Глава 8. Катынский расстрел: все дела — уничтожить
В датированной 3 марта 1959 года записке, исполненной от руки каллиграфическим почерком, председатель КГБ Шелепин сообщает «товарищу Хрущеву Н. С.», что в Комитете госбезопасности хранятся «учетные дела и другие материалы» на расстрелянных в 1940 году пленных и интернированных офицеров, жандармов, полицейских, осадников, помещиков «и т. п. лиц бывшей буржуазной Польши». Всего тогда было расстреляно 21 857 человек, и председатель КГБ полагал, что «для советских органов все эти дела не представляют ни оперативного интереса, ни исторической ценности. Вряд ли они могут представлять действительный интерес для наших польских друзей». Однако «какая-либо непредвиденная случайность может привести к расконспирации проведенной операции, со всеми нежелательными для нашего государства последствиями» — ведь существует же официальная версия: все эти поляки, ликвидированные НКВД в 1940 году, «считаются уничтоженными немецкими оккупантами». Потому руководство КГБ и полагает «целесообразным уничтожить все учетные дела на лиц, расстрелянных в 1940 году по названной выше операции», а для «исполнения могущих быть запросов по линии ЦК КПСС или советского правительства можно оставить протоколы заседаний тройки НКВД СССР, которая осудила указанных лиц к расстрелу, и акты о приведении в исполнение решений троек. По объему эти документы незначительны, и хранить их можно в особой папке». К записке приложен проект соответствующего постановления Президиума ЦК КПСС.
История обнаружения записки известна: вместе с другими документами по Катынскому делу она хранилась в номерных запечатанных пакетах — в «пакете № 1» — в архиве Политбюро ЦК КПСС, откуда впоследствии все плавно перекочевало в сейфы аппарата президента СССР, а после краха СССР — в Архив президента РФ. Так что источник происхождения этих документов и их подлинность у профессиональных историков и архивистов вопросов и сомнений не вызывают. Впервые документ опубликован еще в 1993 году в журнале «Вопросы истории», а электронный образ подлинника вместе с другими документами из «пакета № 1» в 2010 году размещен на официальном портале Росархива по решению президента РФ Дмитрия Медведева. Однако и поныне не утихают споры по вопросу подлинности документа, но — лишь в среде сугубо непрофессиональной и страшно далекой от работы с реальными документами в архивах, зато тщившейся доказать, что плененных Красной армией в 1939 году поляков расстреляли не советские чекисты, а немцы…
В документе, на первый взгляд, есть к чему придраться: и не на бланке КГБ исполнен, а на линованном листе, не напечатан, а написан от руки; применительно к 1940 году говорится о ЦК КПСС, но тогда это, мол, было ЦК ВКП(б); упоминаются расстрелы в Старобельском и Осташковском лагерях, хотя расстрелы заключенных этих лагерей проводились во внутренней тюрьме Харьковского УНКВД и в подвалах Калининского УНКВД соответственно, а главное, в тексте есть грамматические ошибки и знаки препинания не всегда верно расставлены. Ну да, знаки препинания! Нашли где искать грамотеев — в секретариате КГБ конца 1950-х годов, — вы их и в секретариате ведомства-преемника даже ныне не густо сыщете.
Насчет того, почему не на бланке и от руки, давно выяснено следователями Главной военной прокуратуры, в начале 1990-х годов расследовавшими уголовное дело № 159 «О расстреле польских военнопленных из Козельского, Осташковского и Старобельского спецлагерей НКВД в апреле — мае 1940 года». В частности, товарищи из вполне компетентных органов, подтвердив подлинность документа, поведали следствию, что в практике КГБ «существовал порядок изготовления особо важных документов в единственном экземпляре, рукописным способом и особо доверенными людьми». Потому документ готовил Шелепину человек «из группы особо доверенных сотрудников секретариата председателя КГБ, которых знал только строго ограниченный круг высших должностных лиц КГБ». Машинистки в КГБ, конечно, были, но у них не было той формы допуска, что позволяла бы работать с документом столь высочайшей степени секретности. В данном же случае ни малейшей возможности утечки допустить было нельзя: на момент написания записки именно сведения о расстреле польских военнопленных чекистами были, без преувеличения, тайной № 1 советского государства, раскрытие которой грозило по — меньшей мере взрывом ситуации в Польше. Потому документ и рукописный, и в единственном экземпляре, и не регистрировался, как обычно, — в сейф, да поглубже! Тоже ничего сверхординарного: как установило следствие, «такое положение имело место с многими другими документами аналогичного значения». Отсутствие на документе резолюций, как официально показали на допросе бывшие председатели КГБ Александр Шелепин и Владимир Семичастный, полностью соответствовало существовавшей в то время практике дачи устных санкций, кои никоим образом не фиксировались.
Документ готовился по указанию высшей инстанции: только в феврале 1959 года Катынская тема дважды поднималась во время встреч с Хрущевым первого секретаря ЦК ПОРП Владислава Гомулки, который был сначала гостем XXI съезда КПСС (27 января — 5 февраля 1959 года), а затем еще раз прибыл в Москву 15 февраля 1959 года. Задача была поставлена, и председатель КГБ предлагал вариант ее решения, не упоминая, разумеется, что инициатива исходит от главы государства. Такая справка для первого лица не может превышать двух страниц, и там не до красочного выписывания деталей, тем паче Никита Сергеевич и так в курсе дела. В отличие, кстати, от Шелепина: он на момент составления документа пребывал в кресле председателя КГБ всего лишь два месяца и ранее в этой системе не служил. Как ему подчиненные представили, так и зафиксировано: где были лагеря, там, мол, и расстреливали. Да, в общем, ему, как и Хрущеву, все это было до лампочки: перед всеми ними стояла лишь задача выкрутиться. А уж то, что «ЦК ВКП(б)» образца 1940 года вдруг назвали «ЦК КПСС», так такие ляпы тогда случались сплошь и рядом. Считалось же нормальным тогда даже в официальных документах писать, например, что Ворошилов — «член КПСС с 1903 года» и «член ЦК КПСС с 1921 года». Уж если бы лепили фальшивку — для номерного пакета с грифом «особая папка»! — все было бы по-аптекарски точно и смачно. Сам Шелепин, будучи допрошенным, показал, что «лично завизировал проект постановления Президиума ЦК КПСС от 1959 года об уничтожении документов по Катынскому делу».
Так ведь и документы эти убийственны не сами по себе, а в сочетании с фактами. В свое время поборники версии, что поляков расстреляли не советские чекисты, а немцы, уперто твердили: поверят, что ответственность за Катынь несет Сталин, а не Гитлер, лишь тогда, когда могилы польских заключенных из лагеря НКВД в Осташково будут найдены в окрестностях Твери (Калинина), а из Старобельского лагеря — в Харькове. Так ведь именно там их и нашли: в 6-м квартале лесопарковой зоны Харькова и близ тверского села Медное. Возле Медного были дачи Калининского областного управления НКВД, а затем и КГБ. Место удобное во всех отношениях: и тайну можно соблюсти, и отдохнуть душой и телом. Автор этих строк в Медном был, место массового захоронения расстрелянных поляков и советских граждан видел своими глазами. Особо запомнились слова местных старожилов, что на тех чекистских дачах клубника всегда была знатная. Но, главное, там никаких немцев не было, и на них это злодеяние свалить уж точно нельзя.
Глава 9. Гарантированная «дезинфекция»
Советский школьник — существо любознательное и разрушительное, при желании он мог запросто докопаться до чего угодно, например, даже до самой тщательно охраняемой государственной тайны. Причем докопаться — в самом прямом смысле слова, что по окончании учебного года и не замедлили сделать ученики 5-го и 6-го классов средней школы поселка Пятихатки (севернее Харькова) Дима Степин, Сережа Пешков и Витя Круглых. Эти школьники-кладоискатели, — как гласит подписанная 7 июня 1969 года председателем КГБ при Совете министров УССР генерал-полковником Виталием Никитченко совершенно секретная справка за № 297/н, направленная первому секретарю ЦК Компартии Украины Петру Шелесту и председателю КГБ СССР Юрию Андропову, — учинив самодеятельные раскопки какой-то таинственной ямы в лесу возле своего поселка, неожиданно обнаружили там целое массовое захоронение. О чем еще 2 июня 1969 года УКГБ по Харьковской области и получило «сигнал» своих стукачей. Проверив его, харьковские чекисты зафиксировали в лесу близ шоссе Харьков — Белгород множественные провалы почвы прямоугольной формы размером три на шесть «и более метров», в одном из которых виднелись кости и черепа людей, а также «остатки обуви иностранного производства». Пацанов, разумеется, вычислили в момент, отобрав у них выкопанные обручальное кольцо, золотые зубные коронки, металлические пуговицы с польским гербовым орлом и металлические пластинки с выгравированными надписями — того типа, что крепили в советские времена на наградные пистолеты, револьверы и… портфели. На одной из них была гравировка: «тов. Пташинскому И. И. за борьбу с контрреволюцией от коллегии ГПУ».
«Установлено, — сообщал генерал Никитченко, — что в указанном месте в 1940 году УНКВД по Харьковской области было захоронено значительное количество (несколько тысяч) расстрелянных офицеров и генералов буржуазной буржуазной Польши, останки которых и обнаружены детьми при случайных обстоятельствах». Так вот до чего докопалась ушлая школота — до места тайного погребения почти четырех тысяч польских военнопленных из Старобельского лагеря (Луганская область), вывезенных оттуда и расстрелянных чекистами в Харькове в апреле-мае 1940 года. Как установлено по архивным документам, польских пленных под усиленным конвоем приводили на железнодорожную станцию Старобельска, где распределяли по вагонам — по 79 человек в каждый. Вагоны цепляли к паровозу, который отправлялся в Харьков, на Южный вокзал. Оттуда поляков «черными воронами» отвозили на улицу Дзержинского, где и расстреливали в подвальных помещениях внутренней тюрьмы НКВД. Процедура этого убийства хорошо известна, поскольку многократно описана: после установления личности пленному связывали руки за спиной, выводили в комнату и стреляли в затылок. Затем тела расстрелянных вывозили на грузовиках и доставляли в 6-й район лесопарковой зоны Харькова, на территорию санатория НКВД, в полутора километрах от села Пятихатки. Там их и закапывали близ дач УНКВД — вперемешку с могилами ранее расстрелянных советских граждан. Оперативно проведя дознание, украинские чекисты в момент выявили пенсионера КГБ Галицына, работавшего в 1940 году шофером в Харьковском УНКВД, — он и поведал в деталях и о технологии расстрелов, свидетелем которых был, и как участвовал в перевозке тел расстрелянных поляков, их захоронении. Сообщил также, «что на этом месте могли быть захоронены и советские граждане, а также при эвакуации УНКВД были зарыты различные предметы личного обихода, конфискованные при арестах в 1937–1938 годах». В документе названы и имена некоторых из тех непосредственных палачей-исполнителей, находившихся на тот момент в здравии: