«Американцы запретили нам за тобой следить. Ты бы заметил…»
А ведь, как понимал Вест, у полиции как раз перед тем был очень серьезный повод для его задержания. Ведь он совсем недавно сбил автомобилем девочку, выбежавшую вечером на дорогу за мячом. Прямо у резиденции президента! Месконис отвез ее в больницу, потом ему сообщили, что все в порядке. Если наблюдение было, то «сидовцы» непременно воспользовались бы этим случаем, и так бы его прижали, что и пикнуть не смог…
Хотя что-то чуть-чуть, да было. Веста занималась на курсах журналистики, и вот, когда несколько дней тому назад шла на занятия, увидела неподалеку двоих Аргентинцев. И тут произошло непонятное. Если идет женщина — блондинка, красивая — быть того не может, чтобы аргентинцы не посмотрели ей вслед, не поцокали языками, не отвесили комплимент. Для них это было бы противоестественно! А эти оба, как по команде, отвернулись. Признак «наружки» — отводят взгляд, чтобы самим не засветиться. Ведь «объект», как правило, засекает пристальный взгляд… В тот же день коллега Beсты по курсам почему-то признался ей, что работает в СИДЕ. Может, хотел таким образом предупредить — симпатии ради?
Было еще, что дворник увидел у машины Мескониса двух каких-то типов. Заметив его, те дали деру, причем один уронил револьвер 38-го, полицейского, калибра. Вадим потом внимательно осмотрел машину, но не нашел ничего. Хотя, видимо, они «маячок» поставили…
Мысленно прокручивая все происшедшие события, Мартынов понимал, что прокола не было. И тогда он все больше и больше утверждался в мысли о предательстве…
К утру Мартынов решил идти ва-банк. Говорить, что против аргентинцев он ничего не делал, что у него был слегка затянувшийся процесс легализации и что против американцев он еще ничего делать не начал — хотя здесь-то все было совсем не так. В основном он следовал «отступному» варианту «легенды», но что оставалось делать, когда ему сразу заявили, что он — офицер КГБ? Пришлось назвать свое звание — подполковник, хотя по «легенде» следовало утверждать, что он не сотрудник, а агент. Но есть ли смысл отрицать очевидное? Нужно делать так, чтобы поверили. Может быть, выйдет послабление режима… А в голове вертелась мысль: «Тогда мы убежим».
Если случился провал, разведчику надо выжить. Затем — бежать. Но смываться-то надо вовремя. А что делать, если этого времени уже нет? Тогда остается одно: чтобы спасти семью, надо соглашаться «работать» на них. Отступной вариант эту возможность предусматривал. Но в этом случае он должен был дать сигнал. Как?
Контрразведка знала, что время от времени разведчик должен подтверждать, что у него все нормально. Поэтому, получив согласие на «совместную работу», сидовцы поинтересовались, как этот сигнал должен выглядеть.
— Кружочек, в нем «икс», — не сморгнув, отвечал Мартынов.
Это был сигнал опасности, означавший: «я в руках противника».
На третьи сутки после ареста Вадима перевезли в зону парка Палермо, где поместили на верхнем этаже 22-этажного небоскреба. В квартире была охрана из четырех человек.
При обыске контрразведчики нашли у него график радиопередач — Вест знал, что очередная передача будет очень важной. Чтобы ее расшифровать, следовало вырвать из спецблокнота листочек, прогладить его утюгом. По счастью, капитан, находившийся рядом с Мартыновым, ничего в разведывательном деле не смыслил и все время бегал в соседнюю комнату, чтобы, как позже узнал Вадим, проконсультироваться с американцами. Поэтому Вест сумел прогладить, вернее, прокалить листочек так, что тот почернел. Потом он посмотрел на группы — шифры, и сказал с деланным удивлением: «Ой, это совсем не то!» Сжал листочек в кулаке, и тот рассыпался в прах.
Капитан, сообразивший, что его одурачили, чуть было не избил разведчика. Но, очевидно, американцы трогать его запретили. За все время плена Вадим лишь один раз получил по почкам — ощущение, надо сказать, не из приятных, долго дышал, как рыба, вытащенная из воды…
Когда конвоиры отправились в соседнюю комнату ужинать, оставив Мартынова одного, он быстро провел обыск и обнаружил во встроенном шкафу за кучей белья вмонтированный в стену сейф. Пошарив в белье, нашел ключ. В сейфе оказалась бумага — договор об аренде помещения с точным его адресом. Лежали там же и карандаши.
Утром, воспользовавшись тем, что надзор постепенно ослабевал — куда ему деться с 22 этажа? — Вест сумел написать две записки одинакового содержания: «Я — Мартынов, русский, меня похитили, незаконно задерживают по адресу… Прошу сообщить в прессу». Отколупнув за окном снаружи два куска штукатурки, обернул их записками, а сверху — ничего не стоившими банкнотами по одному песо. Чем-то перевязал и кинул в окно. Один «снаряд» попал к рабочим, ремонтировавшим крышу небольшого дома, другой — прямо под ноги проходившим мимо молодым людям.
Судьба посланий реально оказалась одинаковой. Пролетарий в знак солидарности добросовестно отнес записку в полицию. Студенты — в газету. Но так как в стране был военный режим, свирепствовала цензура, то и редактор известил о записке полицию…
Полиция прибыла и стала ломиться в конспиративную квартиру вечером, когда Веста начал допрашивать прибывший из Вашингтона сотрудник ЦРУ. Полицейским что-то объяснили, а Мартынову срочно сменили место пребывания.
— Как вы могли так поступить?! — в ярости орал следователь, размахивая кулаками у него под носом.
— Вы занимаетесь своим делом, — спокойно отвечал нелегал, — а я — своим…
Его вновь поместили в каком-то полицейском участке, хотя теперь уже с определенным, по сравнению с первым разом, комфортом: на цементном полу лежал грязный тюфяк.
Утром в окошечко заглянул врач:
— Жалобы есть?
— Нет.
— А вы кто вообще?
— Русский шпион!
Врач ошалело покрутил пальцем у виска и исчез. Арест Мартынова держался в секрете, и даже полицейские не знали, кто он таков. Когда его влиятельные друзья обратились за помощью к начальнику полиции Буэнос-Айреса и тот попытался вступиться за «отличного парня», то даже этого высокого чина руководители СИДЕ попросили не вмешиваться не в свое дело.
Вадима допрашивали постоянно. Придерживаясь избранной линии, он мысленно составил себе схему, чтобы не сбиваться, потому как одно и тоже приходилось повторять по нескольку раз. Приходилось давать разные нейтральные фамилии — например, своих соучеников из средней школы… Но вот то, что он обучался в 101-й школе, — скрывать.
В основном допрашивал его цэрэушник — некто Пепе, потомок грузинских «князей».
Тем временем был выставлен сигнал опасности. Однако в любой контрразведке работают далеко не лопухи, поэтому знак получился смазанный, трудночитаемый. Сотрудники легальной резидентуры дважды туда приходили и сообщили резиденту, что что-то не ладно. Тем более Вест в это время должен был находиться в Чили, но из Сантьяго о его прибытии не сообщалось… Но «карьерный» резидент потребовал, чтобы сотрудники пошли к тайнику.
К сожалению, про этот тайник «сидовцы» знали, потому что нашли у Мартынова его описание. Там было решено устроить засаду, и Весту принесли несколько трубок, чтобы узнать, какой контейнер должен быть — алюминиевый или железный.
— Железный, — отвечал он, понимая, что железо, которое тяжелее, летит дальше, если его бросаешь…
Контрразведка подготовила очень серьезную провокацию: в контейнер была заложена фотопленка со снимками военных объектов. Кстати, уже потом, в Москве, Мартынов встречался с одним из сотрудников, ходивших к тайнику, и тот подтвердил, что Вадим действовал абсолютно правильно.
…Когда наши подошли к тайнику, там их уже давно ждали. Внезапно вспыхнули автомобильные фары, разведчиков хотели сфотографировать, но шел дождь, и съемка не получилась. Не растерявшись, они тут же дали деру, причем так запустили куда-то контейнер с пленкой, что его потом не сумели найти…
Однако на втором кольце оцепления их задержали. Один из наших был в прошлом боксером — ну, он и двинул охранника. За это его очень крепко отделали. Драться со спецслужбами не рекомендуется, это чревато неприятностями. А стрелять — для разведчика вообще самое последнее дело. Мартынов накрепко запомнил слова своего инструктора по стрельбе:
— Стрелять вам не придется. Если спецслужбы вами занялись, то никакой стрельбы уже не будет. Они сделают все, чтобы ее не было.
Хотя был такой момент, когда Вадим мог открыть огонь на поражение. Когда уже он находился на вилле под Буэнос-Айресом, то как-то раз вся охрана вышла во двор на солнышко, а он заглянул в их комнатушку. Провел легкий ее досмотр. Под подушкой оказался кольт 45-го «размера», чуть поменьше нашего «стечкина», со снаряженной обоймой в рукоятке. Охранники были как на ладони, перестрелять их ничего не стоило. Но смысл?! Это было бы сумасшествием, самоубийством. Вздохнув, он положил кольт на место. Если разведчик начинает стрелять, то он уже заканчивается как разведчик…
После инцидента у тайника, Весту принесли газету с фотографиями его задержанных товарищей. Мол, теперь ты у нас на крючке, попался! Конечно, было очень плохо, что наших сотрудников выдворили из страны, но, с другой стороны, Мартынов завоевал доверие. В тот же день к нему привезли жену и детей и даже оставили их наедине.
В том, что все прослушивается, а может быть, и просматривается, он не сомневался. Поэтому, как между ними было условлено, он просто скрестил два пальца, что означало: «я вру», и начал говорить, что если сложилась такая ситуация, то придется работать на американцев. При этом он аккуратно показал пальцами: «делаем ноги». Веста также подала знак: «Нас предали?» — «Не знаю», — развел руками Мартынов.
Между тем уверенность в предательстве крепла. Давно уже было понятно, что все идет не от СИДЕ, а от ЦРУ. Допрашивать разведчиков приезжали различные американцы. Были, в том числе, и допросы на полиграфе — «детекторе лжи».
Оказалось, что эту знаменитую машину обмануть не так-то и сложно. Вадим понял и сориентировал жену, что, отвечая на вопросы, нужно думать о чем-то нейтральном: о доме, о родных, о детях — и все получалось как надо.