.
— Не за что, — проворчал мужик, переворачивая страницу газеты.
Горькое разочарование — вот то чувство, которое заполняло теперь Андрея Андреевича.
Ещё час назад он жил полной жизнью, ему хотелось жить — писать книги, есть, спать, думать, загадывать на будущее. А теперь? Подстава, ловушка для дураков. Сейчас таких доверчивых людей называют лохами.
«Старый лох», — подумал о себе Андрей Андреевич и тут же словно обжегся яркой вспышкой в мыслях — он уже был в пьяном бреду, а эту девушку, которую он… В общем, её под руки повёл к своей машине Сашка. Да-да, Сашка Семёнов. Они поехали с поляны вместе. А номер машины, номер… Надо вспомнить. Он же видел машину несколько раз. Он видел номер, и этот номер сейчас где-то глубоко в мозговых извилинах.
Андрей Андреевич зажмурился и вспомнил. Шесть, шесть, шесть… Вот почему он запомнил — число Зверя. Странный номер — не многие отважатся ездить под таким дьявольским числом. Но это уже что-то!
Семёнов увёз девушку с поляны ещё живую. Если пошарить в его машине, там можно обнаружить следы крови (может быть!)… Нет, они её не убивали в машине. Андрей Андреевич даже не знал, как убили бедняжку — зарезали, застрелили, удавили, сломали хребет, — но Семёнов усадил её в машину какой она была, голой, и только там бросил ей платье, чтобы прикрылась, а вся её промежность обильно кровоточила. А сиденья у Сашки в машине без чехлов — это Андрей Андреевич помнил точно. На переднем сиденье должны быть пятнышки её крови.
Воодушевившись, Андрей Андреевич, торопясь, пришёл на остановку, ждал, нервничая, автобус — уходя из квартиры, оставил сотовый телефон дома, разиня… И было не до того… Всю дорогу ехал, сжимая и разжимая кулаки. Казалось, стоит только рассказать сыну о машине и следах крови, и всё кончится.
Дежурный сообщил Геннадию о приходе отца.
Андрей Андреевич пошёл по коридору, поднялся по лестнице на следующий этаж. Уже подходя к кабинету Геннадия, вдруг столкнулся с девушкой. Она была в строгом костюме, держала под мышкой несколько бумажных скоросшивателей, о чём-то думала и, толкнув Андрея Андреевича, даже не обратила на него внимания. Андрей Андреевич посмотрел ей вслед — он уже видел её, но где?
— Отец, кого там приметил? Заходи! — позвал Геннадий.
Андрей Андреевич, стоя в дверях, ещё раз посмотрел вслед уходящей, войдя, сказал ошарашенно:
— Я уже видел её.
— Ну, видел. Она моя помощница — Лена Каузина.
— Нет, я видел её не здесь. Она была на вилле Ондатра. Е… с каким-то уркой, а Ондатр ей денег дал и поблагодарил за всё.
— Ха-ха-ха-ха-ха!!! — Геннадий засмеялся деревянным нервным смехом, отжался на вытянутых руках от стола. Было невероятно слышать, что отец матерится. — Папа, это всё нервы. Тебе показалось.
— Почему ты мне не веришь?! — возмутился Андрей Андреевич.
— Потому что она девственница.
— Я лично видел, вот этими глазами, как она прыгала на члене. В упор. Поверь своему отцу.
— Да? — Геннадий стал серьёзным.
Заявление отца о Каузиной очень взволновало Геннадия — неужели Ленка была связана с Ондатром и его преступной организацией? Это совсем не вязалось с её образом исполнительной, честной простушки. Нет, не могло быть такого, как бы ни горячился отец. Геннадию, ещё молодому мужику, к тому же очень опытному в общении с криминальным миром, и то не по себе стало, как он узнал о своём положении и положении отца в этой истории с убитой Зией. Ему, следователю, было всё время откровенно страшно, и он переживал каждую минуту, каждую секунду, каждое мгновение. А что говорить об отце, всегда витавшем на «вершинах жизни». Тут любой может помешаться. Вот отцу и показалось, что Каузина — это та «шаланда», которую он видел на вилле Ондатра.
Геннадий отправил Каузину и Реброва заниматься делами, которые висели на нём, а сам, раз обещал Одоевой прикрыть тылы, направился к её помощнику Пашке Пашкину, взбодрить его и озадачить пусть небольшим, но всё-таки заданием, чтобы не расслаблялся, пока его шеф отсутствовала.
Думая о своём положении, об отце, об Игошине и убитой Нуретовой, Геннадий тут же успевал потешиться в душе над Пашкой Пашкиным. Фамилия под стать имени. Это был ещё тот хлыщ! Как слышал Геннадий, некий благополучный сынок, отбывавший в управлении необходимый срок для стажа, чтобы родители могли продвинуть чадо на федеральный уровень Министерства внутренних дел.
Геннадий всегда считал его подонком. Почему у богатых людей дети, презрев трудности, с которыми их родители достигли положения, считали всех без исключения, даже людей, находящихся выше их по рангу и социальной лестнице, отстоем и быдлом?
«Для Пашки я тоже быдло и отстой!» — подумал Геннадий, входя в кабинет Одоевой.
— Здорово! — бросил он Пашке.
Молодой субъект, увидев Геннадия, помрачнел (Одоева, естественно, предупредила подонка, что Егоров вправе давать ему задания), кивнул в ответ на приветствие и продолжил яростно бить по клавиатуре компьютера. Из колонок неслись яростные шумы взрывов и стрельбы.
Геннадий зашёл за спину Пашкину:
— Играешь?
— Угу.
— Какая миссия?
— Семьдесят шестая.
— И кто они?
— В смысле? — не понял Пашкин, даже удосужился обернуться к Геннадию.
— Кто твои противники?
— Монстры и, видишь, такие гадкие зомбяки, во… Ха-ха! Видел, как он разлетелся в кровавые ошмётки?
— Пашкин, я пришёл по твою душу, — не разделил радости победы Геннадий. — Пока Елизавета отсутствует, я буду курировать твою работу.
— С какой радости?! — возмутился Пашкин.
Геннадий тут же возмутился в ответ:
— Елизавета тебя предупредила! Она знает, что ты лентяй, я за тобой присмотрю. И всё будет в норме.
— Тебе-то что? Своих дел мало, что ли?
Это уже был перебор со стороны Пашкина. Наглый молокосос, самоуверенный, упёртый в силу своих родителей.
— Сбавь обороты! Я легко могу устроить несоответствие должности, — строго отрезал Геннадий.
Пашкин, смеясь, глядя через плечо на Геннадия, одновременно стреляя в компьютерных монстров, парировал:
— Это ты бойся! Вас всех могут уволить, а меня оставят! Понял?! Что смотришь напряжённо? Каждый сверчок знай свой шесток! Знакомая пословица?!
Геннадий устало подумал: «Как вот вместе с такими «коллегами» бороться с преступностью, если они сами — настоящие преступники?» — погладил отвернувшегося к монитору Пашкина по плечу, но вдруг сжал так сильно, что тот, забыв о компьютерном бое, выгнувшись пиявкой, изогнулся в кресле.
— Встать, когда говорите со старшим по званию! — официально заявил Геннадий.
Пашкин, вскакивая, сдернул с плеча руку Геннадия, пуча газа, спросил остервенело:
— Чего?!
— Одоева что приказала сделать? — спросил Геннадий спокойным голосом. И снова очень жестко сжал плечо Пашкина, так, что тот начал приседать от боли.
— Телеграммы отправить! — ответил тот, позабыв о спеси. — Получить фотографии, оформить видеозапись следственного эксперимента, напечатать шесть отчётов о беседах со свидетелями…
Геннадий выпустил плечо Пашкина из своей страшной клешни.
— Выполнять!
Тот, непроизвольно потерев пульсирующее болью плечо, не смея сесть, резким ударом пальца отключил компьютер, презрев всякие «ждите», «сохранение информации» и т. д.
Компьютер затих, а монитор погас. Геннадий улыбнулся Пашкину, но больше ничего не сказал.
Секунду они смотрели друг на друга. Пашкин, оправив фирменный китель, придя в себя, официальным тоном велел:
— Попрошу освободить кабинет!
— С чего этого? — удивился Геннадий, думая, что помощник Каузиной вздумал бунтовать, отказываясь исполнять приказы своего босса, которые, по её же просьбе, контролировал Геннадий. Но новой стычки не получилось.
Пашкин ответил:
— Я ухожу выполнять распоряжения шефа, посторонним лицам в пустом кабинете пребывать запрещено.
Геннадий про себя усмехнулся: «Всё-таки уколол, щенок, — посторонним лицам! Ну-ну!»
— Выходим вместе. Я ещё подойду через минут пять, проверю…
— Слушайте, вам какое дело?
— Твой босс велела проследить за тобой. Выполняй свою работу!
— А вы — свою!
Геннадий «ласково» улыбнулся:
— Я свою работу выполняю на все сто! А ты? — Он кивнул на выключенный компьютер.
Окончательно взбесившийся Пашкин демонстративно взял с подоконника ключ от кабинета и подошёл к двери.
Выходя из кабинета, Геннадий, глядя в упор в лицо Пашкина, сказал сурово:
— Не ссорься со мной! Пожалеешь. Пашкин снова испугался и сказал, срываясь на писклявые нотки, словно подросток, у которого ломался голос:
— Кто с вами ссорится? Я? Нет!
— То-то.
Удовлетворённый «воспитательной проработкой» Пашкина, Геннадий завернул к автомату с газированной водой, установленному начальством на втором этаже управления — на первом этаже автоматом могли бы пользоваться левые посетители, потому, после начальственного совещания, поставили его на втором этаже, в целях недопущения перерасхода газа, воды и сиропа, хотя такая установка была не удобна всем служащим управления. У нас всегда так, из-за копееч