Входная дверь раскрывается прежде, чем Юлиана успевает нажать на звонок.
– Ты так задержалась, дорогая. Заходи уже, а то ночь скоро, – и Лидия Александровна улыбается красными губами, зажав в зубах мундштук с сигаретой.
Ее суховатую фигуру скрывает просторный пеньюар с белыми кружевами, а золотистые локоны завиты на бигуди и спрятаны под сеточкой. Когда Юлиана только познакомилась с Лидией Александровной, то сразу подумала, что она сбежала из голливудского фильма пятидесятых годов. Все еще феноменально грациозная, она могла очаровать кого угодно. Только не Юлиану и не ее отца.
«Высушенное яблоко» – так величал папа Лидию Александровну. А уж он разбирался в людях, проработав юристом всю жизнь.
– Я и забыла, как у вас уютно, – Юлиана натянуто улыбается и проходит в прихожую, где ее окутывают запахи сигаретного дыма и корицы.
– Ну, разумеется, у меня уютно, дорогая. Мы должны уметь скрашивать свою жизнь. Я всегда говорю Илье, что вам не хватает в интерьере домашних ноток. Все так официозно! Кроме кухни. Да, ретро-кухня – моя любовь. – Она проплывает в гостиную, откуда доносится треск патефона. Небольшая пауза, и дом заливает бархатный женский голос.
Лидия Александровна вообще любит все, что связано с ретро. Недаром Илья шутит, что она родом из водевиля.
Юлиана сует ноги в пушистые белые тапочки и осторожно заходит в гостиную. Пытаться расслабиться бессмысленно. Тело напряжено так, словно готовится скрутиться в морской узел.
– Ох, дорогая, Илья просил меня молчать, но я не могу. Это выше моих сил! – театрально вздыхает Лидия Александровна.
Она сливается с белым диваном, который словно только что доставили из элитного мебельного салона. Юлиана даже боится предположить, сколько сил свекровь тратит на то, чтобы сохранить его первозданную снежную белизну.
– О чем вы?
Юлиана садится в одно из кресел без подлокотников, украшенное винтажными золотыми лепестками. Да. Патефон, старинная музыка, узорчатые маленькие зеркала на стенах и черно-белые фотографии. Каждая деталь подобрана со вкусом и выверена настолько идеально, что того уюта, которым так хвастается хозяйка дома, нет и в помине. Дом напоминает декорации к фильму.
– О чем я? Детка, ну давай не будем устраивать тут угадайку. Я о Зое. Знаешь, с меня хватит того, что я два года не вмешивалась в ваши игры. Хотя в голове не укладывалось, как можно забыть собственного ребенка! Я просила Илью, чтобы вы родили еще… Да, это, безусловно, ужасная трагедия, но ведь надо жить дальше. Впереди еще столько черных полос, нельзя споткнуться на первой же и поставить на себе крест. А эта твоя амнезия…
– Стойте! – испуганно выкрикивает Юлиана.
Поток слов, который вдруг вырвался из Лидии Александровны, оглушает. Лишает дыхания. Юлиана не способна переварить столько за один раз и лишь отчаянно вжимается в спинку кресла, не отводя от свекрови затравленного взгляда. Та задумчиво качает зажатый между пальцами мундштук и кладет его в стеклянную пепельницу.
– Принесу травяного чая, – заключает она и оставляет Юлиану в одиночестве.
Короткая передышка необходима, чтобы не закричать и удержать себя в руках. Подумать только, она ведь даже не собиралась встречаться с Лидией Александровной, хотя это еще один человек, способный подтвердить или опровергнуть ее амнезию. И вот, пожалуйста…
Взгляд Юлианы спотыкается о белый стеллаж, на котором нарочито хаотично расставлены книги. Она срывается с кресла и бросается к нему в отчаянной попытке убедиться, что на фотографии в траурной рамке запечатлена ее дочь. Чудесная светловолосая девочка с голубыми глазами.
– О господи…
– Да-да, дорогая, я тоже потеряла родного человечка.
Лидия Александровна возвращается с серебряным подносом, на котором дымится чай в двух миниатюрных чашках из голубого фарфора.
Юлиана через силу отрывается от фотографии, впервые испытывая душевую боль при мысли о дочери. Словно от пореза бумагой.
– Зачем вы мне это говорите? – шепчет она и снова садится напротив Лидии.
– Чтобы ты перестала мучать моего сына. Мальчику гораздо больнее, чем тебе, ведь он все помнит. А ты прешь напролом, наплевав на чувства мужа. – Лидия Александровна щурится, но в уголках глаз все равно блестят слезы.
– Но как я могу жить дальше… Ведь я ничего не помню.
– Ты еще в полицию сходи за доказательствами и окончательно опозорь нашу семью! – вдруг взрывается Лидия и бьет маленьким кулаком по кофейному столику. Чашки со звоном подпрыгивают на подносе, расплескивая содержимое. – Тебе мало всей этой истории с твоим центром?! Давай, засветись как женщина, которая позабыла смерть родной дочери! – Ее голос полнится ядом, и Юлиана вжимается в кресло, чувствуя, что она здесь в роли мышки перед питоном.
– Я даже не думала об этом, – оправдывается она.
– Пока что. Уверена, завтра утром ты была бы уже в участке. В принципе, мне все равно. Делай, что хочешь. Но тогда уходи от моего сына. Я хочу, чтобы у него была нормальная, вменяемая жена, которая родит ему еще одного малыша и залечит его раны. Он столько лет играл счастливого мужа, скрывая от тебя свою боль. И все потому, что он безумно тебя любит. – Лидия Александровна отпивает из своей чашки, переводя дыхание. – Ох, я не смогу убедить его бросить тебя, но если ты уйдешь, это другой вопрос…
От неожиданного предложения свекрови Юлиана делает большой глоток обжигающего ромашкового чая и со слезами на глазах проглатывает его.
– Так вот чего вы добиваетесь? Развода?
– Дорогая, ты вроде умница, но иногда перегибаешь палку, – фыркает Лидия Александровна. – Я хочу, чтобы ты перестала ворошить прошлое и родила Илье ребенка. Все. Если ты не в состоянии, тогда да. Уходи.
– А если я не соглашусь ни на один из вариантов? – Юлиана поджимает губы и ставит пустую чашку на поднос.
В ответ Лидия Александровна скрещивает ноги и пронзает Юлиану таким взглядом, что внутри все замерзает. Не помогает даже горячий напиток, который она только что выпила.
– Значит, ты его не любишь. И я этого так не оставлю.
Услышав неприкрытую угрозу, Юлиана отводит взгляд. А что, если Лидия Александровна права? За последние дни жизнь изменилась дичайшим образом. Не изменились ли и ее чувства к мужу?
III
С третьей попытки Лиза попадает маленьким ключом в почтовый ящик и открывает дверцу. В последние дни проверка почты превратилась в пытку. В первый раз она нашла анонимное письмо с фотографиями расчлененных тел детей. От этого зрелища ее чуть не стошнило. Во второй раз – перечисленные по пунктам зверства, которыми прославились маньяки-педофилы. В третий – детский рисунок ее семьи, вот только у детей не было голов.
Когда она показала страшные послания мужу, тот, конечно, нахмурился и оторвался от просмотра футбольного матча. Но идти с этим в полицию счел бессмысленной тратой времени.
Чья-то злая шутка…
Да, именно так он сказал. После этих слов Лизе снова захотелось подать на развод.
С другой стороны, он прав. Что сделает полиция? У нее нет ни предполагаемых врагов, ни хотя бы одной зацепки, способной привести к тому, кто взялся третировать ее семью. Непонятно даже, чего именно добивается этот «шутник».
Лиза тяжело вздыхает и вытаскивает счета за прошлый месяц. Как и ожидалось, вместе с ними лежит белый неподписанный конверт. Сердце замирает, когда она дрожащими пальцами достает оттуда короткую записку, на этот раз без фотографий и рисунков. В записке всего пара фраз, напечатанных на компьютере:
Если не хочешь потерять детей, жди указаний… И только посмей их не выполнить.
Листок выпадает из рук и планирует на лестничную площадку в ворохе счетов за коммунальные услуги. И лишь одна мысль целиком заполняет сознание: «Это только начало…»
– Давай сходим на кладбище в субботу утром? Не хочу идти туда после работы, сейчас рано темнеет.
Юлиана упирается лбом в кухонный шкафчик и лениво помешивает спагетти в кипящей воде. Наверное, надо убавить огонь? Хотя какая разница. Зальет томатной пастой и подаст блюдо под эффектным названием «спагетти болоньезе». Вроде оно так звучит…
– Юлиана, ты меня слышишь?
Она неохотно оборачивается к Илье, который сидит за столом и буравит ее взглядом. Из-за встречи с Лидией Александровной она приехала поздно, но Илья даже не поинтересовался, где она была. Видимо, мама уже поведала сыну по телефону итог их беседы. Причем в красках.
Итог… Какое громкое слово. На деле же Юлиана прошептала свекрови, что поняла ее, и молча ушла.
– Как скажешь.
Илья отводит глаза и чуть ли не утыкается носом в кружку с чаем. Он съежился и выглядит несчастным. Раньше бы Юлиана подошла и поцеловала его в макушку. А теперь только подавляет раздраженный вздох, злясь больше на себя, чем на него.
В спальне звенит ее мобильный, и она удивленно вскидывает брови. Десять вечера. Кому понадобилось звонить так поздно?
– Последи за макаронами, – бросает Юлиана.
По дуге обходит дверь в пустую комнату с рваными обоями, мысленно приказывая себе не думать о Зое.
– О нет, – сердце обрывается, когда Юлиана видит на экране неизвестный номер.
Смартфон продолжает трезвонить, и некогда любимая мелодия, сладкая, как шоколад, теперь вызывает зубную боль и ненависть.
– Кто бы ты ни был, сгинь! – шепчет Юлиана, и после этих слов мобильный замолкает.
В повисшей тишине она слышит, как шумит кровь в ушах, как бьется сердце, как Илья на кухне с кем-то говорит.
Нет.
У нее определенно нет желания завершать этот ужасный день звонком от анонима.
– Юлиана, мне надо отъехать. Звонил Зубов, требует немедленной встречи. – Расстроенный Илья появляется в дверях.
– Зубов? – Она морщится. – Тот самый важный клиент?
– Да, он платит достаточно, чтобы срываться на ночь глядя, – вздыхает Илья и быстро целует Юлиану в щеку. – Не жди меня, боюсь, буду поздно.
Она лишь кивает. В обычной жизни в голову закрались бы коварные мысли о любовнице. Но не сейчас. Сейчас она обрадовалась бы, тревожь ее настолько приземленные проблемы.