– Это из-за нефти, да?
– Ну да. А еще из-за власти. Генералы власть делят, а мы все как заложники…
“Заложники!” – толкнулся в памяти давний разговор с Ховриным. Там, у Сильвера…
– Норик… а ты все-таки думал пойти к Сильверу?
– Я хотел сразу, как приехал. Но… я побоялся.
– Понимаю, – горько сказал Оська. – Ты подумал: как бы снова не было обмана, да? Тогда спустились по Цепи и желание сперва исполнилось, а потом опять беда…
– Да нет же! Обмана не было! Просто дело еще не кончено! А кончится хорошо… Потому что вот… – Норик выдернул из-под желтого ворота шарик на цепочке. – Я его беру в руку, и он сразу теплеет…
Уши Норика опять порозовели, но он смотрел Оське в лицо и глаз не отводил. И только сейчас Оська разглядел – глаза у него того же цвета, что янтарная смола шариков.
– Я другого боялся, Ось…
– Чего?
– Что приду и узнаю… тебя там больше не было, и где искать – непонятно…
– А я про тебя в газету писал. Вот в эту… – Оська шевельнул на коленях нераспроданные экземпляры. – Чтобы ты откликнулся… Ну, вроде объявления…
Норик помолчал и сказал виновато:
– Я не знал. В Среднекамск эта газета не ходит. А тетя Зоя и дядя Игорь не читают объявлений… Ось, я думал, что ребята помогут тебя найти! Они же здешние, весь город знают. Я уже собрался их попросить… Это хорошие люди. Они меня вон как тогда отстояли… И в этот раз, когда я приехал, они меня так встретили… ну, будто своего…
– Я понял, что хорошие, – неуверенно сказал Оська. И ощутил укол ревности. И тут же обругал себя идиотом. Норик, видимо, ничего не почуял, весело объяснил:
– Мамлюча такая отчаянная! Ее все “малосольные” в Боцманской слободке боятся.
– Потому и прозвище такое? “Мамлюк” – это ведь что-то вроде разбойника.
– Нет! Это сокращенная “Мама Лючия” Потому что “Лючия” – имя, а “Мама”… Ну, она о всех в своей компании заботится так… по-матерински…
Оська сразу почуял: за оживленностью Норика – снова тревога за маму. Чтобы отвлечь его, он спросил первое, что пришло в голову:
– А те двое… они что мастерили из бутылок?
– Бориска и Вовчик? Ты не поверишь! Машину времени! В виде песочных часов… Они говорят, что открыли новый закон природы: из бутылки со знаком плюс в бутылку со знаком минус песок течет быстрее, чем обратно, хотя полагается одинаково. Они этой машиной хотят регулировать время, управлять им… А может быть, и проникать в другие пространства… Ну, конечно, им не очень верят, а они все равно… А Вертунчик вот что мне подарил… – Норик завозился, полез в кармашек рядом с крепким швом Сильвера, вытащил темный металлический кружок с петелькой, с выпуклой буквой N и венком из листьев.
– Медаль! Старинная!
– Ну да! Он ее здесь нашел, среди камней… Ось, может, это та, которую выбросил Даниэль?
– Значит, ты читал про Даниэля?!
– Да! Тетя Зоя из всех газет с зимы вырезки делает, сшивает в книжку… Я сразу понял, что это тот самый Даниэль, про которого Сильвер рассказывал! Который там, у него…
– Ты его теперь не узнаешь. Сильвер ему руку с ключом сделал. И вообще… как бы оживил его…
– Ось, сходим к Сильверу?
Это был не только о Сильвере вопрос. Это было: “Мы ведь больше не потеряем друг друга?”
– Конечно, сходим… Твои кроссовки до сих пор там у камина стоят. Я их принес с обрыва, и Сильвер не убирает. Он говорит: “Мне кажется, желтенький все равно когда-нибудь придет. Потому что… – говорит, – у него сердце такое…
– Какое?
– Ну, хорошее… говорит…
Норик опять поцарапал пятками сандалет камень.
– Вообще-то… сердце у меня как раз не очень. У меня порок…
Оська притих. Зябко стало.
В детском саду, в который когда-то ходил Оська, была девочка Галя Золотайко, и говорили: “У нее порок сердца”. Тихая такая девочка, ребята знали, что ей бегать и прыгать нельзя. Все в догонялки или в мяч играют, а она в уголке с куклой… Потом ее увезли в больницу, а через месяц ребята узнали, что Гали больше нет… Оська тогда думал, что не “порок”, а “порог”. Такой порог, за которым сердце останавливается…
– И я, придурок ненормальный, потащил тебя на Цепь… – тихо сказал он. – Зря Сильвер не выдал мне линьков, болвану…
– Да при чем здесь ты!! Я же сам… А если бы мы не полезли, ничего бы и не было. И с Сильвером не познакомились бы… и вообще…
“Не подружились бы”, – мысленно закончил Оська.
…Они говорили еще целый час. О том, как жили зимой, о Сильвере, о Даниэле, о Ховрине. Разглядывали медаль…
– Норик! А почему ребята зовут тебя “Чип”? – вспомнил Оська.
– Потому что я сам так сказал. Они даже еще и не знают, что я Норик. Иначе бы они точно откликнулись на твое объявление…
– Но почему – Чип?
– Меня многие так зовут. Это сокращенно от “Чиполлино”. Потому что голова-луковица…
– Никакая не луковица, – проворчал Оська. – И “Норик” – лучше…
– Да они ведь не дразнятся! Это просто как имя. Как “Мамлюча”, как “Вертунчик”. Они даже наоборот… чуть ли не героем меня считают… За то, что отбивался тогда от “малосольных” так отчаянно… И еще я им про Цепь рассказал, они сразу поверили… Знали бы они, какой я герой на самом деле…
– А чего? – буркнул Оська. – Ты такой, как надо…
Они договорились встретиться завтра. После уроков, здесь же, на бастионе. И на всякий случай, чтобы не теряться больше, решили обменяться адресами. У Оськи была с собой шариковая ручка-брелок. Он зашарил по карманам в поисках бумаги. Достал мятый листок.
– Нет, на нем нельзя… – Это было направление к окулисту, которое дал школьный врач Андрей Гаврилович.
Оська написал адреса Норика и свой на полях газеты “Посейдон Ньюс”, оторвал полоску, спрятал. Все газеты отдал Норику.
– Пускай ребята читают.
И они разбежались
Оська прыгал вниз по ступеням, заталкивал на ходу в нагрудный карман медицинскую бумажку… Затолкал, замедлил шаги, задумался. А ведь завтра в школе могут спросить: был ли у глазного врача?
Конечно, можно соврать, что пришел, а приема там нет. Но как-то не хотелось примешивать вранье к радости от встречи с Нориком. Да и темная полоска – вот она, опять маячит перед глазами. Не очень беспокоит, но и… не радует.
И трудно разве заглянуть в поликлинику? Недалеко же…
2
В поликлинике было прохладно и пахло как в аптеке. Девушка в окошечке регистратуры глянула в Оськину бумажку.
– Иди с этим направлением прямо к доктору, к Фаине Аркадьевне, в десятый кабинет. На второй этаж.
Оська всегда готов был к худшему, думал: у кабинета очередь. Оказалось – никого. Стукнул в дверь, приоткрыл, сказал:
– Здрасте…
Врачей было двое.
За столом – крупная дама с высокой бронзовой прической. Несомненно, Фаина Аркадьевна, потому что второй был мужчина. Сухонький седой старик. Он занимался необычным для врача делом: обвязывал шпагатом что-то квадратное, плоское, обернутое желтой бумагой. Наверно, портрет или картину.
– Фуражечку-то сними, – утомленно напомнила Фаина Аркадьевна. – В школе разве не учили?.. Что у тебя?
– Ой… – Оська сдернул бейсболку. – У меня вот…
Докторша глянула в мятый листок.
– Где ты его так изжевал… О скар Чалка. Ладно, пошли. Андрей Гаврилович звонил про тебя. Почему сразу не явился?
– Я не знал, что надо сразу… – И подумал: “Вот счастье, что пришел. Как бы завтра оправдывался?”
Они вошли в полутемную комнату. И началось. Сперва расспросы, потом: “Посмотри на эту лампочку… Левым глазом… Правым… Ты не знаешь, где левый, где правый?.. Не жмурься… Не дергай головой!”
– Она сама дергается! Такая резь!
И правда, глаза резало от острого луча, бьющего прямо в зрачки. И слезы градом.
– Что за нежности! Не дошкольник… – Она встала, открыла дверь. – Владислав Евгеньевич! Не могли бы вы на прощанье дать небольшую консультацию?
– Если небольшую… Так сказать, прощание-завещание…
– Ой! Я не это имела в виду. Я… дело в том, что здесь какой-то непонятный случай. Такое впечатление, что этот… Чалка просто морочит всем голову…
– Ничего я не морочу, – сказал Оська ей в спину…
Фаина Аркадьевна вышла, стала говорить за дверью неразборчиво. Потом позвала:
– Иди сюда, загадка природы.
Старый Владислав Евгеньевич был ну в точности Айболит. Или доктор из фильма-сказки “Приключения желтого чемоданчика”. Бородка клинышком, бодрый взгляд. Он сел посреди комнаты на стул, поставил Оську перед собой. Тот моргал и сердито вытирал слезы. Владислав Евгеньевич взял его за кисти рук.
– Итак, Оск а р… Ты Ося, да?
– Да.
– Повтори, Ося, все вышесказанное. Темная полоска периодически возникает у тебя перед глазами. Так?
– Так… Она не всегда перед глазами. Я глаза отведу, а она остается там, где была… ну, как бы перед грудью. Я уже объяснял. Будто темный шнурок натянут от козырька до пупа… до пряжки. Вот так, – ребром ладони Оська провел от лба до пояса.
– Понятно… То есть не совсем, но… давай дальше. Подробнее.
– Иногда она двоится. Это если вдаль глядеть. А если прямо на нее, то одна…
– Сплошная полоса?
– Бывает, что сплошная. А бывает, что из отдельных пятнышек.
– Похоже на цепочку?
– Что?.. Да! Только ее очень нерезко видно…
– М-м… А скажи, Ося, можешь ты ее убрать усилием воли? Постараться, чтобы она исчезла?
– Я… да. Если очень постараюсь. Напрягусь, и она тает… Но потом забудусь, и она опять. Будто… напоминание какое-то.
– Напоминание? О чем?
– Я не знаю… – Оська смутился. Это сравнение выскочило из него само собой. – Вообще-то она, полоска эта, почти не мешает. Только иногда приходится смотреть чуть-чуть сбоку…
Оська все больше тревожился: не уложили бы в больницу на обследование! Только с Нориком встретились – и на тебе!..
– Она правда почти не мешает!
– Подожди… Рассмотрим ситуацию с другой стороны. Когда ты вошел и… не сразу снял фуражечку, я заметил на ней надпись “Посейдон Ньюс”. Ты имеешь отношение к этой газете?