Только вот, увы, далеко не все: немало бойцов и командиров 286-й авиабазы и 165-го БАО пало в бою, защищая аэродром Новый Двор от прорывавшихся к нему немецких частей — они дали возможность летчикам 122-го истребительного авиаполка уйти из-под удара. При обороне этого аэродрома погиб почти весь командный состав 165-го БАО: в списках безвозвратных потерь насчитал девять человек только командного состава. В их числе и командир батальона, капитан Михаил Безруков…
Под командованием полковника Павла Воронова из кольца было выведено порядка 2000 человек и 250 единиц техники: весь автопарк своего района и дивизии, который сумел собрать. И, главное, топливо— и маслозаправщики, машины для заправки водой, сжатым воздухом, автостартеры, кислородные станции, подвижные авиаремонтные мастерские, тягачи, технику для чистки летного поля от снега, подвижные радиостанции, загрузил и увез аппараты для подогрева зимой моторов… Под завязку залили в цистерны топливо и масло, да еще вывезли немало боеприпасов и вооружения. Как рассказывал дед, когда увидел, что соседние, пехотные, склады забиты новейшими самозарядными винтовками Токарева (СВТ-40), душа не выдержала — сколько могли, «позаимствовали».
Дед рассказывал, как шли по проселочным дорогам, обходя немецкие дозоры и заслоны, порой двигались параллельно несущимся по шоссе немецким колоннам: «Всю Белоруссию за 20 лет службы буквально пешком прошагал и на самолетах облетал, знал все тропы и броды, на картах не отмеченные. Там и шел, где на картах ничего не было…». Как-то спросил его: вас было так много, почему же не вступали в бой, почему не били по немецким колоннам, не атаковали… Дед, сдерживая резкие слова, после паузы ответил романтическому мальчишке: «С авиатехниками, мотористами, связистами, инженерами, вооруженцами, интендантами, поварами, шоферами, фельдшерами и летчиками — против строевых частей?! С винтовками, считанным количеством пулеметов, без противотанковых средств, без тяжелого вооружения — против полевых полноценных войск? С машинами, до отказа забитыми авиабомбами, боеприпасами, с цистернами горючего, когда хватило бы одной пули, чтобы все это взлетело на воздух — в бой? Может, кого-нибудь из засады и потрепали бы, на этом все тут же и закончилось бы. И наша дивизия лишилась не только техники, без которой она просто не могла воевать, но и нескольких сотен подготовленных специалистов, заменить которых было некому…». Всю справедливость этих горьких слов смог осознать много позже — когда сам побывал на войнах…
А еще, взяв карту, подсчитал: выходя из кольца, колонна деда прошла — в основном ночью, нередко под бомбежками и артобстрелами — свыше 550 километров. Много это или мало, судить не мне.
Из служебной характеристики на начальника 14-го района авиационного базирования полковника Воронова Павла Петровича, подписанной 28 сентября 1941 года командиром 11-й САД генерал-лейтенантом авиации, дважды Героем Советского Союза Кравченко:
«С начала военных действий с немецким фашизмом полковник Воронов бесперебойно обеспечивает боевую работу авиаполков дивизии. Благодаря его упорной работе авиаполки не чувствовали недостатка в снабжении боеприпасами, горючим и всеми остальными видами снабжения и довольствия. Инициатива, которую проявляет полковник Воронов, позволяла своевременно маневрировать батальонами и выводить из-под ударов противника. С 22 июня по 20 сентября район вместе с 11-й САД сменили 7 аэродромных узлов. Передовые аэродромы находились в 8–12 километрах от противника, но благодаря хорошей маскировке аэродромов не было ни одного случая бомбардировки и штурмовки их самолетами противника. Наши авиаполки на аэродромах не потеряли ни одного своего самолета.
Товарищ Воронов лично руководил обороной города Погар, где задержал противника силами бойцов своих батальонов, чем обеспечил отход частей 13-й армии, за что получил благодарность от командующего Брянского фронта. <…> В работе не один раз подвергался опасностям, выводя батальоны из-под огня противника. Трудолюбив, вынослив и дисциплинированный командир. Заслуженно пользуется авторитетом. <…> Представлен к правительственной награде…» Ниже виза командующего ВВС 13-й армии генерал-майора авиации Емельянова: «С данной характеристикой <…> вполне согласен, тов. Воронов со своей задачей справлялся отлично, <…> сам является неутомимым инициативным командиром…»[50].
Глава 14. «Арестовать и судить как труса и предателя…»
8 июля 1941 года начальник 4-го отдела 3-го Управления Наркомата обороны[51] бригадный комиссар Болотин направил спецсообщение № 37030 двум членам Государственного комитета обороны (ГКО) — Георгию Маленкову и Лаврентию Берии, а также начальнику Генерального штаба РККА Георгию Жукову. Особист информировал, что командующий 4-й армией Западного фронта генерал-майор Александр Коробков «проявил трусость и не организовал оборону частей армии». По версии чекистов, «23 июня 1941 года он, вместе со своим штабом, уехал в Пинск, где областному военкому майору Емельянову сказал, что „нас окружают войска противника“, и, не отдав никаких приказаний о подготовке частей к бою, уехал в Минск». После чего майор Емельянов, будучи по должности еще и начальником Пинского гарнизона, «собрал командиров частей и отдал приказание — подготовить части к эвакуации, а Пинскому военгоспиталю эвакуироваться немедленно. Одновременно приказал начальнику окружного склада № 847, воентехнику 1-го ранга Разумовскому, взорвать склад». Разумовский приказ вышестоящего начальства «выполнил 24 июня». Взрывом склада, говорилось в спецсообщении, уничтожено около 300–400 вагонов с артиллерийскими снарядами разных калибров, винтовочными патронами и другими боеприпасами, «в то время, как части 4-й армии, находившиеся за 70 км от Пинска, оставались без боеприпасов». Также, по утверждению чекистов, «взрыв склада осложнил военные операции частей Красной армии, действовавших на фронте», «вызвал панику среди жителей г. Пинска», в результате чего «призванные по мобилизации, находившиеся в военном городке, после взрыва склада разбежались. Емельянов и Разумовский арестованы».
Далее в спецсообщении утверждалось, что «после бегства командования 4-й армии на Пинском направлении из остатком 4-й армии был сформирован ряд частей, которые единого руководства не имеют и бои ведут самостоятельно», а действующие в составе 4-й армии части 47-го стрелкового корпуса «вооружением обеспечены недостаточно. Всего имеется: пушек 45-мм — 4 и пушек 122-мм — 12. Боеприпасов не хватает даже и на эти огневые средства». Потому «28–29 июня при форсировании противником реки Березина части корпуса из-за остатков снарядов вынуждены были вести огонь по противнику одиночными выстрелами». При этом «29 июня во время артобстрела наших частей со стороны противника с линии фронта бежало около 500 человек. Все они задержаны».
Судьбу командарма стая товарищей по партии решила быстро, споро и заочно, пустив бумагу вкруговую. Задав тон «дискуссии», свое веское мнение первым на полях документа начертал Лаврентий Берия: «т. Маленкову. Мое мнение: Коробкова нужно арестовать и судить как труса и предателя». Маленков не возражал, подмахнув ниже: «За». Дописав рядом: «Арестовать после замены Коробкова Рокоссовским. Маленков». Рядом значится и характерная виза Вячеслава Молотова, заместителя председателя ГКО и наркома иностранных дел, формально не значившегося в списке тех, кому документ ушел по рассылке: «Согласен». Итог подвел, разумеется, Берия, отдав распоряжение заместителю начальника 3-го управления дивизионному комиссару Федору Тутушкину: «т. Тутушкину. Исполнить как указано т. Маленковым и т. Молотовым», — хотя указано ведь, на самом деле, самим же Берией. Ниже отчет об исполнении: «Коробков арестован. Тутушкин».
Так стремительно и решилась судьба командарма: генерал-майора Александра Коробкова сняли с должности и арестовали 8 июля 1941 года, так и не став дожидаться Рокоссовского, прибывшего к армии лишь 11 июля. Затем вместе с группой других генералов Западного фронта Коробков был предан суду военного трибунала. Разумеется, ни трусом, ни предателем генерал Коробков вовсе не был. Его армия, располагавшаяся в районе Бреста, 22 июня 1941 года подверглась мощному удару двух моторизованных и одного армейского корпусов из состава 2-й танковой группы Гудериана и понесла огромные потери, затем в дело вступил еще один, свежий моторизованный корпус противника. Тем не менее, хотя в районе Бреста армия Коробкова и потерпела поражение, она все же сумела избежать полного окружения, ее остатки отходили, продолжали сражаться, оставаясь организованной оперативной единицей, да и связи со штабом Западного фронта Коробков вовсе не терял.
Пытаясь снять с себя вину за развал управления, бывший командующий войсками Западного фронта генерал армии Павлов на своем первом допросе 7 июля показал: «Потеря управления штабом 4-й армии Коробковым и Сандаловым[52] своими частями способствовала быстрому продвижению противника в Бобруйском направлении». Генерал Коробков на суде все это категорически отрицал: «Виновным себя не признаю. Я могу признать себя виновным только лишь в том, что не мог определить точного начала военных действий. Приказ народного комиссара обороны мы получили в 4:00, когда противник начал нас бомбить… События развернулись молниеносно. Наши части подвергались непрерывным атакам крупных авиационных и танковых соединений противника. С теми силами, которые я имел, я не мог обеспечить отпор противнику. Причинами поражения моих частей я считаю огромное превосходство противника в авиации и танках». Когда председательствующий огласил выдержки из показаний Павлова, то Коробков возмутился: «Показания Павлова я категорически отрицаю. Как может он утверждать это, если он в течение 10 дней не был у меня на командном пункте. У меня была связь со всеми частями, за исключением 46-й стрелковой дивизии, которая подчинялась мехкорпусу. На предварительном следствии меня обвиняли в трусости. Это неверно. Я день и ночь был на своем посту. Все время был на фронте и лично руководил частями. Наоборот, меня все время обвиняло 3-е управление в том, что шт