– Впредь, парень, выбирай друзей внимательнее.
– Да я и не выбирал, – сказал я. – Мы же с ним в одной группе учимся, я не знаю, зачем это он решил меня оклеветать.
– Только теперь уже «не учимся», а «учились», – поправил милиционер и добавил: – ладно, иди, разберёмся.
Разбирались раньше лихо. Меня вызвал замполит училища и сказал:
– Филатов, напиши рапорт, и прощай училище!
– Почему это? – я едва не заплакал. – Что я сделал?
– На всякий случай, – заявил замполит. – Наши курсанты после второго курса работают за границей во многих странах. Не хватало нам ещё опозориться, что у нас учатся извращенцы.
– Погодите, – воскликнул я, – вы меня, что ли, в извращенцы записали? Меня следователь отпустил, и даже извинился, – слегка приврал я.
– Не знаю, товарищ курсант, за что он там перед тобой извинялся, нам он доложил, что ты такой же как и Филимонов, но у него на тебя пока нет доказательств. Вот так, курсант Филатов. Пиши рапорт, а то мы тебя по такой статье отчислим, что ты до конца жизни не рад будешь.
Вспоминая Володю Филимонова, я всегда вспоминал вывод, сделанный мною в юности: самым чужим и далёким может стать тот человек, который в прошлом был тебе близок и которого ты искренне любил. Мне было так обидно и горько, что я по ночам даже плакал.
В шестнадцать лет я впервые понял, насколько несправедлив этот мир и что такое в нашей стране Советов отдельно взятый человек. Хотя кто-то скажет: какой ты на фиг танкист! В смысле, какой ты на фиг человек, ты грязный пидор!
С годами я научился прощать и перестал считать Владимира негодяем и предателем. Неизвестно, в какие условия был поставлен тогда курсант Филимонов. Попытка забыть его превратилась в постоянные воспоминания о нём, а они в свою очередь лишь укрепляли с каждым днём мою любовь к бывшему однокашнику. Я ещё долго вспоминал своего нежного партнёра.
Тогда я ещё не знал, что в будущем буду называть всё произошедшее «цветочками». Ягодки ждали меня впереди. В те далёкие времена очень опасно было жить гомосексуалистом, в любой момент всё могло перевернуться с ног на голову. Даже друзья, родственники, подружки, казалось бы, не чаявшие в тебе души, могли в одно мгновение отшатнуться о тебя, обозвав самыми оскорбительным словами. Впрочем, в современной России дела в этом вопросе обстоят не лучше.
Возьмите для примера моего сына Серёгу, мою супругу. Жена, правда, не так резко, но уже Копытину высказывает какие-то претензии, мол, скрыл, не сказал, не доложил, и тому подобное. А оно тебе нужно, Галя? Любишь человека и люби себе на здоровье. Так нет же, нужно залезть в душу, вывернуть её наизнанку, потом наплевать туда, натоптать в ней, и испепелить тебя презрением и ненавистью. Я знаю, что с Галкой у меня уже ничего не получится, она будет защищать сына любой ценой, а меня топить и презирать. Таков, увы, суррогат справедливости.
Глава 9
После ухода из мореходки меньше всего мне хотелось возвращаться в родной город. После Ростова-на-Дону не каждый решится ехать в захолустье. Одногруппник Вася Пешоха в день моего отчисления получил увольнительную.
– Борька, – предложил он, – поехали в гости. У меня тут недалеко живёт родственница, сестра двоюродная.
На пересечении улицы Максима Горького и переулка Братского я впервые увидел странные дома – в квартиры на второй этаж нужно было подниматься по наружной металлической лестнице, там попадаешь в общий коридор, а из коридора ведут две двери в разные квартиры, в смысле, комнаты. С одной стороны, вроде коммуналка, с другой – в общем, сразу и не разберёшь, что это такое. Закончился визит тем, что я застрял у Раи (так звали хозяйку) на три с лишним месяца. Вечером мой однокашник ушёл в экипаж, общежитие для курсантов, а мне идти уже было некуда. Двухлетнюю дочь Наташку, племянницу Василия, уложили в люльку, Раиса привычно устроилась на разложенном диване, а я примостился на полу. После того, как девочка уснула, Рая предложила мне перебраться к ней на диван.
– Неудобно как-то, положила гостя на пол, – тихо сказал она, – да и тянет там, ещё простынешь.
Меня не надо было долго уговаривать, женщина хоть и была на девять лет старше меня, но выглядела очень привлекательно. Как только я оказался рядом, она, переворачиваясь на другой бок, как будто случайно ладонью задела меня в самом чувствительно месте.
– Ой, извини, – прошептала она. – Я нечаянно…
– Можешь не извиняться, – сказал я и словно опытный любовник добавил: – пусть будет таких случайностей побольше.
После моих слов повисла тишина. Пауза затянулась, я чуть не сгорел со стыда, мне вдруг показалось, что я ляпнул что-то неприличное. Но через минуту, может через две, я понял, что Раиса всё это время принимала решение. Она вдруг резко повернулась ко мне и, поцеловав в губы, запустила руку под резинку трусов.
– Стань моим любовником, – прошептала она, – умоляю. Ты очень мне понравился, пожалуйста, хочу тебя! Ну, не молчи! Скажи что-нибудь. Ты хочешь меня? Скажи!
Говорить совсем было и не обязательно – мой друг, как в древнеримском театре пантомимы, уже всё сказал без слов. Взрослые советские женщины, в отличие от моих ровесниц, не торопились заняться оральным сексом, и Рая не была исключением. Она каким-то непостижимым образом оказалась на мне сверху, и мне пришлось закрывать ей ладонью рот и умолять степеннее выражать эмоции и тише издавать любострастные звуки. Раиса, как выяснилось, жила уже два года без мужчины, и то, что я появился у неё в комнате, да ещё ночью, – это было и невероятной случайностью, и неожиданным везением. Успокоились мы только под утро. Раиса в четыре часа утра засобиралсь на работу. Как оказалось, она трудилась дворником, а комната в этом необычном доме – была платой за её должность. Не каждый советский человек соглашался подметать улицы, многие просто этого стыдились. Раиса же, с её слов, получала удовольствие от своей работы. С самого ранья на свежем воздухе, осенью подметает листья, зимой убирает снег, летом просто машет метлой. Вот тебе и фитнес (в те времена, правда, такого и слова не знали), и свежий воздух, и здоровье, и квартира.
Позже и меня привлекли на эти работы. Откровенно говоря, я сам вызвался помогать в те дни, когда неистовствовал снег и наваливал гигантские сугробы. Поселился я у Раисы в конце октября, а в ноябре уже работал на заводе Ростсельмаш, осваивая специальность токаря-автоматчика. Две недели числился учеником, затем начал работать самостоятельно.
«Семейная» жизнь надоела мне быстро. С одной стороны, всё было неплохо. Утром тебя провожают на работу, чай, завтрак, наглаженная рубашка, чистые трусы, носки, в цеху комплексный обед, вечером ужин со всякими фантазиями, телевизор в тёплой комнате, ласковая женщина под боком, по выходным бутылка вина и гостьи-подружки, иногда и мы с Раисой ходили в гости к её подругам. Ну, что тебе ещё надо, парень? Живи – не хочу! Вот оно семейное счастье. Раиса даже готова была подождать меня два года из армии, после службы в которой мы решили пожениться. Да-да, дошло и до таких разговоров, и мне казалось, что я действительно влюбился. Рая потратила уйму денег на спекулянтов, перед сном одевалась в такое нижнее бельё, что и у покойника всё встанет. Полупрозрачные трусики, из которых вырывался на свободу достаточно объёмный малинового цвета клитор, бюстгальтеры на почти невидимых плечиках, чулки с мушками до самых пят и широкими чёрными резинками, никогда не спадавшими с довольно стройных ножек молодой мамы.
Раиса к тому времени уже смело и виртуозно, со знанием дела, я бы сказал, мастерски, исполняла прелюдию под названием «Сказочный минет». Вообще, она была идеальной любовницей. Но, пусть мужики всего мира закидают меня камнями, но каждый раз, чтобы кончить Раисе будь то в рот, или во влагалище, в анальное отверстие, я представлял либо Митю-писюна, либо Володю Филимонова. Без них не получалось. Признаюсь, в первую ночь я обошёлся без их помощи, но потом возникли сложности. Иногда я ненавидел сам себя за свою гомосексуальность – ну, почему я должен притворяться, и изливать своё семя с помощью каких-то дополнительных представлений?
Однажды один мой приятель, признался мне, что он спит с женой, а представляет свою первую любовь, девочка, которая первой доставила ему удовольствие. Так и говорил: «Я люблю свою жену, ту девочку давно разлюбил, но каждый раз, трахая жену, я мысленно трахаю первую девчонку».
Как тут не вспомнить дедушку Фрейда? «…Важнее ощущений являются определенные образы партнера, которые складываются в голове. Они и определяют интенсивность сексуального желания».
Несмотря на свои без малого семнадцать лет, сексуальная интенсивность моя с каждым днём всё снижалась, после Нового года я всё чаще и чаще стал отлынивать от выполнения так называемого «супружеского долга» и, в конце концов, ушёл в заводское общежитие, что в микрорайоне Северный. Там стояло шесть девятиэтажек, одна из которых была полностью отдана под женское общежитие, именуемое в народе «СевПи», что означало «Северное пиздохранилище». Там жили девчонки из нашей бригады. Однажды, после обильного возлияния я остался у них ночевать, в комнате четыре койки, к утру я побывал в каждой из них. Не факт, что везде я добился успеха, но хорошо помню, как рано предрассветным утром, мы с девушкой Олей вместе, то есть одновременно, испытали фантастический оргазм, она так закричала, что переполошила всю секцию – а это четыре комнаты. К нам в дверь начали стучать соседи, вернее, соседки, Оля смущённо объясняла, что ей просто что-то приснилось, но, заметив меня в комнате, объяснения её как-то тускнели и соседки уходили, улыбаясь, да и, скорее всего, завидуя. Таким образом, я случайно прослыл в бригаде любвеобильным Дон-Жуаном.
Утро оказалось, что называется, похмельным: на выходе из общежития меня задержал участковый милиционер, привёл в свою комнату на первом этаже и устроил допрос с пристрастием. Проходя мимо, он несколько раз пинал меня ногой, затем садился за стол и что-то записывал. Потом подходил и бил кулаком по голове, правда, щадяще, но всё равно у меня возникало жгучее желание ответить ему тем же. В какой-то момент, он сказал: