С охраной у него постепенно сложились доверительные отношения. И однажды, когда они остались наедине, один из охранников, близкий к шефу, сказал:
— Тебя заложили! Кто, как — не знаем. Просто пришла информация. Нами с самого начала руководило ЦРУ…
Этот офицер был патриотом, националистом, и, как очень многие в Латинской Америке, ненавидел американцев. Узнав, что Мартынов ничего плохого для Аргентины не делал, он даже советовал ему, какого адвоката пригласить к себе на процесс.
Впрочем, до процесса так и не дошло. Допросы продолжались с октября 1970 года до середины июля 1971-го. Потом было решено, что Мартыновых перебросят в США. Для этого им следовало отречься от советского гражданства и написать заявление в Госдепартамент о предоставлении американского. Так они и сделали, подписавшись не реальной, а оперативной фамилией — Мартынов. Еще пришлось писать доверенность на получение их денег в Швейцарии — там было порядка 5 000 долларов, оформлять доверенность на продажу квартиры, машины, мебели. Потом эти средства экономные американцы использовали на их содержание в Штатах.
…Нелегальных разведчиков поселили в бунгало в лесу, в небольшом дачном поселке, милях в двадцати от Вашингтона. Транспорта вокруг никакого. Допросы продолжались и здесь, хотя уже не с прежней интенсивностью.
Приезжал к ним психиатр. Как он объяснил, в США из Союза бегут в основном «тронутые», поэтому надо проверить. Он провел тестирование и резюмировал, что Мартыновы проходят по высшему уровню. Между тем вопросы были типа «какая столица Норвегии?»…
К допросам подключилось и ФБР. Вадиму показывали целые альбомы фотографий, в том числе и секретную съемку, интересовались, кого он может узнать. Кое-кого он, действительно, узнавал, но не признавался. Твердо стоял на своем: после института меня взяли на подготовку, я на «нелегалке», кого могу знать? Впрочем, фото Абеля Мартынов признал сразу:
— Конечно, знаю! — сказал он. — О нем же все газеты писали!
Про личные контакты с Рудольфом Ивановичем он, разумеется, умолчал…
Американцы вели допросы, а Мартыновы тем временем готовились к побегу. Осматривались, оглядывались. Заявили, что хотят приобщиться к «американскому образу жизни», и просили, чтобы их повозили по музеям, показали им различные достопримечательности. Возили — и в музеи, и в национальный парк, и на водопады… Даже в китайский ресторан. Все, разумеется, за счет средств разведчиков.
Пользуясь такими поездками, Вадим отрабатывал варианты побега. Однажды незаметно исчез и прошел в туалет. Вернувшись, изобразил удивление: чего вы тут так волнуетесь, куда мне деваться?
Постепенно охрана ослабевала. Проходил месяц, другой, Мартыновы вели себя тихо, и это успокаивало «стражей», усыпляло их бдительность. Гуляя по лесу, Весты могли уже отсутствовать до двух-трех часов, и никто не беспокоился, лишь иногда могли глянуть, проверить. ЦРУ разрабатывало им легенду, по которой их должны были поселить в Канаде, «спрятать от КГБ»…
Однако не все было так благополучно, как могло показаться с первого взгляда. На допросе сотрудниками ФБР 7 января 1972 года Вадим понял, что его пытаются наколоть, прижать к стеночке как следует. Вернувшись с допроса, он позвал Ларису в ванную, включил воду и сообщил, что фэбээровцы показывали ему фотографию его первого куратора. Стало ясно, что они подходят все ближе.
— Надо уходить! — решил Вест.
В тот же вечер, когда охранники смотрели по телевизору какой-то важный футбольный матч, Мартыновы ушли — разумеется, вместе с детьми. Они понимали, что имеют фору не более двух с половиной часов… Добираясь разными путями, все четверо в конце концов оказались в посольстве СССР, откуда их вскоре переправили в Москву.
С Вадимом Михайловичем Мартыновым мы встретились минувшим летом в Москве, и наш разговор продолжался два вечера. Вест — назовем его так по старой памяти — очень приятный и интересный собеседник, бодрый, улыбчивый человек. Кажется, его профессия, все те воистину невообразимые испытания, через которые пришлось пройти, внешне не наложили на него никакого следа. Но кто знает, какие «зарубки» оставили они на сердце разведчика?
Заключительную часть нашего разговора я хочу передать в прямом пересказе, в виде интервью, и начинаю его со своего вопроса:
— На родине встретили вас, скажем прямо, неласково. И в вашу версию предательства не поверили. Уволили в запас, исключили из партии, «сослали» на периферию — «для обеспечения вашей безопасности». В общем, по мнению Центра, виноватыми во всем оказались именно вы…
— Мы, однако, понимали, что в наших рядах есть предатель. И вот в конце 1990 года в еженедельнике «Собеседник» появилась статья о беглом разведчике Олеге Гордиевском. Там и фотография его была…
— «Головастик», как «ласково» охарактеризовал его мне недавно один из сотрудников Службы внешней разведки.
— Да… На следующий день я купил «Комсомолку» — еще два материала о нем же, и говорилось, что в такое-то время он работал в Копенгагене.
Тогда я вгляделся в фотографию: точно, это он, который нас во время отпуска через границу переводил! То есть сажал на пароход, идущий из Дании в Россию. Мы ему отдали свои аргентинские паспорта, а он нам вручил матросские книжки, с которыми мы прошли на борт судна.
— Когда вы передавали ему паспорта, в каком виде они были?
— В запечатанном конверте, разумеется. Но что ему стоило вскрыть конверт? Он же разведчик был… Вскрыл, списал данные, точно гак же запечатал — и все.
— А почему Гордиевский не выдал вас сразу?
— Откуда я знаю, когда именно он нас выдал? Может, приберегал, соблюдал свою какую-то очередность. Как правило, предатели всех своих карт сразу не выкладывают — чтобы интерес к ним постоянно поддерживался…
Или, может, поначалу он еще не раскачался, потом потихоньку, потихоньку, набивая себе цену, передавал, передавал, передавал… Настала и наша очередь. Сдал он нас, очевидно, англичанам, а они уже передали американцам, поскольку Латинская Америка — сфера их влияния.
Ночь я не спал, конечно. Утром говорю жене: «Буду писать письмо». — «Зачем? Опять дадут пинком под зад, и все…»
— Вы тогда уже возвратились из «ссылки» в Москву?
— Давно уже… Через две недели — звонок, потом к нам пришли: «У нас есть доказательства, что вас предал Гордиевский!»
После этого нам вернули знаки отличия, медали, провели индексацию пенсии, разрешили пользоваться ведомственной поликлиникой и так далее…
— Не прошло и двадцати лет, как справедливость восторжествовала. Обиды на «Службу» у вас не осталось?
— Ни в коем случае! Я работал не в институте благородных девиц, а в военной организации. У нее — свои суровые законы. Слава Богу, что еще не посадили! (Смех).
— А если бы, представим, можно было повернуть время вспять и начать все сызнова — пошли бы вы опять в разведку?
— Конечно, пошел бы! И на «нелегалку» тоже пошел бы. Потому что это затягивает, как наркотик… Какая-то у меня, по-видимому, авантюрная жилка все же была! Без нее, наверное, разведчику нельзя.
— Тогда еще вопрос из серии «если». Если бы вы сейчас встретили Гордиевского…
— …то просто не подал бы ему руки. И все! Больше ничего не надо… Другое дело, если бы задание было его ликвидировать — так на то мы люди военные. Пулю в лоб он вполне и давно заслуживает. К тому же смертный приговор с него пока не сняли.
Римский историк Тацит сказал, что предателей презирают даже те, кому они служат. Гордиевский пишет, что его даже премьер-министр Великобритании принимал, что друзья-англичане ценят его и уважают. Враки все! Я больше чем уверен, что его просто презирают. К тому же сегодня про работу наших органов он уже ничего не знает.
Борис Наливайко«ОПЕРАЦИЯ “АЛЬТГЛИННИКЕ-БРЮККЕ”»
Ранним солнечным, по-весеннему свежим утром 10 февраля 1962 года произошло событие, интерес к которому, несмотря на то, что с тех пор прошло уже не одно десятилетие, не угасает и по сей день.
В то памятное утро на пограничном мосту между ГДР и американским сектором Берлина состоялся обмен советского разведчика, известного под именем Рудольфа Абеля, на пилота американских ВВС Френсиса Гарри Пауэрса.
Мне, автору этих строк, работавшему в то время в Берлине, довелось быть одним из тех, кто непосредственно участвовал в организации и проведении этой акции. О том, как она готовилась, какие препятствия приходилось преодолевать на пути ее осуществления, я и хочу рассказать.
Представлять Абеля — советского разведчика-нелегала Вильяма Генриховича Фишера, работавшего в США по атомным секретам, сегодня нет нужды. Его имя широко известно во всем мире. И тем не менее, говоря о нем, я не могу не вернуться в мыслях к осени 1957 года, когда впервые услышал это имя.
В то время я работал в Чехословакии в качестве советника у заместителя начальника чешской разведки. Не успел я войти в свой рабочий кабинет и снять плащ, как вдруг открывается дверь, на пороге появляется один из моих подопечных коллег и, обращаясь ко мне, взволнованным голосом спрашивает:
— Вы уже читали сегодняшнюю западную прессу?.
— Нет, — отвечаю, — а что случилось?
— Почти во всех газетах, со ссылкой на официальные источники, помещена информация об аресте в США крупного советского разведчика-нелегала полковника Абеля.
— А ну, покажи! Где это?
— Вот, посмотрите. Здесь сообщается, что в ближайшее время Абель предстанет перед американским судом.
Быстро просматриваю газеты, из которых явствует, что предстоящий процесс станет самым громким за всю историю борьбы с советским шпионажем.
На наш запрос по этому поводу Центр ответил, что речь действительно идет о нашем разведчике-нелегале, но распространяться об этом пока не следует, ограничившись конфиденциальным информированием руководства чешской разведки.
Уже тогда, когда я находился в Чехословакии и довольствовался единственно доступным источником информации по этому делу — западной прессой, мне стало очевидно, что Рудольф Иванович Абель — личность незаурядная. Парадоксально, но симпатии практически всех освещавших этот «процесс века» иностранных репортеров были явно на стороне подсудимого. Что же касается главного свидетеля обвинения — предателя Хэйханена, то он рисовался в откровенно темных тонах. Различного рода эпитетов в его адрес было более чем достаточно (бабник, пьяница, аморальный тип и т. п.).