Непринужденно оглянувшись, он остановил свое внимание на небольшой старинной картине, висевшей над сервантом. Поднявшись, подошел к ней и стал приглядываться в сумерках.
— Честное слово, Жозеф, я сказал бы, что это кисть Питера Брейгеля. Не правда ли?
— О нет, — откликнулся польщенный хозяин, — только его ученика.
Он встал и, подойдя к стене, щелкнул выключателем. Свет люстры залил гостиную. Дюваль вернулся и сел в кресло, но не там, где он сидел раньше, а там, где сидел Борис: оттуда была виднее картина, которую Борис рассматривал.
А Гарин действительно любил чудесного фламандского живописца. От его грубоватых веселых крестьян веяло духом восстания, духом сопротивления иноземному игу. Вот и теперь из потемневших завитков рамы глядело молодое, горько-насмешливое лицо простолюдина.
— А ведь это Тиль Уленшпигель! — вырвалось у Бориса. — Ни дать ни взять, герой Шарля де Костера собственной персоной! Помните, Жозеф: «Пепел Клааса стучит в мое сердце. Не будет мне покоя, пока не найду изменника!»
— Да, помню, — негромко ответил со своего места Дюваль, и, если бы Гарин не стоял к нему спиной, он заметил бы, как дрогнула рука с черным агатовым перстнем.
Подходя к картине с разных сторон, Борис заметил, что хозяин пересел в кресло под лампадером. Момент как нельзя более удачный, и Борис медленно стал двигаться в направлении кресла, стоящего в тени, с намерением занять его. Он уже сделал несколько шагов, как заметил…
Да, это была обыкновенная обугленная спичка. Она лежала в пепельнице на серванте. Сначала Борис, не обратив внимания, прошел мимо, но взгляд его снова упал на спичку. И смутная тревога холодком заползла в сердце.
Хозяин никогда не курил и не журит сейчас. Квартира, несомненно, тщательно убиралась перед приходом гостя: вазы и сама пепельница выразительно блестели. И вдруг — спичка, обгорелая спичка, нарушающая всю гармонию изящной гостиной, так не идущая к новому с иголочки костюму хозяина, к его холеным рукам, к его безукоризненному пробору на лысеющей голове… Спичка! Чья? Неужели… Неужели кто-то здесь был за минуту до прихода Бориса? А может быть… Может быть, кто-нибудь есть в квартире и сейчас? И только еще на мгновение взгляд, против воли Бориса, уже издали скользнул по пепельнице со спичкой.
Садясь в кресло, Борис внимательно, ощупывающе посмотрел на Дюваля, который был теперь ярко освещен лучами люстры и лампадера. Но не было в нем ничего, что вызывало бы настороженность. Улыбаясь какой-то своей мысли, он, казалось, был целиком поглощен бокалом коньяка. Нагревая стенки стеклянного шара ладонями обеих рук и придавая ему вращательное движение, Дюваль с наслаждением вдыхал терпкий аромат арманьяка, полузакрыв глаза.
— Выпьем за искусство! — сказал он вполголоса, не меняя позы.
— Что ж, за искусство можно, — ответил Борис и пригубил.
С того места, где он сейчас сидел, ему была видна вся гостиная. Вот открытая арка, ведущая в столовую (на столе еще стояли неубранные остатки холодного ужина — служанка была отпущена до прихода Бориса). А вот и дверь в спальню. Борис обратил внимание на то, что в прошлый раз, когда он здесь был, эта дверь была плотно затворена и лишь чуть прикрывалась со стороны гостиной бархатными портьерами. Сейчас же портьеры были полностью задернуты, а дверь за ними незаперта: тяжелые полы медленно шевелились, шурша по паркету.
Очевидно, взгляд Бориса дольше, чем нужно, задержался на двери, потому что Дюваль, привстав с кресла, с беспокойством спросил:
— Сквозняк, мсье Борис? Вам дует?
— Пожалуйста, не волнуйтесь, — ответил Борис. — Я не боюсь сквозняков. Мы, русские, привыкли в нашем климате к холодным и подчас неприятным ветрам.
Теперь он был очень недоволен собой. Слышал много раз и сам другим говорил: частная квартира — неподходящее место для решительного разговора с ее хозяином… Ведь хозяину и стены помогают!
Наблюдая осторожно, Борис заметил в поведении Дюваля за привычной для чиновника десятилетиями воспитанной выдержкой чуть видимые признаки нервозности. Вынув из внутреннего кармана пиджака белый аккуратно сложенный шелковый платок, Дюваль вытер ладони. Его глаза временами выражали напряженное беспокойство и, встречаясь с глазами Гарина, словно о чем-то спрашивали.
Еще несколькими минутами раньше Борис объяснил бы все эти явления тем, что Дюваль сам предчувствует неизбежность разговора и ждет его. Но сейчас Гарин искал в поведении Дюваля другое. Спичка… Неужели Жозеф Дюваль не то, чем он все время казался Борису?
И новая пауза походила теперь на туго сжатую пружину, которая каждую секунду готова разжаться и нанести неожиданный удар. Борисом овладело то величайшее, железное спокойствие, которое всегда приходило к нему в минуту грозящей опасности. Всем своим существом Борис теперь сознавал, что опасность эта притаилась там, за тихо колышущейся портьерой, закрывающей вход в спальню…
Вдруг в тишине раздался громкий металлический удар, за ним второй, третий… Высокие стенные старинные часы пробили десять. Борис посмотрел для приличия на свои часы и сделал привычное движение человека, собирающегося прощаться.
— Вы уже уходите, мсье Гарин? — спросил Дюваль, повернувшись в кресле.
— Да, уже поздно, мсье Дюваль.
— Да, поздно уже, — неопределенно сказал Дюваль и медленным движением поставил на столик свой бокал. Он присталько смотрел на него, как будто сожалея, что в бокале уже ничего нет, но было ясно, что Дюваль в это время решает какой-то чрезвычайно сложный для него вопрос.
Но вот он поднял голову, и глаза его встретились с глазами Бориса. Впервые это был совершенно чужой, не знакомый Борису взгляд, настороженный и кажущийся равнодушным в одно и то же время.
— Я ждал, мсье Борис, — сказал Дюваль, перегнувшись через борт кресла. — Я должен вам кое-что сообщить, передать…
«Начинается», — подумал Борис и, уже поднявшись, холодно спросил:
— Я слушаю вас, мсье Дюваль.
— Вот, я принес специально для вас… — заторопился хозяин и стал шарить по карманам. — Телеграмма нашего посла в Чили. Я думаю, что вам это будет интересно.
— Дюваль! — нарочито громко и с подчеркнутым равнодушием сказал Борис. — Вы ошибаетесь. То, о чем вы говорите, не представляет для меня совершенно никакого интереса. Да, да, и прошу не утруждать себя продолжением разговора на эту тему.
Гарин ожидал, что сейчас Дюваль начнет громко кричать, звать на помощь, всовывать в карманы Бориса «телеграмму посла в Чили», а затем из спальни появятся дюжие молодчики, и провокация налицо…
Но рука Жозефа Дюваля, которая вытаскивала что-то из внутреннего кармана пиджака, нерешительно замерла.
— Вы уверены в этом? — спросил Дюваль недоверчиво.
— Абсолютно уверен, — ответил Борис и направился к прихожей.
По старой привычке хозяин вышел вперед и, сказав традиционное «Пардон, мсье», открыл дверь в прихожую, пропустив туда гостя.
С тактичной настойчивостью Борис взял из рук хозяина плащ.
— Ничего, я сам. — Осторожно ощупал карманы (нет ли в них чего-нибудь постороннего) и протянул Дювалю руку для прощания.
— Благодарю, мсье Жозеф, за гостеприимный прием, — сказал он с безупречной вежливостью. — Уверен, что эта встреча надолго останется у меня в памяти.
— О конечно, конечно, — сказал Жозеф Дюваль. — Буду рад вас видеть у себя, всегда буду рад! — С этими словами он посмотрел в лицо Бориса, и во взгляде его было что-то недоброе и в то же время виноватое…
Не оборачиваясь, Гарин сошел с лестницы, ежимая в карманах кулаки. Выйдя на улицу, он глубоко вдохнул в себя свежий вечерний воздух и огляделся. Ничего особенно угрожающего, только два полицейских прогуливались неподалеку да совсем рядом с парадным стоял, опершись спиной о чугунные перила витрины, молодой человек с газетой в руках.
Борис небыстро пошел в левую сторону и смешался с вечерней толпой. Напряжение все еще не проходило. Что же, в конце концов, случилось? Кто такой Дюваль? Старый опытный враг, которого Борис не смог раскусить вовремя, или временный попутчик, изменивший в последнюю минуту? А может быть… может быть, подозрения Бориса, были напрасными? Стоило, может быть, рисковать?
Уже через несколько кварталов он заметил, что молодой человек, стоявший около парадного, следует за Борисом на некотором расстоянии от него, а на другой стороне улицы медленно движется в том же направлении черный «ситроен».
— Такси! — крикнул Борис проходившему свободному таксомотору и, войдя в машину, сказал шоферу: — Вокзальная площадь, поскорее, пожалуйста.
Водитель не стал себя упрашивать, надеясь на чаевые.
Выйдя из машины, Борис пошел по широкой, залитой огнями, шумной торговой улице, ведущей от вокзала к центру, города. Для того чтобы еще раз провериться, Борис остановился перед ярко освещенной витриной табачного магазина, осторожно просматривая в зеркальном отражении проходящие мимо лица.
На витрине в продуманном беспорядке лежали, как карточные колоды, разноцветные коробки сигарет; рядом солидными шпалерами вытянулись гаванские сигары; блестели кругом стальные зажигалки, а в центре высился разрезанный посредине медный глобус с вложенными внутрь пачкой сигарет и коробкой спичек с синими, красными, желтыми головками…
И вдруг знакомые черты лица промелькнули в витрине. Тот же молодой человек с газетой…
Выдохнув из груди весь без остатка воздух, Борис улыбнулся широкой, торжествующей улыбкой облегчения. Сомнений больше не оставалось. Спичка! Спичка выручила…
Нет, подумал Борис, не спичка, а русская пословица: «Семь раз отмерь, один отрежь».
Особенно в таком ответственном деле!..
ОТ СОСТАВИТЕЛЯ3
Сергей Маслов
ДРУГ СОВЕТСКОЙ РАЗВЕДКИ6
Борис Юринов
ДОБРОЕ ИМЯ ДОБРОВА ВОССТАНОВЛЕНО 49
Владимир Карпов
НЕИЗВЕСТНЫЙ РАЗВЕДЧИК ГЛИНСКИЙ61
Александр Бондаренко
ПОБЕГ ИЗ АДА77
Борис Наливайко
ОПЕРАЦИЯ «АЛЬТГЛИННИКЕ-БРЮККЕ» ИЗ
Иван Дедюля
ВЫСОКОЕ ДОВЕРИЕ137