Молотов внешне спокойно переносил Хрущевскую опалу. Из бесед с ним я сделал вывод, что его беспокоили прежде всего непредсказуемость деяний Хрущева на высоком посту и будущее Отечества. Личные обиды, видимо, тоже имели место, но об этом мы не слышали от него ни слова. Сотрудники посольства относились к Молотову с глубоким уважением. Австрийцы тоже выражали свои симпатии Вячеславу Михайловичу. При встрече с ним на улице они снимали шляпы и уступали дорогу. И это делалось чистосердечно, без рисовки: видимо, они хорошо помнили ту роль, которую сыграл он при подготовке мирного договора с Австрией, гарантировавшего ей статуе нейтрального государства.
То, что о Молотове говорили Хрущев и его окружение, австрийцев не волновало: они были более привычны к различным дрязгам в верхних эшелонах власти, чем мы, советские люди: это для нас сенсация, а для них — обычное дело. Молотова неоднократно приглашали в Венский университет для встречи с профессурой и студентами. Вежливые отказы бывшего министра иностранных дел СССР воспринимались там с пониманием. Вячеслав Михайлович вообще избегал публичных выступлений, и не только перед иностранцами, но даже перед сотрудниками советского посольства. Большого труда стоило уговорить его выступить на вечере, посвященном годовщине со дня рождения В.И. Ленина. Когда его назвали «соратником Владимира Ильича», он горячо запротестовал: «ради бога, не надо так говорить. Я не смею называть себя соратником Ильича, я не дорос до такой высокой чести. Я — только ученик великого Ленина и горжусь тем, что мне посчастливилось работать под его руководством».
О В.И. Ленине Молотов говорил тепло и проникновенно, дипломаты слушали его, затаив дыхание…
Однажды после работы в референтуре я спросил Молотова:
— В настоящее время много негативного говорят и пишут о Сталине: будто он был малограмотным, грубым и злым человеком. Хотелось бы знать правду.
Вячеслав Михайлович задумался. Он снял пенсне и долго протирал стекла. Ему, видимо, не хотелось открыто высказывать мнение о человеке, с которым проработал рядом многие десятилетия и от которого, по всей видимости, также имел немало неприятностей. После длительного молчания он поведал, заикаясь, следующее. Сталин — сложная личность. Если говорить о его деловых качествах, то следует сказать определенно: Сталин имел глубокие познания в области философии и истории. В годы войны и после нее он постиг основы науки и техники. Он стремился не только не отставать от времени, но и заглядывать вперед. Не стеснялся консультироваться со специалистами, особенно в области науки, искусства и военной техники.
Сталин был требователен и даже придирчив. Остро реагировал на разгильдяйство и халатность, не терпел пустозвонства и обмана. В таких случаях взрывался, бывал резок и груб, но я ни разу не слышал из его уст уличной брани. При всех человеческих слабостях Сталин, как справедливо заметил У. Черчилль, был в первом ряду крупнейших государственных деятелей современности. Он обладал завидной памятью и работоспособностью…
Примечательно, что Молотов не характеризовал Сталина как гения и великого теоретика — продолжателя учения Маркса — Энгельса — Ленина, о чем десятилетия твердила партийная пропаганда.
Тогда я не счел возможным подробно расспрашивать Молотова о роли Сталина в делах, являющихся черными страницами в нашей истории.
Однажды поздно вечером, оказавшись в референтуре наедине с ним, я, набравшись смелости, спросил:
— Вячеслав Михайлович, неужели Сталин не знал о беззакониях, творимых Ягодой, Ежовым и Берией?
Этот вопрос Молотов воспринял болезненно. Он посмотрел на меня холодным взглядом. Под ним заскрипело кресло. Пауза длилась несколько минут.
— В этом деле мы, — я имею в виду Сталина, себя и Политбюро, — в 1937 году, а иногда и позже, допустили серьезные ошибки. Но это было не следствием самодурства или жажды крови. В то время и в тех условиях это было неизбежным. Надвигалась война, Гитлер форсировал ее подготовку, а мы были еще гораздо слабее Германии. Можно представить, что случилось бы, если бы не произошло того, что было в 1937 году и в годы войны. Неизвестно, как бы протекала война… Я не мог тогда быть в стороне от процессов, происходивших в нашем обществе. Поэтому приходилось брать ответственность на себя за решения, которые тогда принимались. Вопрос этот не простой, поверьте мне. В его освещении немало сейчас наносного…
Думаю, что в этих оценках Молотов был не до конца объективен: он являлся соавтором Сталина в подготовке документов и его соучастником в событиях, принесших много бед советскому народу, престижу партии и государства как у нас в стране, так и за ее пределами. Только за одно то, что Политбюро, в том числе Молотов, позволило Сталину проигнорировать достоверные сведения советской внешней разведки о предстоящем нападении Гитлера на нашу страну, с моего собеседника нужно было строго спросить. Страх перед Сталиным и Берией парализовал советскую дипломатию. Даже советский посол в Лондоне И. Майский буквально накануне гитлеровской агрессии сообщил Сталину телеграммой, что Германия не нападет на Советский Союз, пока не добьется победы над Великобританией, хотя ему поступали и другие данные на сей счет.
Памятной страницей моей работы в Австрии явилось участие в подготовке и проведении УП фестиваля молодежи в Вене. Перед резидентурой была поставлена задача обеспечить безопасность многочисленной советской молодежной делегации, участвовавшей в международном форуме. Послом и резидентом мне было поручено поддерживать контакт по этому вопросу со службой безопасности и пограничниками Альпийской Республики. Австрийская сторона отнеслась к нашей просьбе с пониманием. Как во время подготовки, так и в дни проведения фестиваля наши контакты с австрийцами были тесными и плодотворными. Немалую роль в этом сыграло мое личное знакомство и установившиеся до этого добропорядочные деловые отношения с руководством австрийской службы безопасности и с пограничниками на КПП с Венгрией, через который должна была проследовать автоколонна с советской делегацией.
Следует заметить, что австрийские власти высоко ценили бережное отношение Советского Союза к статусу нейтралитета их страны. За весь четырехлетний период работы в посольстве мне не известно ни одного случая недоброжелательного отношения австрийских властей и их спецслужб к советским представительствам и их сотрудникам. Когда один из студентов туристической группы Западной Украины обратился к местным властям с просьбой о предоставлении политического убежища, австрийские чиновники настойчиво советовали ему облагоразумиться. Сотрудники посольства дважды встречались с ним. Встречался с ним и его отец. Однако украинский националист не внял здравым словам. В него вцепились спецслужбы США и ФРГ, вывезли в Мюнхен и длительное время допрашивали, добиваясь признания в причастности к советской разведке. Позже нам стало известно, что этот человек не выдержал пыток в тюрьме и повесился.
Фестиваль молодежи в Вене прошел без издержек для нашей делегации. Советская молодежь была в центре внимания участников фестиваля и австрийской общественности. Наши юноши и девушки достойно представляли свою великую страну. Многочисленные попытки спецслужб стран НАТО, представителей националистических и религиозных организаций склонить кого-нибудь к измене Родине, внести раздор между делегациями республик, спровоцировать драки и т. п. получали достойный отпор. Мне запомнился случай, когда один из столпов Народно-трудового союза (НТС) пытался на пароходе, где размещалась наша молодежь, спровоцировать скандал, прибегнув при этом к угрозе пистолетом. Его обезоружили и сбросили за борт. На берегу визитера встретили полицейские и выпроводили из зоны советской молодежи с применением дубинок. Непрошеные «визитеры» в расположении нашей делегации больше не появлялись.
Получив отпор на пароходе, агентура западных спецслужб из националистических организаций НТС, УНО и других сосредоточила свою работу в «культурных центрах», специально выстроенных на деньги ЦРУ на время фестиваля палаточных и фанерных павильонах. Любопытства ради сотрудник консульского отдела советского посольства в Вене И.П. Беляков и я посетили несколько «центров», располагавшихся в местах сосредоточения участников фестиваля из Советского Союза. Здесь, как правило, работали люди, владевшие русским или украинским языками, прибывшие из Мюнхена, Франкфурта-на-Майне, Парижа, а также т. н. «американских домов», выстроенных в Зальцбурге, Инсбруке и Пулахе на средства спецслужб стран НАТО. В этих домах работали бывшие пособники гитлеровских оккупантов.
При знакомстве с «культурными центрами» мы задержались в одном из них, размещавшемся на площади Шварценбергплатц: в нем меньше, чем в других, витал запах зловония, который буквально царил в этих центрах «холодной войны». Позднее от наших австрийский друзей мы узнали, что это зловоние было вызвано не типографской краской многочисленных пропагандистских изданий, как утверждали их хозяева, а было следствием работы одного австрийца, друга Советского Союза. Он обильно полил каким-то только ему известным зловонным составом всю пропагандистскую антисоветскую макулатуру западных спецслужб. Друзья при этом подчеркивали шутя, что их соотечественник мудрый человек: привел зловонную форму книжной продукции в полное соответствие с ее содержанием…
Переступив порог «центра» на Шварценбергплатц, мы увидели расставленные столики, часть которых была свободной. К одному из них нас подвел распорядитель, который спросил, кто мы и откуда. Наш ответ, что из Советского Союза, удовлетворил его. Наше внимание привлек столик, за которым сидело шесть человек, двое из которых были в форме советской делегации. На этом столике стояло множество бутылок, среди которых возвышалась ваза с объемистым днищем, доверху заполненная фруктами. Иван Петрович, указав на вазу, заметил:
— Микрофончик в вазу вмонтирован, а под фруктами, возможно, скрывается магнитофон. Записывают наших ребят не к добру…