Но реально дело закрутилось лишь с осени 1942 года, когда сформированный в Бузулуке 1-й чехословацкий отдельный пехотный батальон получил оружие и приступил к реальной боевой подготовке. Командиром батальона по согласованию с правительством Бенеша назначили подполковника Людвика Свободу — он тесно сотрудничал с советскими спецслужбами еще с довоенной поры. Первая проверка боем состоялась 8 марта 1943 года в районе деревни Соколово. Задача — не дать немцам прорваться с этого направления к Харькову. Сражение у Соколово известно и описано достаточно хорошо. Бой был страшный: отбивая немецкие атаки, чехословацкий батальон потерял две трети своего состава, из 350 человек было убито 86, 114 — ранено, а еще 20 человек — все раненые — попали в плен. Но плен был недолгим: всех чехов, попавших к ним в плен, немцы рассматривали не как военнопленных, а как «изменников» Третьего рейха. Потому расправились с ними сразу и предельно жестоко. Всех раненых чехословацких солдат немцы повесили вниз головой, выколов у еще живых глаза, отрезав уши и носы… Когда же 13 марта 1943 года после падения Харькова в руки к немцам попали чехословацкие раненые, немцы, заблокировали двери больничного корпуса, где они лежали, просто сожгли его, расстреливая тех, кто пытался выпрыгивать из окон. Часть раненых чехословацких солдат закололи штыками. Так всегда было и позже: пленных чехословацких солдат немцы обычно разделывали живьем ножами — свидетельств этому масса. Стоит ли говорить, что солдаты чехословацкой бригады — в нее после Соколова переформировали батальон, — а затем и чехословацкого корпуса отвечали немцам полной взаимностью и пленных обычно не брали.
За тот бой у Соколово советские награды (помимо чехословацких) получили и все наши герои: Йозеф Буршик — орден Красной Звезды, раненый Антонин Сохор — орден Красного Знамени, Рихард Тесаржик — орден Красной Звезды.
После Киева у чехословаков были еще тяжелые бои за Правобережную Украину, участие в Корсунь-Шевченковской операции. Самые тяжелые потери корпус понес осенью 1944 года на Дуклинском перевале. Во время тех боев танк Тесаржика (он уже воевал на Т-34 и командовал батальоном) подбили из фаустпатрона, и из всего экипажа уцелел лишь он один, был обожжен, получил тяжелые ранения. Жизнь ему спасли, но он потерял левый глаз и всю жизнь дальше ходил уже с черной повязкой. Тогда же ранение получил и Сохор: из его тела в госпитале извлекли 218 осколков. Буршику повезло больше: «всего лишь» тяжелая контузия в начале 1945-го… Из его наградного листа от 6 апреля 1945 года: огнем из орудия лично уничтожил танк и самоходку противника, пять пушек «и до 100 солдат противника», под его командованием батальон уничтожил в общей сложности 12 танков, две самоходки, 26 пушек, около почти 70 пулеметов, 576 немцев. Да еще «взято в плен 60 немцев» — значит, все-таки иногда брали. Его тогда представили к ордену Суворова II степени, но наверху сочли, что капитану и комбату это как-то не по чину, наградив орденом Суворова III степени.
Тройка наших фронтовых товарищей вернулась домой победителями, в ореоле славы, восторженно встреченная соотечественниками. В честь Буршика тогда даже сочинили бравурный военный марш, который так и назвали: «Буршиков поход». Но вот как раз дома на их долю и выпали самые тяжелые «приключения». Чехословакия 1945 года выглядела демократией довоенного образца с армией старого же типа: те же уставы и положения о прохождении службы, те же требования к образовательному цензу офицеров и цензу выслуги в чинах, что и до войны. При этом армию сильно сократили, фронтовые части расформировали, командные же и штабные должности в «старой новой» армии заняли довоенные офицеры — у них было и положенное профессиональное образование, и еще довоенный ценз выслуги. Понятно, что в такой армии ни у Буршика, ни у Сохора, ни у Тесаржика абсолютно никаких перспектив для служебного роста быть не могло: одному почти тридцать, другим уже за тридцать, при этом, невзирая на богатейший реальный боевой опыт, ни у кого из них не было ни высшего гражданского, ни полноценного военного образования, позволявшего претендовать на офицерские вакансии — у всех за плечами лишь школы унтер-офицеров и скоротечные советские курсы военного времени. Йозеф Буршик вспоминал, как его боевому товарищу, Олдржиху Квапилу, бывшему на фронте заместителем начальника оперативного отдела штаба 4-й пехотной бригады, предложили должность всего лишь командира роты. Потому группа ветеранов 1-го чехословацкого армейского корпуса, в том числе и наша тройка, обратилась к генералу Людвику Свободе — тогдашнему министру народной обороны, с рапортом об увольнении их с действительной военной службы. Но у генерала Свободы были свои виды на них. А на того, в свою очередь, у функционеров Коммунистической партии Чехословакии (КПЧ)…
Чехословакия того времени казалась демократической республикой старого доброго довоенного типа, но реальную власть в стране уже прибирали к рукам ставленники Кремля. Функционеры КПЧ, отсидевшиеся во время войны в Москве, уже в 1945 году под руководством матерых «консультантов» советской госбезопасности овладели всеми силовыми структурами страны. Лишь с 1945-го по 1948 годы было создано четыре секретных государственных службы, подконтрольных лишь КПЧ. Не считая сформированных коммунистами вооруженных отрядов так называемой Народной милиции и Революционной гвардии. Вовсю разворачивался процесс сталинизации Чехословакии, пока еще относительно скрытой. Для открытого же захвата власти чехословацким ставленникам Сталина и Москвы было необходимо поставить под свой полный контроль армию, для начала нейтрализовав ее. Чем и занималась подконтрольная коммунистам и созданная еще 7 января 1945 года по прямому указанию советской стороны Obranné zpravodajství (OBZ) — военная контрразведка, натуральная внутриармейская охранка, инструмент сугубо карательный, целиком скопированный с НКВД. Оттуда же были и «консультанты», и соответствующие методы работы OBZ, сразу же занявшейся не совсем «благонадежными» военнослужащими. Во главе этой службы советские товарищи поставили кадр проверенный — Бедржиха Райцина, фанатичного коммуниста, работавшего информатором НКВД сначала в лагере Оранка, куда его подсадили в 1941 году для освещения интернированных чехословацких военных, а затем и в Бузулуке. Это была страшная фигура, ненавидимая всеми, кто прошел Оранский лагерь, а в числе последних — Буршик, Сохор и Тесаржик. Ту же задачу установления партийного контроля над армией — только уже методами кадровой политики — возложили и на генерала Свободу, формально беспартийного, но еще с довоенных времен повязанного узами тесного сотрудничества с советской госбезопасностью. И на кого же было генералу Свободе опереться в грядущей чистке офицерского корпуса, как не на тех, кто вместе с ним прошел войну? Не говоря уже о том, что одномоментный уход из армии сразу всех чехословацких Героев Советского Союза выглядел жестом политическим, подрывавшим престиж промосковских сил: других живых Героев Советского Союза в той Чехословакии просто не было. К тому же эти парни действительно были популярны и уважаемы в стране. Министр уговорил своих фронтовых товарищей погодить с рапортами об увольнении и продолжить службу. Может показаться, что нашей тройке тогда засветила неплохая карьера: они же вроде как в «команде» Свободы, а тот — в явном фаворе у своих московских патронов. Да только ни один из этих героев коммунистическим энтузиазмом совершенно не пылал: Антонин Сохор еще с 1934 года был членом социал-демократической партии, Йозеф Буршик — тоже социал-демократ, а Рихард Тесаржик, судя по всему, откровенно аполитичен. Кстати, это тоже одна из причин, из-за которой никак нельзя было допустить, чтобы эти парни с советскими Золотыми Звездами на мундирах ушли в свободное политическое плавание, желательно, чтобы они все время были на глазах и под приглядом. И самый лучший способ не выпустить их из поля зрения — направить учиться в военные академии. Их и отправили: Антонина Сохора — в чехословацкую Высшую военную школу, Йозефа Буршика и Рихарда Тесаржика — в Москву, в Военную академию бронетанковых и механизированных войск имени И. В. Сталина, куда они и прибыли в сентябре 1945 года.
Однако Буршик в академии не задержался и уже в декабре того же года покинул Москву: к зиме у него резко ухудшилось здоровье, две недели его трепала лихорадка и терзал ужасный кашель, он сильно похудел. Советские врачи, диагностировав у него туберкулез, сделали, по его словам, «заманчивое предложение»: пройти курс лечения в Крыму. Но Буршик настоял, чтобы его как можно скорее вернули домой. Судя по всему, истинная причина отбытия из Москвы была все же иной: в мемуарах Буршик честно признал, что на него произвела удручающее впечатление общая атмосфера в советской военной академии, где «было политизировано все». Еще его шокировало резкое расслоение в среде советских офицеров, их резкое деление на касты высшую и низшую, крайне грубое и хамское отношение старших офицеров к нижестоящим: «Я не чувствовал себя хорошо в этой среде». Свою роль сыграло и то, что весь 1945 год «меня всеми возможными способами, — пишет Буршик, — пытались заставить вступить в коммунистическую партию». Потому, кстати, и отправили в советскую академию, рассчитывая, что «там я освою теорию марксизма-ленинизма-сталинизма и стану надежным и послушным коммунистом. Но в этом отношении все просчитались».
И по-крупному. Мало того, что Буршик, будучи убежденным социал-демократом, отказался разменять свои убеждения на суливший ему карьерный взлет билет члена КПЧ и, можно сказать, сбежал из советской академии, так еще на выборах 1946 года он выставил свою кандидатуру в парламент по Остравскому краю — от социал-демократической партии! Что, разумеется, вызвало гнев коммунистов: «Герой Советского Союза — и против программы коммунистической партии?!» Потому и «ходили ко мне тогда агитаторы, убеждая вступить в коммунистическую партию… Одного из таких мне трижды пришлось буквально вышвыривать из своей квартиры». В свое время Буршику это припомнят. А пока он — заместитель по боевой подготовке командира 1-й танковой бригады, дислоцированной в городе Высоке-Мито. В сентябре 1946 года его перевели в город Моравска-Тршебова с явным понижением — командиром танкового батальона. В 1947 году он развелся, влюбился в 19-летнюю девушку Надю, и они сыграли свадьбу. И новое назначение: заместитель командира 12-й танковой бригады в городе Оломоуц. В политику вроде бы уже не ле