– И что ты не создала их, потому что все убеждают тебя в этом? – Лиза будто читает ее мысли.
– Верно.
Лиза вздыхает и некоторое время молчит, ведь в такой обстановке сложно подобрать слова. К тому же до Юлианы начинает доходить, что она просит у подруги слишком много.
– Прости, я не должна была вываливать на тебя свое безумие, – Юлиана пытается разрядить напряжение улыбкой, но Лиза не улыбается в ответ.
– На самом деле мне и правда сложно убедить тебя, что это ложь, ведь мы с тобой тогда еще не были знакомы. Но, – Лиза по-матерински обнимает Юлиану за плечи, – я знаю, твоя семья говорит, что это правда. Думаю, тебе стоит им поверить. К тому же ты сама упомянула, что воспоминания начинают постепенно возвращаться.
Юлиана затихает в ее объятиях и закрывает глаза.
– Тебе страшно, я понимаю. Страшно вспоминать такое. Поэтому ты и ищешь любую зацепку, лишь бы не поверить, что это правда. Но я просто не понимаю, зачем устраивать такой розыгрыш. Я, конечно, видела твоего мужа всего раз, но могу точно сказать, что он тебя любит. – Лиза тихо смеется. – Не то что мой оболтус. И если ты считаешь иначе, назови хоть одну причину, по которой Илье понадобилось придумывать настолько невероятную историю?
Юлиана качает головой.
– Ну, вот видишь. Он же не пытается засадить тебя в психушку. Наоборот, делает все, чтобы ты как можно мягче приняла реальность. Возможно, твоя свекровь права. Вам надо смириться с правдой, пусть и с запозданием, и жить дальше. Роди ему еще одного ребенка и увидишь – в жизни наступят светлые дни, – продолжает увещевать Лиза, и от ее низкого грудного тембра голова Юлианы наливается приятной тяжестью.
– Я всегда думала, что не хочу детей, потому что боялась стать такой же бездушной матерью, как моя. А оказывается, причина кроется в Зое, – наконец шепчет она и чувствует, как слезы сбегают по щекам. Странно, но с каждой слезинкой ей становится легче. Вот сбегает еще одна, и с души будто сваливается камень.
– Прости, если не оправдала твои надежды, – в голосе Лизы проскальзывает сожаление.
– Нет. Я хотела услышать твое мнение и очень за него благодарна.
Лиза устало бросает сумку за тумбочку и закрывает входную дверь на щеколду. Без детей в квартире неестественно тихо. Впереди целый день, столько дел надо переделать, а Лиза морально опустошена настолько, что не может пошевелиться. С трудом доходит до продавленного мужем дивана и садится прямо в выемку. На подлокотнике лежит старый пульт со стертыми от постоянного нажатия кнопками переключения каналов. Иногда Лиза задумывалась: если у мужа отобрать телевизор, он покончит с собой? Или все-таки вспомнит о семье?
Она вздыхает и засовывает руку в складку между диванными подушками. Достает оттуда конверт, который получила на днях.
Лиза ведь и правда поставила беспроводную камеру на лестничной площадке. Пришлось заплатить соседу Вове, который понимал в технике и за деньги готов был молчать. Лишние траты того стоили. Вот только не Дениску с первого этажа она увидела, а длинного худого мужчину в надвинутой на лоб кепке и черной толстовке с натянутым на голову капюшоном. Лиза пронаблюдала, как он пришел, закинул очередной неподписанный конверт в ее почтовый ящик и так же молча удалился, не показав лицо.
А вот содержимое конверта повергло Лизу в такой шок, что она до сих пор ходила как сомнамбула. Внутри она нашла отрезанный локон. А потом нашла у Даши за ухом короткую кудряшку, ровно состриженную. Как она ни пыталась добиться от удивленной Даши ответа, кто и когда срезал его, девочка ничего не знала. А это значит, Гроссмейстер подобрался к ее семье слишком близко. Возможно, заплатил нянечке из детского сада или медсестре. Уже неважно. Он лишь доказал, что не шутит.
Поэтому, прежде чем перевести детей в другой детский сад, Лизе пришлось выполнить последнее требование Гроссмейстера. Сначала оно показалось бессмысленным, но сегодня все встало на свои места.
Лиза всхлипывает, чувствуя, что ее вываляли в грязи, от которой уже никогда не отмыться. Но она сделала это ради детей, да простит ее Юлиана. Она бы поняла. Лиза вытаскивает из кармана широкой юбки мобильный и открывает записи диктофона. Их утренний разговор был сохранен, но прослушивать его заново у Лизы нет сил. Она отправит запись по указанному адресу электронной почты и забудет все как страшный сон. Да, все будет именно так.
Если ты сделаешь то, о чем я прошу, я навсегда оставлю тебя в покое. Это моя последняя просьба.
V
Однажды у моря…
Отец обещал, что вечером они пойдут купаться, а пока Юлиане остается лишь смотреть на море и любоваться переливами на волнах, которые видны прямо из маленького окна ее комнаты.
– Тухлый отдых, – бормочет Юлиана себе под нос и подпрыгивает на месте от испуга, когда позади нее раздается смех.
На пороге комнаты стоит Ангелина, руками придерживая большой живот. В ее наряде со вчерашнего дня ничего не изменилось. Все то же мрачное платье, которое больше напоминает мешок из-под картошки.
– Не хочешь заняться музыкой? – предлагает она.
Улыбка преображает некрасивое лицо, и вот уже в нем нет ничего птичьего.
Юлиана морщится. Как отказаться, чтобы не обидеть Ангелину, которая теперь кажется ей очень милой? Но Лина понимает все без слов и снова улыбается:
– Ладно. А хочешь, покажу тебе свои рисунки?
Последнее предложение звучит заманчивее, и Юлиана спрыгивает со стула.
Комната Ангелины находится напротив гостевой спальни отца, но в ней нет ничего девчачьего. Юлиана ожидает увидеть постер с любимым певцом на стене и стопку зачитанных любовных романов. Так рассказывала о комнате своей старшей сестры школьная подруга Маришка.
Спальня Ангелины совсем не такая, как у Маришкиной сестры. Похоже, здесь живет монахиня, хотя им вряд ли можно беременеть. Но это определенно келья. Одноместная узкая кровать застелена чопорным коричневым покрывалом, которое словно царапает кожу при одном взгляде на него. Массивный серебряный крест над изголовьем подозрительно сверкает. Видимо, Ангелина натирает его каждый день.
Этих двух предметов достаточно, чтобы Юлиане захотелось сбежать из спальни, но она неуверенно замирает посреди комнаты. Сесть на единственный стул возле скромного столика не позволяет воспитание.
– Смотри, – Ангелина достает из тумбочки альбом для рисования и протягивает Юлиане, избегая смотреть ей в глаза.
Юлиана с любопытством раскрывает на первой странице и сразу узнает море и одиноко идущую по пляжу девушку, отдаленно напоминающую Ангелину, только без живота.
– Красиво… я не умею рисовать. Тем более цветными карандашами, – вздыхает Юлиана и переворачивает лист.
На этот раз нарисована девушка и молодой парень, который смущенно протягивает ей сорванную ромашку.
– Мне пришлось научиться, – грустно замечает Ангелина. При виде второго рисунка ее лицо бледнеет и вновь теряет миловидность, приобретая хищные черты. – Я не могу полагаться на свою память…
– Почему?
– Потому что воспоминания – это мутная вода. Ты постоянно добавляешь в нее красок, но от этого становится только хуже. Мы не в силах запомнить все, как было на самом деле. Уже на следующий день детали трансформируются, и с каждым разом изменений будет больше и больше. А затем они начинают тускнеть и растворяться в сознании. – Она печально улыбается. – Я спасаю их с помощью рисунков. И, если начинаю сомневаться, было ли мое воспоминание реальным, пересматриваю свои альбомы.
– О-о-о.
Юлиана ничего не понимает из того, что говорит Ангелина. Так зацикливаться на памяти – глупо. Но, похоже, Лина думает об этом постоянно.
На последнем рисунке девушка вновь одна на берегу моря, а на заднем плане виден дом Кристины Альбертовны, похожий на крепость. Юлиана закрывает альбом и возвращает Ангелине.
– Ты боишься что-то забыть?
– Да, – Ангелина прижимает к груди альбом и горестно вздыхает, – я боюсь забыть всё. Именно поэтому я не хотела иметь детей. Моя болезнь должна была остановиться на мне. Но Господь распорядился иначе.
– Ты болеешь?
Юлиана наклоняет голову и внимательно присматривается к Ангелине. Но по внешнему виду и не скажешь, что она больна. Когда у Юлианы была температура, папа говорил, что у нее блестят глаза и нос красный из-за насморка.
– У тебя температура? – продолжает допытываться Юлиана.
– Если бы… – Ангелина улыбается так, что становится грустно. – У меня хорея… Наследственное заболевание.
Разговор становится все труднее, и Юлиане хочется быстрее уйти. Рисунки больше ее не интересуют, как и воспоминания Ангелины.
– А-а-а, – протягивает Юлиана, надеясь, что Лина догадается закончить странную беседу.
Но та, кажется, погружена так глубоко в себя, что уже не замечает, с кем вообще разговаривает.
– Это ужасная болезнь. И самое страшное, что она вызывает деменцию. Я не хочу, чтобы мой ребенок унаследовал ее, но аборт – это грех. А жизнь, пусть и короткая, все равно остается жизнью.
Наконец Ангелина возвращается к реальности и поспешно прячет альбом в тумбочку.
– Прости, не стоило мучить тебя своими проблемами. – Она порывисто гладит Юлиану по голове и отворачивается в сторону окна. – Кажется, твой отец вернулся. Так что беги к нему, наверное, скоро пойдете на пляж.
Стоит выйти из комнаты Ангелины, как дышать становится легче. Деменция, хорея… Юлиана никогда не считала себя глупой, но сейчас ей кажется, что она и правда маленькая девочка. Так ее называла мама. И, видимо, так оно и есть.
Из всего разговора с Ангелиной Юлиана поняла одно: та не хотела ребенка. И даже думала об аборте. Но если не хотела, зачем тогда завела? Или дети не спрашивают взрослых, когда им появиться на свет?
Отпуск, о котором мечтала Юлиана, не состоялся. Ей удалось урвать лишь пару вечеров на море в компании отца. На третий день он явился в дом Кристины Альбертовны мрачнее тучи. Велел Юлиане собирать вещи, а сам отправился искать хозяйку.