– Не можешь ты без своих скабрезных шуток, – махнул я рукой и добавил: – забыл 2000 г.? Я как сейчас помню, мы тогда с тобой футбол смотрели – чемпионат Европы. И что ты сказал? Путин – сильный политик.
– Да я и сейчас могу это повторить, – закивал Копытин. – Только дураки могут считать его слабым.
– Ну?
– Баранки гну! Я же о другом говорю. Сильный, никто не спорит, умный, хитрый. Но… так употреби все эти свои качества на благо народа. Что ты сопли жуёшь и превращаешь снова Россию в чёрт знает что? Зачем? У тебя есть все возможности сделать страну свободной, процветающей и великой.
– Но ты посмотри, что он уже сделал для страны, – возразил я, – Россия поднимается, экономика развивается, благосостояние людей растёт.
– Стоп, Боря! – выставил руку вперёд Копытин. – Поверь мне на слово, наши экономисты только и могут воду в ступе толочь. Делают умные морды и ездят нам по ушам, как они привлекут частные инвестиции в российские инфраструктуры. Боря, кто этим придуркам выделит хоть десять центов? Все боятся, что завтра, российские власти нажмут на педаль произвола, и всё на фиг отберут, используя корзиночку с колбасой, или правильно подготовленную куртку, да мало ли что там могут ещё придумать. Даже те, кто имел неосторожность когда-то вложиться, сегодня подумывают, как выпутаться из этих сетей и слинять незаметно без особых потерь. А ты говоришь о каком-то развитии российской экономики. На ладан дышит наша экономика. На ладан! Сейчас сгребут в кучу триллион рублей и побегут спасть какие-то банки, которые нормально работали и не прятались ни от кого. Наша власть никак не может понять одного: необходима срочная перестройка всей экономической системы…
– У нас народ вздрагивает при слове «перестройка», – вздохнул я. – Увы, все эти реформы, перестройки, уже вот тут, – я провёл ребром ладони по горлу.
– Народ может и вздрагивать, а правительство должно делать качественно и своевременно свою работу. Их туда поставили не глазки народу строить, а работать, пахать и вытаскивать страну из болота. Сегодня государство с этой задачей не справляется. Да и что это за государство? Прошло двадцать шесть лет с момента распада СССР, а Россия до сих пор остаётся квазигосударством. Разве у нас есть истинное разделение властей, подотчётность и прозрачность, разве наше государство контролируется судебной системой, есть ли у нас в государстве независимый парламент, есть ли у нас правительство, которое не кривляется, а по-настоящему отчитывается перед этим парламентом? Нет у нас такого государства. Российское государство – это такая бригада из сотни шабашников, рубящих капусту и прячущих её за бугром, в офшорах, в каких-то туманных банках, на счетах подставных лиц. А настоящего государства пока нет. И всё это может в любой момент рухнуть. И что будем делать, Боря. И тебя, как представителя голубого класса, и меня начнут вешать. И такие призывы, кстати, не редкость. Так и пишут, с кем не согласны: «Мы придём к власти и будем вас вешать на фонарных столбах».
– А тебя-то за что? – усмехнулся я. – Ну, ладно, меня, если узнают, что я гомосексуалист. А тебя?
– А меня за то, что я вас педиков защищаю! – рассмеялся Копытин.
– Кстати, Володя, давно у тебя хотел спросить, если ты сам не гей, почему ты нас защищаешь, в смысле права геев?
– Эх, Боря-Боря, да не геев права я защищаю, в первую очередь я защищаю права человека, потому что прав человека без прав сексуальных, культурных, национальных, религиозных и прочих меньшинств не бывает. А права гомосексуалистов в частности защищаю, потому что в нашей стране из любого человека могут в любую минуту сделать пидораса.
– Продуманный ты, Вова, – рассмеялся я.
– А как ты думал, – Копытин рассмеялся вслед за приятелем, но спустя минуту, он посерьёзнел и продолжил: – Это мы сейчас смеёмся, Боря, как и в 1917 году многие посмеивались даже, когда Николашку скинули. Никто не чувствовал, что ещё год и Россию превратят в испытательный полигон. И армия была, и оружие, и боевой опыт, а снесли всё на фиг. Сто лет прошло, а мозгов у людей не прибавилось. Куда нас тянут? Назад в социализм, коммунисты рвутся к власти, хотят реванша, а что такое социализм? Мы же это уже проходили. Это опять реки крови, внесудебные расправы, запреты, контра, кулаки, буржуи и тому подобное. Красная чума – она не лучше коричневой, если не хуже. Дураки этого не понимают, или думают, что на вышках отсидятся. Мои подопечные студенты недавно опрос делали на улице, так отморозки пацану нос сломали.
– За что? – я раскрыл рот.
– За вопрос, – развёл руками Копытин.
– Что за вопрос?
– Самый безобидный из всей анкеты: «Если бы вы узнали, что ваша вторая половина имеет гомосексуальные наклонности, как бы вы поступили?».
– И что?
– Чувак вместо ответа накинулся на интервьюера с криком «извращенец, пидор, урод» и ударил его в лицо. Вот такая у нас свобода, Борис. А ты спрашиваешь, люблю ли я Путина? А за что я его должен любить? Он сидит там в Кремле сопли пускает, а в стране идёт тихий переворот. Да, он тихий, но идёт он уже семимильными шагами. Ты знаешь, у меня товарищ есть, он всю жизнь прослужил в КГБ-ФСБ, много чего интересного рассказывает, не кабинетная крыса, политикой не занимался, служил в шестом управлении, экономическая контрразведка, много лет проработал под прикрытием, исполняя роль заключённого в лагерях, у него даже наколки соответствующие имеются.
– То есть, он реально сидел в лагере, будучи сотрудником КГБ? – опешил я.
– Реально, – кивнул Копытин. – В общей сложности девять лет. Сейчас молодых сотрудников консультирует, обучает, как стать «правильным» зэком. Наш ровесник. Очень грамотный мужик. Так вот у него теперь сын служит в ФСБ.
– Тоже в лагере сидит?
– Нет, у этого другой профиль. Я о другом. Сын рассказывает, какова сейчас тенденция в органах. Проталкивается мысль, причём настойчиво и усиленно, о том, что
В 1960-е годы, когда были подготовлены итоговые справки МВД СССР о количестве осуждённых ВЧК, ОГПУ, НКВД за 1921-1953 годы, были сформированы мифологизированные представления о причинах и реализации репрессий. Оказывается, в те времена Сталина незаслуженно демонизировали, количество репрессированных значительно завысили, а самих репрессированных незаслуженно героизировали. Но самое главное, как теперь выясняется, большинство заявлений Хрущёва в докладе на ХХ съезде КПСС были лживыми, и теперь, дескать, те мифы продолжают распространять. Ты понял, Борька, в 1956 году доклад никто не оспорил. А почему? Да потому что слишком много было очевидцев сталинских преступлений. Ведь при нём убирали всех, кто был не согласен с режимом или кто-то чем-то отличался. Ты думаешь, почему устраняли твоих собратьев по голубой крови? Потому что вы же другие, не такие как все. Вы фактически диссиденты, вот вас и сажали, как контру. Чего там опровергать? Можно было и в глаз получить. При Брежневе хоть и не ругали Сталина, но и не нахваливали. При Горбачёве ты, наверное, уже и сам помнишь, уже взрослый был, в армии служил, в тюрьме посидел, люди узнали ещё больше правды. Потом был Ельцин, а теперь и сам чекист пришёл к власти, и вот когда прошло сто лет со дня октябрьского переворота и гражданской войны, девяносто лет после коллективизации, восемьдесят лет с массовых репрессий, семьдесят лет со дня победы, шестьдесят лет со дня доклада ХХ съезду, пятьдесят лет как турнули Никитку. Вот теперь можно и усомниться, подправить, подчистить сознаньице народа, подсказать ему, что, мол, ребята, мы слишком много наговорили, а на деле Иосиф Виссарионович всё делал правильно, и мы готовы брать с него пример. Ну, типа готовьтесь, вашу мать!
– А откуда такие выводы? Почему так резко? – спросил я.
– Боря, недавно у чекистов прошла V-я межрегиональная конференция «Органы безопасности России – 100 лет в системе развития государственности», посвященная 100-летию образования ВЧК ОГПУ, где прямо заявили, что большинство современных материалов о репрессиях тридцатых годов страдает излишней эмоциональностью и отсутствием анализа предпосылок, хода и последствий этих репрессий. Вот и приехали. И знаешь, кто это докладывал? Александр Броколев, начальник Архивного специального департамента Свердловской области. Это там, где замочили всю царскую семью. Заговорил об излишней эмоциональности! Во как! Сглаживая прошлый произвол, упор делается на неточность цифр, мол, и Солженицын врал, и другие арестанты. Вы сами-то все архивные документы видели? Циферки они считают и доказывают, что были неточности, что миллион расстрелянных – это не так ужасно, не так много. Упыри умыли от крови руки и взялись нас перевоспитывать. Кстати, Борька. Для тебя есть новость неприятная.
– Что такое? – испуганно спросил я.
– Сказали, что статью за гомосексуализм возвращают, и всех голубых принудительно будут отправлять лечиться на Сахалин.
– Да ты что? – остолбенел я. – Это кто тебе такое сказал?
– По секрету один очень информированный товарищ из администрации президента, – цокнул языком Копытин.
Я почувствовал, как у меня на лбу выступили капельки пота.
– Мне кажется, это… да не может такого быть! Скажи, что ты пошутил.
Копытин громко рассмеялся и сквозь смех произнёс:
– Ну, конечно, пошутил, дурачок, ты чего так испугался? Я смотрю, морда у тебя какая-то слишком довольная, думаю, а ну-ка дай прощупаю друга…
– Да ну тебя, – махнул я рукой, – так и до инфаркта доведёшь. Я уж было поверил.
– Видишь, у нас в стране можно, во что угодно поверить, – поднял вверх палец Копытин. – Ты только что это подтвердил, и я уже ничему не удивляюсь.
Глава 5
Вечером раздался звонок. Я взглянул на дисплей телефона – звонила жена.
– Да, слушаю! – коротко ответил я.
– Боря, здравствуй! Почему не звонишь, ты где? Я же волнуюсь.
– Да решил не мешать вам, думаю, наверное, легли поздно…
– Так и есть, – устало подтвердила жена. – Я сегодня даже взяла отгул, всю ночь не спали. Ты где?